По Северо-Западу России. Том 2. По Западу России.

Смоленск. Древняя городская стена с башнями

Когда Витовт был разбит татарами на Ворскле, «по неже отвержеся православныя веры», говорит летописец Авраамко, то смоленские князья в 1401 году осадили Смоленск, и тут уже очень ясно сказалась та отличительная черта истории западной окраины нашей, которая видима везде и повсюду: вельможи и богатые стояли за католического Витовта, но народ отворил русским православным князьям ворота. Войдя в город, князь смоленский Юрий не сумел, к несчастью, воспользоваться своим положением, казнил многих вельмож и возбудил в друзьях их и родственниках такую ненависть, что когда, в 1404 году, он уехал в Москву, то вельможи тайно позвали Витовта, отворили, в свой очередь, ворота городские войскам литовским, и «так было, гласит летопись, последнее пленение Смоленску от Витовта». Город утвержден за Литвой на целых сто десять лет.

Хотя Витовт взял Смоленск в первый раз обманом, а вторично изменой, тем не менее, никто другой, как смоленские дружины спасли его от немцев в знаменитом Грюнвальдском бою, в 1410 году. Это была одна из вершительнейших битв в мировой истории; она происходила, как гласят летописи, «между грады Дубровны и Острада» и соединила всю Литву и всю Польшу против общего их врага — прусского немецкого рыцарского ордена. Если бы тогда победили немцы, вероятно, вся история восточной Европы сложилась бы совершенно иначе. Рыцари и победили бы непременно, потому что король польский Ягайло медлил вступить в бой, слушал целых две обедни и даже, сев на коня, продолжал исповедоваться, потому-то он не исполнил условленного с Витовтом Литовским общего нападения, дал время немцам смять все правое крыло союзной армии и даже открыть тыл её, если бы не смоленские витовтовские полки: лег костьми первый их отряд, но устояли второй и третий, и победа славян над немцами была решительная. Какой художественный момент! Как не воспользоваться им живописцам, в особенности польским, и они действительно воспользовались: Матейко дал картину этой битвы, вершителями которой являются у него, однако, поляки. — дал совершенно с той же исторической правдой, которую вложил он в другую свой картину: «Люблинская уния Польши и Литвы», где изображена эта уния с обоюдным восторгом обеих сторон, тогда как, на самом деле, представители Литвы умоляли короля польского, умоляли стоя на коленях не убивать Литву этой злосчастной унией и, не успев этого достигнуть, разъехались в ужасе и отчаянии по домам.

Не за Литву, не за Польшу стояли смоленские полки под Грюнвальдом: еще не совсем ясно было в то время, изменит ли Русской земле Литва, еще не вполне сказалась нерешительность Польши, но зато немецкие рыцари обнажили уже все свои лютые инстинкты вполне, и потому-то, избрав из двух зол меньшее, смольняне бились против немцев, бились так, как бьются русские люди везде и всегда. Не простой народ передал в те годы Смоленск в польские руки: повинны в этом местные вельможные роды, повинны, как и князья полоцкие, смоленские князья. Так, последний смоленский князь Юрий, не сумевший, как сказано, удержаться в принявшем его городе, является чем-то вроде Святополка Окаянного. Не усидев в Смоленске, не усидев в Новгороде, он был отправлен великим князем московским наместником в Торжок, где и совершил свое знаменитое преступление: убил на пиру своего друга и товарища князя Вяземского для того, чтобы воспользоваться его целомудренной женой Юлианией, которая, ранив посягавшего на нее ножом в руку и пустившись бежать, была настигнута Юрием, изрублена в куски и куски эти брошены в реку. Скрывшись вслед затем в Орду, Юрий скитался где-то в степях и, наконец, умер в Веневской обители в 1408 году. Это был последний князь смоленский; до падения Смоленска на княжении этом сидело 25 князей и 17 православных епископов.

Не принес литовскому православию пользы брак великого князя Василия Дмитриевича с Софией Витовтовной; не лучше оказался по своим последствиям брак Александра Казимировича Литовского с дочерью великого князя Иоанна Васильевича московского Еленой. Опыты слития крови св. Владимира с кровью гедиминовой цели своей не достигли, а заболачивание Литвы католичеством шло своим чередом.

Но рядом с этим отчуждением от нас исконных земель наших, совершался другой исторический процесс: быстро крепла и начинала сознавать свои задачи Москва. Отторженный от нас Смоленск, покрывавшийся в те дни сетью костелов, был великому князю московскому что бельмо на глазу, и с 1513 года начинаются попытки наши отнять Смоленск у поляков, попытки упорные, часто неудачные. Третья счетом попытка имело место в 1514 году. Благодаря преданным нам людям и отвечая на призыв смольнян, говоривших великому князю Московскому: «земля наша, и твоя отчизна, пустеет, приими град сей с тихостью», Иоанн повелел нашей коннице, с князем Даниилом Щеней во главе, войти в Смоленск, и стража московская сменила у всех ворот стражу литовскую.

Этим кончились 110 лет полного литовского пленения Смоленска, но еще не кончились притязания на него Литвы и Польши и временное пользование им наших врагов.

Столетнее подчинение Польше пустило глубокие корни в Смоленске, и измена России стояла на знамени многих смольнян; это обнаружилось, вслед за разбитием русских близ Орши, когда наместнику смоленскому князю Василию Шуйскому пришлось на глазах подошедших к городу литовцев повесить изменников, надев на них шубы, бархаты, ковши и чарки, разновременно пожалованные им от великого князя. Что измена гнездилась в Смоленске, это явствует также и из того, что когда в 1596 году его посетил Годунов и планировал могучую крепость, назвав Смоленск «ожерельем России», ему заметил тогда же князь Трубецкой, что в этом ожерелье легко могут завестись «насекомые, которых мы не скоро выживем».

Эти слова были совершенно справедливы: укрепленный нами Смоленск не замедлил стать литовско-польской твердыней против нас. Следует вспомнить, что здесь в 1606 году, по пути в Москву, гостила невеста самозванца Марина Мнишек. Она въехала в город, как сообщает Авраамий Палицын, со свитой в 6,000 человек, в санях, на которых двигалась целая комната, обитая соболями; старый Мнишек вез с собой грамоту на смоленское княжество.

К этому времени на исторической сцене выдвигается загадочная, необъяснимая деятельность боярина Шеина. В 1609 году нашим воеводой в Смоленске сидел Шеин; твердыня, намеченная Годуновым, воплотилась в могучие стены с 36 башнями и 9 воротами, и к ней-то в половине сентября подступил, требуя сдачи, польский король Сигизмунд. Отказ Шеина обусловил то, что уже к концу сентября в Смоленске все было выжжено. Несмотря на то, что в Москве в те дни царили поляки, что царь Василий был лишен престола и отослан в Варшаву, что под Смоленск прибыло из Москвы знаменитое, печальной памяти, посольство с хартией на избрание королевича Владислава в цари московские, и что в конце февраля 1611 года дума из Москвы послала Шеину приказ сдать Сигизмунду Смоленск, Шеин не сдавал твердыни. Множество штурмов было отбито им; двадцать месяцев длилась осада; только одна пятая часть защитников оставалась налицо; но если бы не измена Дедешина, указавшего полякам слабое место крепости и вызвавшего этим роковой штурм 3 июня, усилия Шеина увенчались бы успехом. Когда все кругом было разрушено, Шеин с окровавленным мечом в руках все еще стоял на одной из башен, не желая сдаваться, и только слезы жены и детей убедили его в необходимости покориться.

Так пал Смоленск, «Новый Сагунт», по словам Карамзина, причем погибло всего до 70,000 человек, в том числе одних дворян до 25,000; 400 детей боярских сосланы в Литву; улица, по которой вторгались тогда поляки, называется и до сегодня Резницкой. Самого Шеина поляки пытали и закованного в цепи отвезли в Варшаву на десятилетнюю неволю.

На целые сорок четыре года Смоленск стал снова городом польским.

Прошло двадцать с небольшим лет после взятия Смоленска, и тот же самый Шеин, но уже будучи глубоким стариком, по повелению царя Михаила Федоровича, подступил к городу, чтобы взять его, с громадным стотысячным войском и многочисленной, в 300 орудий, артиллерией. Русские окружили крепость так плотно, что только один человек «преобразясь в кустарник» успел выбраться из неё и известить о нуждах гарнизона самого Владислава, пришедшего к ней на помощь. Неизвестно, что бы случилось тогда, если бы вдруг, 4 сентября, совершенно неожиданно для всех, Шеин не отступил от Смоленска. Доказательством того, что вокруг нашего военачальника происходило нечто таинственное, до сегодня необъясненное, служит то, что один из ближайших к Шеину людей, Лесли, застрелил на глазах самого Шеина генерала Сандерсона. Олеарий прямо подозревает Шеина в измене. Как бы то ни было, но после долгих переговоров русское войско, почти без потерь, со свернутыми знаменами, без труб и барабанов, с потушенными фитилями, отошло к востоку, причем Шеин со своим штабом, сойдя с коней, преклонил колена пред польским величеством... 28 апреля 1634 года Шеину, Измайлову и сыну его, по суду и царскому повелению, отрублены головы, а многие прочие сечены кнутом и отправлены в Сибирь.

По вяземскому миру, в 1634 году, мы, к великому горю, опять оставили Смоленск за Польшей; но в 1654 г. царь Алексей Михайлович, лично предводительствуя 200,000 войском, 5 июля подошел к Смоленску и стал на Девичью гору. 10 сентября город сдался, и польские полки, в свой очередь, проходя мимо царя, складывали у него знамена.