Ряженый-суженый, приди ко мне ужинать...

Глава 43

Покатилися деньки своим чередом, за утром – день, за днем – вечер, за вечером ночь, а за ней и утро вновь. Только чем теплее вечера становились, тем больше песен за околицей выводилось. Солнышко закатится, нужно пластом валиться с устатку-то да в ожидании скорого рассвета, а парни-неженатики да девки беззамужные откуда только силы берут. Наравне со всеми в полях-огородах стоят, а поди ж ты – почище соловьев заливаются. Даньке-то и невместно со старшими-то гуляти, а точно что зовет, точно Алконост-птица не может оставить веселье без своего внимания. Памятуя о голосе волшебном, не гнали мальчонку. Особливо после того, как он песни незнакомые стал выводить. Вроде и слова все здешние, и мотивы не раз уже пропетые, а как начнет – так зараз ну точно история какая волшебная плетется. Все аж замирают, заслушиваясь. А когда повторить просят, Данька и не может. Смущается, прячется, ну точно как рак в панцирь, да бормочет странное. Не говорить же всем, что не помнит, как песни эти выплетает, словно подсказывает кто да за собой ведет. И что странно-то – надо бы забояться от песнопений таких, а вот ни капельки не страшно, а даж наоборот – хорошо. Ну точно в церкви поешь, такая благодать на душу опускается. Вот и бегал Даня – песни пел.

А днем не до песен. Ко всем хлопотам же еще и Стешка прибавилась. Настасья Ильинична ее не только к себе в обучение взяла, но и Даньку к этому, к обучению то есть, пристроила, повелев основы сеструхе рассказывать. Мальчонка хоть и бухтел досадливо да бычился, а все ж таки повеление наставницы выполнял. Да и не бросала его травница в деле этаком, завсегда хоть вполуха, да слушала и, ежели надобно, правила али дополняла. Иногда даже что новое рассказывала. Хоть и состоял Даня уже давно в обучении, да травницкое дело оно такое, хитрое. Это как ложки резать.

Вроде бы несложная работа – взял чурбачок подходящий, да вырезал. Ан нет, не так-то все и просто. Сперва надобно чурбачок подходящий подобрать, чтобы ложка долго прослужила. Возьмешь сухой – ложку до ума не доведешь. Возьмешь только срубленный – рассохнется. Возьмешь еловый – привкус у ложки смолистый будет. Вот потому и нужен чурбачок правильный, да еще его хранить в траве живой надобно, чтобы не высох да не сгнил. Потом инструмент справный выбрать надобно. Обычным ножом тож можно выстругать, да намаешься. А вот ежели теслу взять, то и вырезать будет сподручнее. А потом – вот как резать? С ложа али с ручки? В какую сторону строгать? И, брат, тут целая наука! Потому ее не только ложкари, но пахари, плотники да наемные работники – все передавали от отца сыну. Бывало вечерами зимними всей мужской частью семьи сидят, ложки режут. А потом. Ну вот вырезал ты ложку. Черпать ей удобно, есть хорошо, а душа не лежит. А все от того, в каком настроении резал. Иль от того, что узоров на ней не выведено – для аппетиту хорошего. Вот и режут-украшают, как могут.

Это только ложку сготовить – вона какая наука нужна. А с настойками целебными намного сложнее все обстоит. Травку правильную найди, во время правильное ее добудь, да не забудь поклониться хозяевам, чтобы силу из нее не вытянули, правильно высуши, правильно храни, правильно саму настоечку свари – токо послушать, уже руки опускаются, а сделать как все, а? Вот потому к хорошим травницам за много-много сел и ездили. Да причем одна от грудной жабы поможет – хорошо умеет изгонять ее, другая – от прострела, третья – деток малых тихомирит, что криком заливаются. Мало кто все-все болезни лечит, все знает. Так что повезло селению данькиному с травницами, что старой, что молодой, ой, повезло! Не просто лекарки, еще и с книжками учеными – эти так вообще ценилися. Правда, в книжках-то этих могут быть и наговоры злобные записаны, как у колдунов водится, только никто не замечал злобства колдуньего у травниц. Хорошие они были. Справные. Еще и поэтому многие желали деток своих к Настасье Ильиничне пристроить, а оно вона как вышло – с одного двора аж двоих взяла. Завидовали семье Дани, не без этого. Степашка-то по малолетству не видела, а Данька чуял. Но что ж тут делать-то, ничего не поделаешь, только учиться дальше. Вот мальчонка и учился, и чуток сам в учителя выбился.

Вот так весна промелькнула, а за ней и лето минуло. Отпраздновали в этом году и неделю русальную и Ивана Купалу без происшествиев, о чем Данька боялся особо. Видать отпустила дурная полоса. А аккурат после Купалы и грамотка пришла из полиции. Сделал все следователь, как и обещал – ни Ваську ни в чем не обвинили, ни налоги новые платить не надобно. Ну точно – отпустила полоса дурная, ей же ей, отпустила.

Сны Дане снились, но больше таких странных не виделось, тока как раньше – про облака белые да голоса дивные, звонкие, точно колокольчики серебряные. Непонятно, что им надобно, однако ж – не отпускают, снятся. Пару раз просыпался мальчонка с мыслями, что упустил что-то, не запомнил, да вспомнить никак не мог, что же именно. Помается-помается денек-другой, а потом отпускает. Вот так и жил до осени, пока грибы не пошли. А как пошли, позвал его е себе лесной батюшко. Да как позвал!

Село данькино не у самого озера располагалось, а чуток подальше – и не затопит весною при половодье сильном, и водяного не дразнить. Не любят водные хозяева, когда рядышком с ними дома растут. Токо вот мельницам и дозволяют стоять, да и то, ежели мельник договор правильный заключит. Тогда и течение будет справное, и колеса ломаться не будут да в водорослях и осоке застревать. И мелочь всякая водяная на мельнице озоровать не будет, зерно да муку портить.

Ну так вот, рассказ сейчас не об этом, о другом. Высоконький с одной стороны берег озерный, дальний от села, страсть неудобный – ни спуститься толком, ни подняться, да только вот на том берегу земляника самая вкусная вырастает. Вот и приходится за ней бегать вкругаля – поначалу по дороге к лесу, потом в овражек свернуть, а через него и дойти до места. Старики говорят, в овражке том когда-то толь ручей, толь речушка была, толь втекала в озеро, толь вытекала, вот вдоль нее тракт и вытоптали. Речушки давно нету, а овражек, вдоль дороги идущий, остался. Вот там-то и настигло Даньку приглашение.

Шел он с коробом земляники домой, да потихоньку бросал в рот ягодку за ягодкой – алую, ароматную, солнцем напитанную, сладко пахнущую, и думы думал. Да до того задумался, что поначалу-то не обратил внимания на шуршание странное, с верхней дороги доносящееся. Шууурх-шууурх-шууурх – ну точно листики осенние, палые ветром гонятся. Вроде как поначалу тихонечко, а опосля все сильнее да сильнее шуршит, вроде как нагоняет. А как нагнало и пошуршало рядом, так Данька и очнулся. Оглянулся, да чуть с ойканьем не отскочил прочь, да некуда отскочить-то, в овражке узеньком.

Думал мальчонка, что ко всему привычный уж, да только вот не ожидал увидать ком лиственный, разноцветный, да с глазами. Вернее, глаз-то у него и не видать было, а вот точно ощущение, что смотрит. Даня туда-сюда дернулся, а ком этот – за ним шуршит. Данька влево – и ком влево. Данька вправо – и ком за ним. Застыл мальчонка, с непонятностью на диво странное взирая, а ком этот опять как давай шуршать, и качаться – то обратно к дороге чуть откатится, то вернется. Ну вроде как зовет с собой. Пару раз так сделал, а потом взял и скатился в овражек, да так ловко, что прямо у Дани в руках очутился. Как так смог – неведомо, но вот смог. Лежит, шебуршит, а в шелесте этом точно голосок скребущийся слышится. Поначалу Данька не очень хорошо понимал, но чем дальше, тем лучше звуки в слова складывались, а те – во фразы целые. Как осознал мальчонка, что происходит, выдохнул, поправил ремень, короб за спину перекинув, и пошел на встречу с лешим, указаниям следуя.

Долгонько идти пришлось, разговорился мальчонка с комом этим листвяным по дороге. Лесавка это оказалась. Когда-то, давным-давно, выглядела она как и все остальные, жила себе, не тужила, пока беда не пришла в лес – пропал куда-то лешак. Куда запропал, сам исчез аль его кто извел – неведомо то, только вот вслед за ним и остальные стали пропадать, те, кого люди нечистью лесной зовут, а заместо них темнота стала приходить неживая. Хоть и знакомо то Даньке уже было, только не перебивал он маленькую лесавку, продолжал слушать рассказ ее.

Не захотелось лесавке пропадать, в окружающем лесу растворяться, и решилась она пойти прочь из леса, поискать себе другой. Только вот далеко-то пройти не смогла – притянуло ее куда-то. Оказалося, что нет у нее сейчас защиты от злых, чародейных чар, вот и попала в услужение к ведьме. Та объяснила, что ежели не будет лесавка ей служить, то бесповоротно исчезнет, вот и пришлось выбор сделать. Токо не смогла кодунья сохранить облик настоящий лесавке, слепила из листьев тельце да в нем и заперла. Умишка у лесавки не так уж много, они приказами и желаньями лешего живут, вот и не смогла толком ответить на расспросы Данькины о житье своем у ведьмы-то, только рассказала, что не одна она такая была, и другие служили: лесные духи, потерявший лес, да домашние хозяева, потерявшие дом. А потом леший очнулся и позвал, лесавка с радостью дома и очутилася.

Пока мальчонка соображал, как бы половчее еще расспросить, лес суседский показался, а там уж у самой прогалинки придорожной их лешак и встретил. Оказалось, не просто так позвал, а чтобы должок отдать. Что может быть драгоценнее плакун-травы? Оказалось – пенек. Простой такой пенек с крепеньким боровичком, на нем растущем. Данька растерялся даж – зачем ему пенек-то? А лесной хозяин и объяснил, что не простой это пенек, а силу всего леса впитавший, потому столько времени и понадобилось для подарка настоящего. Ежели с пенька гриб сорвать, то тут же два вырастут. Да и сам пенек появляется там, где его хозяин, Даня то есть, пожелает. Обрадовался мальчонка – это что же получается, теперь никакой голод не страшен будет! Захотел, позвал пенек, грибы с него обобрал, с пшеном или крупой сварил, вот и каша сытная получилось, а на пеньке зараз новые вырастут? «Вырастут», – подтвердил лесной хозяин, да предупредил: «Только смотри, дважды вырастут, так что лишний раз не пользуй». Отмахнулся мальчонка опрометчиво от настойчивого остережения, поблагодарил да домой помчался радостный.

Тем же вечером опробовал подарок. Забился за поленницу, позвал словами заветными пенек, тот откуда ни возьмись и появился. Сорвал Данька один грибок, а заместо него выскочили еще один боровичок да белый – крепенький, ножка почти кругленькая, шляпка коричневая, загляденье просто! Мальчонка на радостях раз пять пенек обобрал, грибы в корзинку сложил – ну вроде как с утра встал пораньше да нарвал, а пенек восвояси отправил. Вот так и повелось. Звал Даня кажное утро пенек, собирал корзинку и домой относил. А корзинка-то с каждым разом все больше и больше становилося, все больше и больше грибов в нее влезало. Маменька аж дивиться начала – как только успевается насобираться столько за час послерассветный, а Данька лишь молчал с гордостью. Так бы и дальше продолжалось, да только вот в один день заместо гриба съедобного поганка появилась. Скривился мальчонка, отломил ее, не подумавши, глядь – уже две немочи бледные, с воротничком кружавчатым торчат. Сорвал Даня одну – уже три торчат, как сестрички из одной грибницы. Вот тут-то Данька и испужался. Неужели испортился пенек? Да как же так может быть-от? Это ж чистосердечный подарок от целого леса. Не решился Даня больше грибы в тот день обирать, отправил пенек прочь, да как было в корзине на донышке, столько и приволок, а сам умотал прочь от расспросов да взглядов удивленных.