По Северо-Западу России. Том 2. По Западу России.

Минеральные воды и все, что подле них возникло, расположены в юго-восточном и юго-западном углах города. В юго-западном углу, подле соляного пруда, посредине которого не высоко бьет соляной источник «Самородок», если не ошибаемся, старейший из всех, подле двух соляных озер, имеются налицо: довольно красивый вокзал с хозяйственными строениями и жилыми помещениями, недалеко от него театр, вплотную окруженный очень хорошим парком и цветниками, и полный комплект всяких ванн, бассейнов, душ и других купаний, расположенных вдоль соляного пруда и по прямой линии между источниками Муравьевским и Директорским; тут же виднеются несколько галерей для прогулок. Красивее других бьет Муравьевский источник в особом павильоне, из мраморной чаши; но, по словам доктора Вебера, он служит только украшением, уступая место при лечении своему старейшему собрату — Директорскому. Всех ванн соляных, грязевых и хвойных 200, из них в солдатском отделении 31; устройство номеров недурно; маточный рассол получают в градирнях, расположенных в юго-западном углу города, подле источников Царицынского и Екатерининского; грязи добываются в 150-200 саженях от ванн, из озера, и подвозятся к ним с плотов в тачках, совершенно патриархальным образом.

Химический анализ источников Директорского и Муравьевского свидетельствует, что в обоих на 1,000 частей воды 20 частей твердых остатков и в последних около 13 хлористого натра; в минеральных грязях особенно велико содержание углекислой извести и сернистого железа.

Старорусские минеральные воды применяются к лечению золотухи, малокровия, истощения, ревматизма, опухолей, болезней женских и многих других. Существующая здесь с 1882 года санитарная станция общества охранения народного здравия для золотушных и рахитических детей — первая, по времени основания.

Сообщив, что можно, из истории Старой Руссы и относительно минеральных вод, нельзя умолчать о том, что с городом связаны два литературные воспоминания, и о них следует упомянуть подробнее в виду особенного интереса обоих.

Недалеко отсюда, в двадцати верстах, жил и писал в конце предпрошлого и начале прошлого века известный Посошков, а в последние годы своей жизни жил неоднократно и писал здесь «Карамазовых», «Подростка» и «Дневник Писателя» за 1876 год Достоевский.

Крестьянин Посошков одна из замечательнейших и талантливейших личностей, самородок в полном смысле этого слова. Еще в начале нынешнего века были известны некоторые из его сочинений: «О ратном поведении», «О духовных делах» и «Наставление сыну». В «Словаре Русских Писателей» 1783 года Новиков сообщал, что им написана целая книга «О скудости и богатстве», но она оставалась неизвестной, и только в 1840 году попала в руки М. П. Погодина и напечатана вместе с другими своеобразными трудами Посошкова. В предисловии к этому изданию сказано, что в книге «О скудости» нет ни одного государственного вопроса, до которого бы Посошков не коснулся, о котором не думал и не дошел до положительного мнения; что в ней целое исследование о состоянии России во время Петра I, и что в этом смысле Посошков родился на целых пятьдесят лет раньше, чем родилась в Европе политическая экономия. Все это совершенно справедливо и делает из Посошкова личность, вполне самостоятельную и выходящую из ряда множества других. Он был не один в среде народа, оценивший Петра I, и покойный историк Соловьев писал даже о целой «школе Посошкова». Точных сведений о времени его рождения и смерти нет, но умер он во всяком случае после 1724 года, так как этим годом помечено его главное сочинение, заканчивающееся в подписи так: «Всенижайший и мизирнейший рабичищ, правды же всеусердный желатель, Иван Посошков, утаено от зрения людского трилетним трудом восписав твоему царскому величеству предлагаю». Читал ли его Петр I? Оно закончено в феврале, то есть за несколько месяцев до смерти государя, но Посошков был ему известен лично, так как принял в 1700 году заказ на огнестрельные рогатки. Жил он, как видно опять-таки из книги, в двадцати верстах от Старой Руссы, подле посада Устрики, где имел какой-то свой завод; вообще, должно полагать, Посошков был не беден, потому что мог давать сыну, отправленному за границу, по 1,000 рублей в год. Любопытно, что Посошков был вначале против реформ Петра I и даже подлежал разбору в тайном Преображенском приказе, затем стал горячим поклонником царя, который «на гору аще сам десять тянет, а под гору миллионы тянут». Посошков выпущен из приказа ненаказанным.

Книга «О скудости» — работа замечательная и, как бытовая картина, неоцененна. «Лучше ми каковую-либо пакость на себя понести, — пишет он, — нежели видеть, что не полезно умолчати». Чего-чего не коснулся автор в книге, часто с великим сарказмом, излагая каким-то своеобразным языком, не то народным, не то церковным, но удивительно ясным; характеристики, проекты, толкования перемешиваются у него с целым рядом наблюдений, взятых с натуры, с обозначением имен собственных и места действия. Преобладают у Посошкова краски темные; но все это выражено так наивно, с таким добрым расположением, что оставляет впечатление не мрачное. Вот несколько замечаний на выдержку: «При квартирах солдаты и драгуны так не смирно стоят, и обиды страшные чинят, что исчислить не можно; а где офицеры их стоят, то и того горше чинят»; он находит стрельбу залпами непригодной для боя, потому что «такая стрельба угодна при потехе и при банкете веселостном»; относительно духовенства говорит он, что знал одного пресвитера в богатом доме, который и «татарке против её задания ответа здравого дать не умел, что же может рещи сельский поп, иже и веры христианские, на чем основана, не ведает». Есть, говорит он, старые церкви с тремя попами, которые «так ленивы, что на Святой неделе только два дня литургию служат», «ни вечерень, ни обедень, ни утренних», причем, идя к алтарю, священник «возложит на ся одежду златотканную, а на ногах лапти растоптанные, а кафтан нижний весь гнусен». Был и такой диакон, что на литургии «не мог единые страницы в Евангелии прочести, ежебы разов пяти, шести не помешатися». относительно иконописания Посошков замечает, что оно так дурно, «что аще бы таковым размерением был кто живой человек, то бы он был страшилищем»; «надлежит сделать азбуку русскую и написать ее русским манером, а не немецким», а грамматики печатать не на плохой бумаге, как календари, потому что последние «на один только год печатаются, а грамматика дело высокое и прочное».