Ряженый-суженый, приди ко мне ужинать...

Глава 29

Уселся чинно обратно Данька за стол, а сам недоумевает: как это так – думать-то «как спасать»? Он же и так ничегошеньки не понимает, токмо картинка страшная перед глазами стоит, сердце ужасом захлестывая. Хоть не прежний, нутряной, а умственный, осознанием того, как знахарю плохо, рожденный, а поди ж ты – действует не хуже прежнего.

А черт его рядышком опустился, да давай пальцем рисунок Данькин обводить. Там, где проведет, полосочка серебром светиться начинает, а вслед как игрушечные елочки да сосенки, да деревья разные как грибочки после дождя – чпок-чпок-чпок – из стола появляются. Совсем как настоящие, тока крохотные.

Засмотрелся мальчонка, рот приоткрывши, на такое волшебство, да сам и не заметил, как заместо половины стола лес повырос. И даж домик Настасьи Ильиничны стоит как ни в чем ни бывало – с сарайчиком, забором штакетным окруженный. И тропочка от него земляная вьется-ведет – да прямо к тому месту, где знахаря нашли, и дальше. Обегает лес страшный, да далее по своим делам торопится. А в лесу…

Данька аж застыл. В лесу том лихоимном страсти какие-то творятся. Деревья ветками машут, с места на место бродют, будто и не деревья это вовсе, а медведи-шатуны какие. И все такое черное-черное, как… Похолодел мальчонка. Видал он уже такую темноту, склизкую, дымную, жуть как неприятную – на вещах да людях проклятых. Это же получается: цельный лес кто-то вот так взял и проклял?!

А черт как угадал мысли да и ответил неторопливо, словно раздумывая:

– Нет, Даня, не проклятие это, – пальцами тонкими, барскими потянулся к одному деревцу, да и замер на полпути в нерешительности. Так и не коснувшись, руку и убрал.

– С лешим случилось что-то.

Взял черт с блюда яблоко с бочком красным, да пустил вокруг лесочка. А яблочко то покатилося, да не прямо, а в кругаля, лес по кромочке обегая. Яблочко катится, а лес вслед за ним прямо на глазах подрастает – все больше и больше. Были деревья с ноготок, а как яблочко остановилось – аж с целый палец стали. Да и не помещался больше весь лес в огораживающую его серебристую полосочку – токмо кусочек.

– Смотри.

Расступались деревья, расплетая ветки-крючья, открывая сердце леса. А там… Гниль да чернота разъели деревья вековые, лес хранящие, до коросты, да так, что часть попадала, в бурелом обратившись. Другие так и остались стоять, перстами черными в небо серое уткнувшись, да толку-то – не хранители более.

Не выдержал Данька – охнул, вспоминаючи свои встречи с лесным батюшкой, да как хорошо в чащобе сиделось на пенечке, алые ягоды клюковки щелкая. Тепло, светло, как возле комелька без огня. Все зеленое, живое, светлячками да цветами горящее да переливающееся.

– А где…

Не успел мальчонка задать вопрос, как Азель осторожно указал пальцем на склизкий пенек прям посередь полянки:

– Вот.

– Это – леший? – с удивленным ужасом переспросил Данька, разглядывая трухлявый, как поломанный зуб торчащий пенек, поросший худосочными мухоморами с алыми шляпками в белый горох.

– Был – леший, – поправил черт, хмуря тонкие брови и вглядываясь в охваченное смертью сердце чащобы.

– А теперь? – боязливо поинтересовался мальчонка, не в силах поверить, что всемогущий лесной хозяин может обратиться вот в такое.

– И теперь леший, – Азель как выдохнул и чуток успокоился. Видать, действительно могло что-то еще более страшное случиться. – Ну что ж, придется помогать, – хмыкнул, проведя пальцами над бровью, и внезапно усмехнулся чуток: – Ох и хитер ваш лешак. Как знал, что без меня не обойтись, заранее благодарность передавая.

Данька недоуменно глазами захлопал лишь, не сразу даже после слов черта догадавшись, что батюшко невольно обязал его таким способом к помощи. Как догадался, даже завистливо стало – ему так научиться! А то все токмо отмахиваются – мал, мол, еще, вот вырасти сначала…

Черт смотрит да лишь посмеивается, видимо опять мысли читает. Но как-то необидно у него выходит, совершенно не задевает. Даж странно, но Даня уже привык к странностям, что рядом с чертом происходят. А теперь вот и волшебство настоящее началось.

– А что делать? А знахарь, волхв, то есть – он при чем? Он там, в этом лесу, да? А… – затараторил мальчонка, загоревшись вопросами.

– Тише-тише, – осадил его черт ласково, как маленького, Данька даж набычился чуток. – Не части. Помни: важное степенности требует да обстоятельности. Давай-ка начнем с главного…

И сказ начал, как говорено – размеренно да степенно. Дане даж на миг показалося, что черт рассказ ведет как наставница, Настасья Ильинична во время обучения о пользе и вреде травок разных. Эта вот – полезная от прострела, тока нужно на рассвете третьего летнего собирать, эта – от сглазу… Да невольно так ярко представилось, что аж замер мальчонка, уши навострив, да все слово в слово запоминая.

– Каждому существу на земле отмерено свое время. Кем бы он ни был, где бы ни жил – как подойдет время, придут за ним, чтобы за Забыть-реку отвести. Это у людей. А с хозяевами своя кончина приключается – как подходит их срок, они с природой сливаются, возвращаясь туда, откуда пришли.

Ох и страсть как интересно стало Даньке прервать речь черта да чуток пораспрашивать, он-ить раньше-то и не задумывался, откуда хозяева-то берутся! Леший да с помощниками – он всегда существовал. Водяной – тож. Домовые-дворовые – берутся откуда-то али приблуждаются, как Николашка вот недавно появился. Но вот откуда появляются… Оказывается, из природы вылупляются, как цыпленок из яйца. Но яйцо-от – оно не просто так берется, его кура должна снести, а потом еще и высидеть. А вот чтобы домовому появится – кто его должен снести? И как высидеть?

Но не решился Даня черта перебивать – не гоже, когда тебе наставления дают, да все ж таки немного опасливо. Не травница и даже не суседский господин, черт!

А Азель тем временем продолжал:

– Когда хозяин уходит, все его хозяйство справное остается, ждет пока новый не придет, не поправит то, что в упадок успеет прийти.

Это Данька понимал. Ну как если дом без присмотра оставить – то плетень покосится, то мыши чего подгрызут иль загадят, то еще что. Так что невольно представлялось, как лешак по лесу сваму ходит, веточки поправляет да кочки взбивает, и от этого невольно нос смехом морщился, да улыбка на губы выползала, хоть и про страшноватые вещи черт вот-вот должен рассказать.

– А бывает так, что хозяин… – Азель на миг замешкался, слова подбирая, – …заболевает. Проклясть его нельзя, это не залом на поле безголосом да безмозглом сделать, защищаться они умеют от колдовства. А вот от ведовства черного – нет.

Встрепенулся Даня голубем – это же получается, окромя ведьмы сильнющей недалече есть еще и ведун черный? Откель? Они ж все повывелись, Захар Мстиславович же рассказывал! Он бы точно почуял ведуна темного, да молодому хозяину рассказал.

Данька рот то откроет – вопрос выпалить, то закроет с мыслями прежними о том, что перебивать негоже. Прям на части раздирает вопросами, аж моченьки терпеть нету…

А черт – черт точно мысли читает, ей же ей! Иначе как бы догадался, чем мальчонка мучается?

– Ведовство, Даня, оно ж как и колдовство – отсроченное бывает. Вот как это, – кивнул Азель на пенек, что от лешего несчастного остался, да продолжил: – С тысячу лет прошло, прежде чем оно сработало.

Вот тут мальчонка-то и замер статуей – целая тысяча лет! Как так можно – через тысячу лет, да лес проклясть?

– Напутал что-то ведун – наказать хотел князя, что лесом владел, лишить лесного защитника, да не сработало. Заснуло лихоимство на тысячу лет, и волхва за собой уволокло, душу на земле оставив, а умения забрав. И вот сейчас очнулось…

Черт задумчиво глянул на черный лес.

– Лешего не смогло развоплотить, лишь заперло, силу его лесную с ведовским умением слило да и пошло безобразить. И ведуна своего искать – ведовская сила, как и колдовская, бесхозной оставаться не может, должна найти своего хозяина. А сила лесная – своего. Вот и это… искало, попутно лес губя и делая своими руками, ногами и глазами. Не знаю даже, к добру ли, нет, ей твой ведун повстречался…

– Не мой, – машинально отозвался мальчонка, представляя какой должно быть страх пережил тысячу лет назад ведун, силы лишившись. Даже он, Данька, почти ничего не умея, уже так попривык и с хозяевами болтать, и всяко-разно видеть, что не представлял свою жисть без энтого. А тот ведун был так силен, что мог лесного батюшку развоплотить! Убить то есть… Нет, правильно силу у него забрали – нельзя так поступать!

– Не твой, – с улыбкой, скользнувшей по губам, согласился Азель и вновь посерьезнел. – Однако ж дело это не меняет – проклятие, хоть и на лешего направленное, уже нехорошо, а чужая сила, да еще черная – совсем плохо. Был бы ведун темным, стал бы еще сильнее, новую силу обрел, да хранителем леса стал. А этот – светлый.

Вспомнил Данька фигуру истончившуюся из странного видения, вызванного чертом, и кивнул – как есть светлый. И по сравнению с темнотой, что его окружала – слабый. Не выдюжит, ой, не выдюжит!

– Так что придется, Даня, тебе ему помочь.

– Мне?! – то ли удивился, то ли ужаснулся мальчонка. Если взрослый ведун не справился, то может он?!

– А кому же еще? – серьезно вопросил Азель. – Больше никто не сможет, даже если ты кому и расскажешь.

– А вы? – робко поинтересовался Данька.

– Я? Я не смогу туда сам попасть, так что придется тебе помогать, суженый. Или оставить все как есть.

Замер Даня. Оставить?.. Перед глазами мукой встает шепот чуть слышный: «Помоги…». Не может он оставить, хоть и страшно, аж жуть. Мается Данька, решая, а черт смотрит так внимательно-внимательно, словно и для себя что ждет. Словно от решения Даньки и его судьба тож зависит.

Выдохнул мальчонка, мотнул головой, челку отбрасывая, и кивнул решительно:

– Ладно, все сделаю.

– Вот и хорошо, – тут же расслабился Азель. – Только помни всегда самое главное – тебе нельзя бояться. Я тебе охраню, но если забоишься, если разум потеряешь, не смогу помочь. Справишься? – и глянул так серьезно, что Данька невольно кивнул.

– На вот, держи, – с этими словами черт взял Даню за руку и вложил в ладонь золотую монетку – странную, с краями словно топором обрубленными, а посередь той монетки лев на дыбы встает, да не простой, а с крыльями. И чеканка столь искусная, что невольно залюбуешься, ожидаючи, что тот спрыгнет с монетки да взлетит.

– Крепко храни ее, – Азель сжал пальцы мальчика, пряча монетку в его кулаке. – Пока у тебя – ничего с тобой не случится. А теперь слушай меня внимательно и запоминай…

Черт говорил и говорил, монотонно, повторяючись, то назад возвращаясь, то вперед забегая, и чем дальше, тем больше Даньку в сон клонило. Хоть и боролся всеми силами, а моченьки сладить никакой нет. Так и уснул за столом с мыслею одной – все ли запомнил? А перед глазами улыбка бесовская да глаза черные, угольями горящие стояли…