Ряженый-суженый, приди ко мне ужинать...

Глава 14

– Ничего не делать, – Захар Мстиславович почесал бороду и вздохнул еще раз.

– Как это – ничего? – возмутился Данька, сжимая ладони, в которых тепло, не чета другим змейкам, шебуршились василиски. – А вдруг они кого в камень обратят? А вдруг еще чего?!

В голове мальчонки роились страшные истории – и про яд василисковый, которым они землю потравить могут, и про огненное дыхание, и много других разных страстей.

А домовой вдруг нахмурился, как будто прочитал мысли данькины, и говорит строго так:

– Ты, молодой хозяин, поперед того, чтобы бояться всякого, вызнал бы, кто такие василиски на самом деле. В сказках, сам знаешь, не вся правда, а зачастую кривда такая, что и от правды не отличить. А потом уже наговаривал.

Данька пристыженно втянул голову в плечи, но ладоней так и не раскрыл, хоть и смешно было от щекотаний змеек крохотных.

– Дядя Захар, а кто они, василиски?

Покряхтел еще домовой, похмурил сурово брови, да и говорит:

– Защита это твоя, молодой хозяин, от людей нехороших да от нечистиков разных.

Удивленный Данька только открыл рот, дабы спросить – как это так, ведь все его зовут «хозяином», от кого защита-то? Но Захар Мстиславович зыркнул на него недовольно, не перебивай, мол, и мальчонка захлопнул рот.

– Я сказал – нечистиков, а не нечистой силы. Хотя какая мы нечистая сила, – домовой бухтел и кутался в душегрею, расшитою красной нитью. – Мы ж охраняем все – и леса, и поля, и воды. Даже вон вас, людей, и то оберегаем. А вы как прозвали нас нечистою силою, так и продолжаете. Даже когда эти появились… – Захар Мстиславович скривился, будто ему что в рот чего-то кислого и горького напихал. – Нечистики…

Потом вдруг замолчал, поморгал, уставившись в темный угол, да и начал сказывать странным голосом, от которого весь в слух обращаешься, да так, что и не оторваться, и все запоминается и навсегда в памяти картинками живыми рисуется.

Давно это было. Не было на свете ни тебя, ни твоих родителей, ни родителей твоих родителей. Пока тут Перун да Ярило правили, все понятно и ясно было. К кому за дождем обращаться, к кому за ясным солнышком. Кому какие дары приносить, кому как молиться. Кому березку наряжать, а кому костер жечь. А потом появились они – священники христовы. И тут же все поперемешалось и завертелось.

И Перуну не помолишься толком – придут, язычником назовут, батогами отходят. И этому, новому, тож не молиться нельзя – нечистики приходят.

– Вы их чертями зовете, – пояснил домовой, прерывая свой рассказ.

Тут уж Данька не выдержал и начал говорить, сердясь, но как-то странно, не по-настоящему. А будто потому, что нужно сердиться. Как велел кто.

– Христос – наш бог, и нет другого! Он единственный и только…

– Да? – Захар Мстиславович прервал мальчика и хитро прищурился. – А завтра в ночь кому костры будете жечь? В честь кого через костер прыгать? Березки заплетать?

При мыслях о косах на березках Данька заалел весь, но настойчиво продолжил:

– В честь Иоанна Крестителя!

– А зачем ему эти костры-то? А прыганья? – домовой усмехался, видя, как меняется в задумчивости лицо мальчика. – Ему всячески в церкви нужно молиться, а не ночью через кострища прыгать. Для Ярилы это.

И, глядя на вытянувшееся лицо Дани, продолжил:

– Мал ты еще, потому и не задумывался. Ты песни припомни, которые поются на Ивана Купала, сразу поймешь. Или вона, наставницу свою расспроси. О многом расскажет. М-да… – Захар Мстиславович задумчиво пожевал губами да и продолжил свой сказ.

Трудненько нам тогда пришлось. Вроде приходят в твой дом всякие, а ты и не знаешь, как их выгнать-то. Шастают, озоруют почище всяких распоясавшихся. Драки тогда стояли – иии, какие! Не описать. Но потом ничего, договорились, нашли и способы отваживать, и защищать. Только вы, люди, сами их пускали обратно.

Тут домовой не мог не вздохнуть огорченно.

А потом и старых богов стали забывать, а эти, вместе с новым, силу набирать начали. Вот и приходится сейчас нам суседствовать. Хорошо хоть нас разное интересует. Нам бы жить, да делами своими заниматься, а им – души людские. Вот и выходит все сейчас по-странному… Кто с нами дружится – знахарь али знахарка, а кто с ними – колдун али ведьма. Вот от последних да от нечистиков василиски и будут помогать.

Данька раскрыл руки и всмотрелся в крохотных змеек. А они продолжали ползать, да в клубочек сплетаться-расплетаться и щекотать хвостами ладони.

– Чем же они мне помогут, дядя Захар? И кто они?

Мальчик поднял голову и с надеждой глянул на домового.

– Они-то? – по-доброму усмехнулся Захар Мстиславович. – Помнишь в сказках сказывается, что василиски вылупляются из яйца, снесенного черным семилетним петухом, да высижено оно должны быть жабой? Так вот, вранье все это, – припечатал домовой и огладил бороду. – Яйца василисков самим лесом рождаются, да и не только лесом, еще много всего должно совпасть, да еще и…

Тут домовой примолк да язык прикусил, чуть ладонями рот не зажал, как русалка давеча. Даньке оставалось только жалобно поглядеть на дядьку, знал уже, что тот ничегошеньки больше не скажет.

– Богатый это подарок, молодой хозяин, ой, богатый! – продолжил, как ни в чем не бывало, домовой бодрым голосом, старательно пряча неловкость. – Ты теперь их с собой носи. Можешь хоть всем скопом, хоть по одному. И один, если что случится, сразу своих братьев позовет, вмиг возникнут рядом.

– Как Сивка-бурка? – невольно улыбнулся Данька. – Свистнешь, и он рядом?

– Эх, молодежь… – покачал головой Захар Мстиславович. – Все заговоры позабывали, в сказки обратили, а теперь маются незнанием да сказами перебиваются.

– Заговоры? – глаза мальчонки загорелись восторгом. Еще бы – что-то необычное! Какие-то он, конечно, знал – не зря обучался у Настасьи Ильиничны, но домовой-то про новое расскажет. – Дядя Захар, а расскажи! – умоляюще попросил Даня, гладя василисков пальцем по спинкам. А те в ответ ластятся да тычутся – ну ровно кутята слепые.

Знал уже Данька, что домовой на лесть покупается – нравится ему, когда хвалят, говорят какой он знающий, строгий да хозяйственный. Вот и продолжил:

– Ты так здорово рассказываешь, обо всем забываешь прямо!

Приосанился Захар Мстиславович, еще раз бороду окладистую огладил да и говорит:

– Как думаешь, с чего это конь такой простому человеку служит? Да еще если в одно ухо влезешь, в другое вылезешь, красавцем станешь? Не конь это, Даня, совсем не конь. Это Зима да Лето в услужение попали к волхву, знахарю, то бишь. Сивка-снег да Бурка-земля. Где ни кличь, все на земле стоишь да на небо смотришь, вот они появляются в мгновение ока, слепленные воедино половинки. В ухо сивки влезешь, вылезешь в ухо бурки – и станешь красавцем, как земля расцветает после холодов-морозов. И наоборот: из бурки – в сивку, вся красота уходит, точно земля снегом покрывается. А ты – конь, говоришь…

Данька как представил, что можно сделать, если поймать лето и зиму, даже дух захватило. Это же можно и жару, и холод устраивать когда хочешь. Посевам там помогать. Или делать, как на юге, как Георгий Тимофеич сказывал. Он целых пятнадцать лет солдатом отслужил, где только не побывал, чего только не рассказывал! Рассказывал и о южных теплых странах, где в год по два урожая собирают. Вот хорошо бы так и у них было.

– Дядя Захар, а как лето да зиму поймать да коньком обратить? – Даня чуть не подпрыгивал от нетерпения.

– Теперь уж никак, – отозвался домовой. – Вот раньше – были сильные знахари да ведуны, те умели с природой договориться не только об дождике или солнце, но и о чем поболе. А потом, – он огорченно махнул рукой, – все позабывали. Измельчал народ, да.

Данька аж сник – до того обидно стало! Ну вот почему раньше так можно было, а теперича – нет? Это ж несправедливо!

– А давно так умели, дядь Захар?

– Давно? – домовой задумался. – Да, почитай, годков с тысячу уж будет. Про это дед моего отца сказывал, а он долгонько жил, да, и брехать не имел привычки.

Целых тысячу лет? Мальчик аж заробел – это же сколько лет-от домовому получается? А он его просто дядькой кличет… Но спросить не решился. То ли застеснялся, то ли подумал, что лучше не знать. Вдруг тому будет так много лет, что потом каждый раз стесняться будешь? Нет, лучше не знать.

А сам домовой сидел и хитро косился на Даню, будто опять мысли его знал и веселился.

Во дворе вдруг забрехала собака, и Данька встрепенулся – сколько времени прошло? Мож уже пора спать и маменька ищет. Завтра опять вставать засветло, а вечером в лес на всю ночь идти – наставница на этот раз обещала взять его с собой! От этой радостной мысли померкла как-то скорбь о невозможности вызвать лето и зиму и заставить служить себе. Даже если и можно было бы, то, наверняка, потом, когда он вырастет, как все самое интересное будет, а поход в ночной лес на Иванов день – уже завтра!

– Я пойду, дядя Захар, – проговорил Даня, поднимаясь с пола. – Спасибо и за сказ, и за науку. Ой, чуть не забыл! – мальчонка вновь уставился на василисков и уточнил с опаской: – Они точно никого в камень не обратят?

Домовой устало вздохнул и покачал головой:

– Нет, молодой хозяин, не обратят. Только если ты сам испугается, да их попросишь. Или без сознания будешь, тогда будут охранять.

Последнее очень не понравилось Даньке – с чего это он будет без сознания-то? Но решил не уточнять, на всякий случай, вдруг еще страшнее станет?

– А как же мышка?

Даня оглянулся по сторонам, но мышки нигде на полу не было. Он растерянно поднял взгляд на домового.

– Убежала, – равнодушно отозвался тот и продолжил, опережая расспросы, готовый сорваться с языка мальчика. – Когда василиск сам пугается, он в камень не навсегда обращает, только чтобы успеть уползти. А вот если тебе будет грозить опасность, то тогда…

Захар Мстиславович многозначительно помолчал, а Данька поежился – в пристройке будто холодом пахнуло, до зябкости, и как-то неуютно стало.

– Я понял, – кивнул мальчонка, намереваясь как можно быстрее уйти, да на печь забраться. Там уютно так и хорошо. – Спасибо, Захар Мстиславович.

– Беги, – кивнул домовой. – Завтра хлопотный день.

А когда за Даней хлопнула дверь, пробормотал, поднимаясь и придерживая рукой поясницу:

– И у меня тоже…

Кинув последний взгляд в угол, где располагался схрон с зеркальцем, и откуда теперь тянуло холодом, домовой вздохнул и поковылял прочь. Нужно заняться и своими делами, не все лясы с молодым хозяином точить. Мыши вон, совсем распоясались, приструнить надобно…

А Данька уже спал, заснув сразу, как только забрался на печку.

И снятся ему палаты светлые, богато изукрашенные и расписанные алым и золотом, наверняка царские. Сидит он за столом, на столе самовар, тарелки с пирогами и вареньем, а еще со странными сладостями. Наверняка сладостями – пахнут так вкусно-вкусно, только совсем не сдобой и карамелью, а чем-то иным.

– Попробуй, – изящная рука с длинными пальцами придвинула одну из тарелок поближе. – Это рахат-лукум, тебе должно понравиться.