Ряженый-суженый, приди ко мне ужинать...

Глава 16

Леший хохотнул да и указал на неизвестно откуда взявшийся пенек.

– Ну, садись, что стоишь как неродной.

А может и был тот пенек, да Данька его просто не заметил, токмо неважно это совсем было для мальчонки. Он робко устроился на пеньке, не переставая пожирать взглядом лесного батюшку. Как же – столько лет мечтал на него хоть одним глазком посмотреть, а тут – живой! Настоящий! Ей же ей, живой!

А леший, усевшийся на ствол поваленного дерева, заросший густым мхом с поблескивающими беленькими звездочками цветов, вновь гулко расхохотался и затряс густой бородищей.

– Ох и смешной ты, Даня, как есть смешной. Понимаю я теперь их… – и даже не подумав завершить фразу, огладил бороду. В отличие от Захара Мстиславича, борода у лесного царя была не окладистая, волосок к волоску, а какая-то вся торчащая, как размочаленная. Как будто кто-то зеленые ветки долго мял-мял, а когда они стали мягонькие, бороду из них и сотворил. Токмо вот все равно торчит все в разные стороны неухоженно. И усы такие же, топорщащиеся.

Из-за бревна робко выглянула кикимора и, положив огромный лопух с непонятно откуда взявшейся посреди лета брусникой, исчезла.

– Угощайся. Пользительно тебе будет, а то вона какой худенький, запросто перешибить можно, – леший нахмурился так, будто он кому-то поручил приглядывать за Данькой, а этот кто-то не выполнил наказа, и теперь батюшко решает – то ли наказать его, то ли самому взяться за откорм мальчонки.

Данька, очнувшись, моргнул и торопливо наклонился за ярко-красными ягодками, что так и манили очутиться во рту. Набрав сразу горсть, правда для этого пришлось пристроить лампадку среди густого покрова мха, что внезапно покрыл толстым ковром все вокруг, Даня уже посвободнее устроился на пеньке и принялся аккуратно «щелкать» ягодки, одну за другой и набираясь решимости вопросы позадавать.

А лес вокруг действительно изменился – расцветился той изначальной древней силой, что только в сказках, да самых укромных уголках его и осталася.

Деревья стали мрачнее, выше и толще, забираясь раскидистыми кронами высоко в небо, а огромными корнями глубоко в матушку землю. И глядя на них уже без труда верилось, что там, под корнями, действительно спит в своей зимней берлоге змеиный царь, свернувшись кольцами да собрав вокруг себя своих подданных – змеек разных да полозов желтых и узорчатых. Что заглянув вот в этот лаз можно найти хатку лешего. Токмо заходить в нее нельзя – не выйдешь. Не любит лесной батюшка непрошеных гостей, ой как не любит! А если выпустит он, то уже не человеком, а помощником своим – аукой иль лесавкой. И деток своих перед тем, как они пойдут в лес, нельзя ругать, а уж тем более к черту посылать. Спасая от дурной участи быть отданным чертям, заберет их батюшка себе, раз родителям они не нужны.

И не токмо деревья поменялись – ковром-мхом все вокруг изостлалось, а чуть глянешь дальше, в сказочную темь – бурелом встает такой, кто никто не проберется, и ветками торчащими грозит: осторожнее, мол! Не ходи сюда! Расцвели цветы ночные – нет-нет, да и выглянут то из-под куста или дерева, то из мха. И головками своими светящимися качают так, качают, будто куда заманивают али усыпляют. Засмотрелся Данька на один из цветочков, и все мысли из головы чисто корова языком слизала. Очнулся, когда в кармане василиск зашевелился, выбрался и давай по полянке между хозяином и лешим бегать, с братьями своими, неизвестно откуда взявшимися, играть-возиться, как и не василиски они, а кутята.

Моргнул Данька да на лешего и посмотрел – почти с упреком. Сам ить позвал поговорить, а молчит! Не то что Захар Мстиславович – того не заставишь замолчать, даже если мысль такая и придет в голову. Постоянно говорит что-то, интересное рассказывает. А этот…

Леший вновь расхохотался, а Даня насупился и окончательно уверился, что тот его мысли знает – иначе с чего смеяться-то? Не с чего же.

– У тебя ж все на лице написано, молодой хозяин, – батюшко продолжал усмехаться, и знает или не знает мыслей, понятнее от его ответа не стало. – Так о чем спросить хотел-то? – с лукавой улыбкой, прячущейся в бороде, поинтересовался леший, а Данька и растерялся.

Пока сидишь дома да в окошко глядишь, особенно зимой, когда снаружи метель завывает, чего только не напридумывается, каких только вопросов! А когда сидишь, да в глаза смотришь – ни одного вопросика в голове. Несправедливость полная. Даньке даже обидно стало чуть-чуть. Но один вопрос, который вертится постоянно да никогда не забывается, есть все же.

– А почему меня все называют «молодой хозяин»?

С надеждой посмотрел Даня на лешего – вдруг тот посмелее прочих окажется и ответит.

– А ты еще не догадался? – леший приподнял брови и посмотрел с упреком таким, будто Данька спрашивает ерунду, которую все на свете знают, да и он тоже.

А тот порозовел смущением и неуютностью:

– Нет, – да и засунул в рот побыстрее ягодку, вроде как с ней не так неудобно под лукавым то ли черным, то ли зеленым взглядом лешего.

– Ну-ну… – усмехнулся тот. – Намается с тобой старший, ох, намается. Да потому что ты суженый хозяина. Как тебя иначе называть-от?

Данька так и застыл и залупал глазами в недоумении, а леший опять расхохотался.

– Когда баба, невеста, то есть, в дом приходит, как ее называют?

Вот теперь Дане стало стыдно-стыдно. Ну в самом деле, как можно было не понять-то? В отличие от старшей в семье, которая просто «хозяйка», «хозяюшка» ее зовут. Или же «молодая хозяйка». А он получается «молодой хозяин». Делов-то! А уж мыслей-то, мыслей было! Токмо вот…

– А этот, ну… хозяин… – запинаясь выговорил мальчонка, алея кончиками ушей. – Он кто?

А леший будто задался целью заставить его научиться самому думать. Посмотрел строго так, враз напомнив отца Онуфрия, Данька вспотел даже, и спросил строго:

– А ты сам как думаешь? Кто над нами хозяин? Над всей нечистью?

Хитрый взгляд понукал – думай. Не только лесной, но и озерной, полевой, домашней, над всей.

Совсем неуютно стало Дане, запутался он окончательно, как заблудился в трех соснах. Ягодку за ягодкой отправляя в рот, мальчонка пытался думать. Все же не черт его этот «черт». Хоть и выглядит как барин черноволосый, а не черт. Василисков же подарил, а Захар Мстиславович сказал, что они как раз защита от чертей всяческих. Да и не может черт быть хозяином над нечистью. Никак не может.

Тогда кто?

До жути обидно стало Даньке, что никто ему ничего не рассказывает. Конечно, это неправда. Вона, и русалки всякого рассказали, и домовой, и вообще. Просто – ну действительно обидно же!

– Эх, молодой хозяин, молодой хозяин, – леший вздохнул и погладил Даньку по голове широкой ладонью. Та оказалась мозолистой и пахла корой, как старый дуб. – Расти тебе еще и расти.

Даня почти всхлипнул и сердито посмотрел на лешего, краешком разума отметив, что тот как-то странно очутился рядом. Сидел же на дереве, оттуда смеялся и усмехался.

– Значит, рано тебе еще знать. Вот как увидишь, – леший посмотрел выразительно, даже взглядом подчеркнув важность слова, – все, так и додумаешься. А пока, на-ко вот.

Он пошарил рукой около пенька и протянул Даньке крохотный цветочек, желтым искрящимся солнышком горящий.

– Разрыв-трава, – пояснил лесной батюшко так небрежно, как будто ромашку мальчонке дарил. – Спрячь и никому не показывай.

А у Дани дух захватило. Это, конечно, не папоротник-цветок, с коей помощью клады ищутся, однако же сказывают, что если к любому железу приложить, то оно разрушится, распадется на мелкие кусочки. От оков так богатыри в сказках избавляются до клады открывают. Жуть как интересно! Все мысли нехорошие у Даньки куда-то делись и опробоваться ее захотелось.

– А что, уже рассвет? – растерянно поинтересовался мальчонка у лешего, сжимая в руке цветок и не зная, куда же его деть. Ведь по поверьям разрыв-траву именно на рассвете собирать надобно.

– Рассвет, – улыбнулся леший в усы. – Цветок в карман прячь, не бойся, не помнется, все ж таки не обычная травка, и не просто муравка. А теперь ступай, тебя уже наставница дождалась.

И подтолкнул в спину вроде как легонечко, а очутился Даня на тропинке, по которой и правда Настасья Ильинична шла. А лес чудесный пропал куда-то.

– Ну как? Как поговорил с лесным батюшкой? – травница беспокойно ощупала взглядом ученика, подмечая, что тот вроде как раздался в плечах чуток. Да и щеки порумянее стали.

Кивнул только Даня да и задумался – а зачем вообще с ним леший хотел поговорить? О чем? Ничего же не спросил-не рассказал, только вот разрыв-траву подарил. Странно это…

А еще Данька, добравшись до дома и засыпая на полатях, подумал вдруг, что забыл в лесу лампадку с яриловым огнем.