Ряженый-суженый, приди ко мне ужинать...

Глава 9

Остаток лета прокатился колесом солнечным, кругом огненным – так же быстро, ярко и поглощая все вокруг. Да и то сказать – лето пора тяжелая, много чего нужно успеть сделать, чтобы зимой потом не плакать да локти не грызть. Так что мотался Данька как заведенный между своим домом, тетки Настасьиным, лесом и церковью, где продолжал петь по выходным да по праздникам. И ничего странного али сказочного не происходило с ним, только вот в лесу с каждым днем все спокойнее и спокойнее стало бывать, если сравнивать с тем, что попервоначалу-то было.

А Данька даже и не знал, радоваться ли ему такому спокойствию да отсутствию происшествий странных. Оно, конечно, хорошо, что вроде как все по-старому, но чего-то не хватает. Дошло до того, что стал лесавок выглядывать каждый раз, как наставница лешему дары оставляла. Сначала не показывались они, лесавки-то, а потом все ж таки появились. Мальчонка даже посвободнее вздохнул – до того внутри сжимало, что не будет он больше видеть сказочное. Вона как нечисть-то действует – сначала поманит чем интересным, потом заберет это на время, чтобы ты сам за ней пошел, как вернется все. Да не про Даниила это сказано – ему уж было не избежать своей участи, хочет он или нет.

Начало осени также незаметно пролетело – будто пух с одуванчика ветром сдуло. А Данька так расхрабрился-то за осень, что на день Святого Ерофея (*), что еще «лешев день» кличут, решил в лес сходить. В этот день вся нечисть лесная спать укладывается, а уж лесной хозяин особо лютует – бывало и деревья с корнем выковыривает да бросает как попало. Вот и захотелось мальчонке на это дело небывалое посмотреть. Никто ведь с села не видел, как лешак ругается-бранится, что загоняет его зима под землю-то. Ну или на крайний случай посмотреть, как змеи в ямы свои собираются со всего лесу да с сел и деревень окрестных, чтобы в клубки замотаться и так перезимовать. Хорошо хоть тетка Настасья его не пустила – увидела она, что ученик что-то задумал, да посадила его на весь день траву перебирать. И не столько перебирать ее нужно было, как под усыпляющие приятные запахи расспросить. Ох и наругала она Даньку, как узнала его задумку! Какими только словами не называла, только руки при себе держала, конечно – трогать чужого дитя, хоть и в своем обучении, никак нельзя. На то у него отец да мать есть. Заодно и рассказала наставница историй про лешего-то – и знакомых, и новых. Даже известное слышать от лекарки было интересно, а уж новое!

Сказывала тетка Настасья, что лесной хозяин он не злой, но за своими владениями дюже следит. Где что не так сделают – сразу чует, и тогда уж нерадивцам, что заветы дедов забыли, не сдобровать, обязательно как-нибудь отомстит, да так, что иногда и не догадаешься, что это леший напакостил. Ведь сам лешак не любит показываться людям, по своей воле только к малым детям обычно выходит, у коих душа еще близка к ангельской. Тем и объяснить может, и подсобить. Поэтому если чем лешего сильно разозлил, то можно между дитями укрыться, как в схоронке спрятаться – не тронет того лесовик. Но если дите кто наругает перед походом в лес или к лешему пошлет, то тот может и забрать себе ребеночка. Будет его любить, лакомствами баловать, помощника себе растить.

Как сказала лекарка про лакомства, так Данька и вспомнил сон свой и подумалось – а вдруг это не черт приходил? Вдруг кто другой, раз тоже так кормил да поил? Тоже нечисть, понятное дело, только почему-то не так страшно думать, как о черте.

А Настасья Ильинична тем временем сказ продолжила, подлив ученику крепкого чая с мятою. Слушаться лешего нужно обязательно да не перечить – не любит он этого. А уж если не взлюбит, то и дорожку может заплутать, да так, что в чащобу непролазную заведет, в овраг или хуже того – в болото. Там уж от болотника добра точно не жди. Или даже зверя лесного напустит – тоже ничем хорошим такая встреча не обернется. А вот если задобрить лесного батюшку – хлебушком с солью али яичком, да еще попроситься в лес, то леший и к грибам-ягодам выведет, и с дичью подсобит, даже около костра может посидеть, поговорить. Только помнить нужно, что любит лешак шутки шутить злые. Даст тебе выпить, к примеру, а как ты выпьешь, так чарочка шишкой обернется. Не следует даже после этого на лешака ругаться – крепко осерчать может. А сердитый леший – он и покалечить может. К примеру, случай был не так давно в соседнем селе. Потерялась у одной женщины корова. Посоветовал ей знающий человек приносить три дня яички на лешачью тропку, а на третий и самой там стать – ждать, пока леший не погонит стадо свое. Если там есть ее коровушка, то лесной батюшка отдаст как «спасибо» за яички. Только молчать нужно, ни в коем случае не говорить. Ну та так и сделала – и подарки подносила, и встала на тропочке, только чуть сбоку, чтобы не помешать. Видит – гонит леший стадо, сам как невысоконький такой мужичок в серой шапочке да в сером кафтане, а полы-то перепутаны – правая запахнута за левую, не как мужчины носят. Обрадовалась женщина – видать не обманул ее знающий человек, правду сказал. А лешак этот спокойно гонит стадо мимо, не останавливаясь. Тут женщина и не выдержала – ну как же так, вдруг не отдаст ее кормилицу? Да кликнула свою коровку-то. Леший как рассердился да и ударил женщину веткой, что коров гнал! Глаз правый и выбил, но коровушку все ж таки отдал. Вот не открыла бы женщина рот, цела бы осталась.

Данька слушал, распахнув глаза, да не забывал чай пить с махонькими сухариками маковыми, с недавней ярмарки, что в соседнем селе проходила, привезенными. Тетка Настасья ему все подливала да подкладывала вкусностей, а сама продолжала.

Бывает леший и убивает, но это нужно его сильно разозлить. Договорится, к примеру, пастух какой, чтобы пасти лесом (**), а оговоренную плату и не отдаст. Тогда ему точно не сдобровать – либо побьет его лешак ветками до смерти, либо задушит. Бывало всяко. А вот если не на плату, а на отпуск был договор, то не убьет лесной хозяин, но удачи не жди, можно в лес и не ходить больше. Данька-то и не слышал про отпуск этот загадочный и давай выспрашивать тетку Настасью. Та с охотой сказывала и в окошко все поглядывала – на бурю разыгравшуюся. Отпуск – это когда пастух али охотник договорится выполнять обет какой, черну ягоду не есть, например, или с женой не спать. Взамен леший охотнику зверя всякого подгоняет да держит, пока тот выбирает кого получше подстрелить, а у пастуха ни одну корову зверь лесной не задерет. Только вот давненько забыли про это люди, почти не пользуются, а лесные и не напоминают.

Слушал мальчонка да дивился – зачем лешаку-то такое, отпуск этот, нужен? Наставница в ответ – никому это не ведомо, но с давних пор договор существует и все лесные хозяева выполняют его. Запомнил это Данька и еще пуще возжелал встречи с лешим – вдруг можно узнать и про тайну такую странную?

Кинула взгляд Настасья Ильинична на окошко, да отправила ученика домой – ветер стих уже и родители наверняка давно заждались. Встрепенулся мальчонка – и то верно! Да и порскнул зайцем до избы своей.

Проводила лекарка Даньку и села думать. Чуяла она неладное в своем ученике – и сродство с лесом быстро проявившееся, и вопросы его странные, и взгляды заполошные, которые он, бывало, по сторонам бросал. Редко когда Настасья жалела, что она не знахарка (***) – плату отдавать не придется нечистому, но в тот момент такой интерес снедал девушку, что желание договор заключить огнем жгло. Хорошо рядом никакого беса не оказалось – повезло лекарке, ой как повезло! Хотя пока рядом был Данька, никакие нечистые были ей не страшны, не рисковали они появляться рядом с судьбой назначенным Азелю. Не знал и не догадывался про это Данька, да и слава богу. Ведь если бы попробовал бы бесов разных из людей изгонять, то совсем худо было бы – те же к суженому его бы пошли с жалобами на самоуправство. И пришлось забрать бы мальчонку раньше времени, совсем пожить на свете белом не успел бы, горемычный.

Так ничего и не надумала Настасья, решила все оставить как есть – время само покажет, само вывернет как нужно. Только вот не покидало ее чувство, что не к здешнему миру ее ученик пойдет, не станет лекарем людским. Учить она, конечно, не станет его от этого хуже, да и молодая еще – успеет знания передать и другим. Так что порешила пока только Даньку в обучении держать.

И потекло время неспешной рекой осеннею, подбираясь к зиме. И как раз на изломе осени, аккурат в свой день рождения, случилось с Данькой странное. Вышел он из дома пораньше – на колодец за водой сбегать, чтобы маменька пирогов напекла с начинками, а ему под ноги камушек откуда-то выкатился. Весь такой черный да гладкий, но изнутри будто огонек золотой горит, подмигивает да манит. Протянул зачарованно мальчик руку к камушку да и отдернул. Не бывает в их краях таких, ему ли не знать – все детство по отвалам горным с друзьями рылись. Не бывает – и все тут! А камушек будто еще ближе подкатился, прямо под ноги: возьми, мол, меня. Дернулся Данька в сторону – подальше от нечисти каменнойда побежал к центру села, к колодцу. Бежит, а сам думает, что нужно бы его водой святой обрызгать или перекрестить – вдруг поможет? Подскочил мальчонка к колодцу – а там другой камешек лежит! Тоже черный, со светящейся огнем серединкой, только побольше. Вытянул дрожащую руку мальчонка, перекрестил – не помогло, не исчезает, хуже даже – будто почуял его камушек, да и покатился в его сторону бесшумно. Ни шуршания, ни скрипа – вроде и нет на самом деле его, но ведь катится. Не выдержал Данька – вскрикнул коротко, уронил ведро и помчался куда глаза глядят. Очнулся он только в лесу, когда в какую-то березку руками вцепился. Огляделся зайцем дрожащим – а держит-то он то деревце, вокруг которого русалки летом плясали. Круг вытоптанный неживой до сих пор виден, хоть трава вся и пожухла. А рядом с этим кругом уже три камушка лежат – его дожидаются. Сел на землю Данька да заплакал горько, навзрыд – от страха и безысходности. Плачет, а сам чует, будто его кто обнимает ласково-ласково так. Открыл мальчонка глаза – а рядом Манька сидит да к себе прижимает. Он от удивления и замолчал, только запахнул теплую душегрею поплотнее (не лето чай!), нос рукавом вытер и на русалку во все глаза уставился. А дева водная прохладная, как вода осенняя, улыбнулась ему, как маленькому, да и говорит:

– Не плачь, хозяин молодой, не печалься. От печалей твоих теперь не только тебе горько становится. Это подарок тебе на праздник от Него, бери, не сомневайся.

Хлюпнул еще раз Данька – и действительно зачем плакать-то? Казалось, что привык уже к чудесам потусторонним, но камушки эти катящиеся безмолвные такими страшными были, жуткими, что душа чуть из тела не вылетела. Но сейчас и не было жути этой, ушла как молоко из треснувшего горшка. Покосился мальчик на три черненьких кругляша да и решился спросить:

– От него?

– Да, – кивнула головой русалка, – от суженого твоего. Мы это чуем, – да и покосилась на камушки задумчиво. – Услышали, как ты плачешь, да дядька Антип, водяной наш, меня и послал. Не гоже тебе плакать, хозяин молодой, – а сама опять ласково взглянула на Даньку.