По Северо-Западу России. Том 2. По Западу России.

Балтийский Порт. Гапсаль.

Пакерортский маяк. Апельсинный порт и апельсинная железная дорога. Попытки устройства порта. Петровские укрепления. Проливы Моонзунда. Гапсаль. Грабеж по доверенности. Крещение страны с двух сторон. Древний замок. Легенды. Петр I, дворянин Рамм, баронесса Унгерн-Штернберг. Русская церковь.

Юго-западный угол Финского залива, на котором высится Пакерортский маяк, состоит сплошь из глинистых известняков, обманывающих глаз своими очертаниями, кажущимися издали чем-то в роде нормандских гранитных фалез. На самом деле гранита вовсе нет, и берег, подмываемый беспокойной волной Балтийского моря, то и дело разрушается, осыпается; с мостика на пароходе ясно было видно, как много уже осыпалось этих известняков, и они, в виде длинных, плоских отмелей и кос, присыпаны снизу к отвесному, сажен в десять вышины, берегу; очень может быть, что Пакерортскому маяку современен грозит опасность висеть на воздухе.

Балтийский Порт называется также и «апельсинным» портом потому, что когда многие гавани побережья в марте месяце еще скованы льдом, те именно злые волны, которые собираются сбросить в море Пакерортский маяк, разбивают здесь лед и дают возможность привести в Петербург, по балтийской дороге, ранние апельсины; железная дорога также слывет под названием апельсинной. В государственном отношении эта дорога оказала Эстляндской губернии великую услугу: более чем что-либо другое способствовала она обрусению лежащих по её направлению местностей и в особенности Ревеля, что может подтвердить всякий беспристрастный местный старожил.

Та же свирепость волны, которая обусловила за дорогой и портом клички — апельсинные, была причиной того, что целый ряд царственных попыток Петра I, Елисаветы и Екатерины II построить здесь гавань, оказался напрасным трудом: камни сносились, сваи вымывались, дамбы исчезали под водой; последние из работ, миниховские, разрушились в 1767 году окончательно и образуют теперь подводный риф, простирающийся на полверсты от берега.

Петр I задумал даже построить здесь крепость, остатки которой в тех широких, могучих размерах, которые придавал всему великий Император, еще видны и ныне, и по валам её обильно произрастает особый вид низкорослой, белой гвоздики, у нас кажется вовсе неизвестной и отличающейся чрезвычайно приятным запахом. В 1715 году был здесь Петр I, в 1764 году — Екатерина II. До 1762 года Балтийский Порт назывался местечком Рогервик, с 1786 сделан городом уездным, с 1844 переименован в заштатный. В описываемое время движение торговли в нем представлялось в таком виде: привозилось ежегодно на 1.043.000 рублей, вывозилось на 470.000 рублей; пошлин, золотом, поступало около 111.000 рублей.

Достопримечательностей город, конечно, никаких не имеет, если не считать непомерно широких улиц, составляющих как бы продолжение пустырей его окружающих. В нем всего было 933 жителя, что не мешало им надеяться и ходатайствовать об устройстве не только коммерческой гавани, но и военной. Заметим также, что лютеранская церковь города построена, как и некоторые другие лютеранские церкви прибалтийских губерний, на русские деньги, повелением Императора Николая I, в 1842 году. Она имеет еще ту особенность, для края очень характерную, что так же бедна и невзрачна, как и церковь православная. Относясь скептически к возможности и необходимости устройства здесь порта, следует сказать, однако, что рейд его, будучи далеко не вполне спокойным, тем не менее, имеет ширины три версты, длины десять верст и глубины шестнадцать сажен, при хорошем глинистом грунте.

Замечательно, как много в прибалтийском крае вольных пожарных команд, обученных носить каски, ходить в ногу, делать построения, слушать приказания. Такой городок, как Балтийский Порт, в котором и гореть-то нечему, а если бы что и загорелось, то, при широте улиц, пожар не представлял бы опасности, — и тот имеет свой пожарную команду со знаменем; понятно, что команда эта, назначаемая исключительно на тушение пожаров, очень полезна, и в этом смысле нельзя не похвалить предусмотрительности местного населения.

Переход отсюда в Гапсаль, отстоящий морем на 60 миль, представлял особый интерес в виду важности ознакомления с северными проливами Моонзунда, идущими между островами, настолько же изломанными в своих очертаниях, как и характерными по особенностям своих обитателей. Пароход шел проливом Вормским, и, по мере приближения к протоку, омывающему западный берег Вормса и восточный Дого, все более уменьшал ход.

В полумраке ночи глянул на совершенно плоском берегу не особенно живописно Гапсаль, и человеку, незнакомому с местностью, даже трудно отличить стены и башни развалин древнего рыцарского замка; о нем сохранилось много легенд, замуровывающих в стены его живых женщин, клады и т. п.

В Гапсале всего 3,000 жителей; но, на летний сезон, благодаря значительному притоку гостей на морские купанья, население это возрастает. В 1279 году эзельским епископом Германом основан городок; позже епископы острова Эзеля переселились сюда совсем, и так как представители духовной власти в те дни жили роскошно и имели нечто вроде своего двора, то и маленький Гапсаль изображал духовную столицу в миниатюре. Многие из балтийских городков, современных Гапсалю, одновременно с гибелью ордена, слабели, чахли, обращались в деревеньки или даже исчезали совсем, несмотря на то, что имели всякие права, ратуши и гильдия. В 1343 году, 23-го апреля, в знаменитую Юрьеву ночь восстания эстов, толпы их обложили одновременно с Ревелем и Гапсаль. Магистр ордена Дрейлевен, только что воевавший счастливо с русскими и находившийся в Изенбурге, не замедлил явиться со своими всадниками на помощь; после совершения всевозможных казней и исключительно жестоких пыток (exquisitis tormentis), немецкий рыцарь, в который уже раз, на долгое время обезлюдил окрестную эстонскую землю.

Очень характерно по своей, если можно так выразиться, юридической окраске одно из нападений, выдержанных Гапсалем «по доверенности». Это случилось в 1383 году. Когда неистовства, разбои и прочие качества необузданных рыцарей, вассалов эзельского епископа, вызвали, наконец, съезд в Вольмаре, на котором решено установить мир и покой, главные вожаки рыцарской самодеятельности, Шаренбек и Дитрих Икскуль, согласились на это предложение и благодарили за него; не успели разъехаться члены вольмарского съезда, как этот самый Икскуль, за себя и «по доверенности» Шаренбека, с толпами всяких разночинцев, напал на Гапсаль. Ночью по лестницам влезли они в замок, прошли оттуда в церковь, многих убили, других изувечили, ограбили церковь и библиотеку и что могли — пожгли. Хроники не говорят о том, что следовало за этим преступлением, но орденские власти обещали крутые меры против разбойников, опустошавших край. Исполнить это оказалось, однако, труднее, чем обещать, потому что грабительство составляло качество, прирожденное рыцарям; почти одновременно с этим событием, эпископ курляндский Оттон сам являлся чем-то в роде атамана разбойничьей шайки орденских рыцарей, и ему помогали комтуры, то есть рыцарские военачальники Гольдингена и Виндавы, и фохт замка Кандау, устроив сообща систематический повсеместный разбой.

Если характерным является нападение «по доверенности», то не менее любопытны те способы, какими была окрещена вся близлежащая страна. Когда епископ Альберт, в начале XIII века, испуганный тем, что какие-то малоизвестные тогда варвары-русские взяли один из рыцарских замков Оденпе, призвал на помощь короля датского, и он действительно явился и помог, тогда началось своеобразное крещение страны сразу с двух сторон; по обезлюдевшим, погорелым деревням ходили одновременно немецкие и датские крестители, для того, чтобы захватить себе возможно скоро как можно большие области, причем датчане рассылали святую воду даже с лицами недуховного звания.