По Северо-Западу России. Том 2. По Западу России.

Юрьев.

Местный собор. Эстонские общества. Храмы. Университет и его былое. Три периода существования университета. Благодеяния Александра I и позднейших царствований. Характеристика всех попечителей юрьевского учебного округа. Значение теологического и юридического факультетов. Ширрен и его характеристика. Исчезновение русского языка. Богатства университета. Посещение коллекций и библиотеки, её богатства. Посещение развалины. Культурно-балтийское значение университета. Своеобразность устава. Корпорации. Речь, в Бозе почивающего, Императора Александра II.

Городской собор в Юрьеве[11] расположен довольно далеко от пристани. Он о трех приделах под восьмигранным куполом, иконостас белый с золотом, совершенно новый, а в открытые царские двери виднеется запрестольный образ Христа Спасителя, писанный на стекле.

Старый мост на Эмбахе очень типичен: высок, узок и гранитными очертаниями своими, высящимися над каменными устоями, отчасти напоминает те два петербургских моста на Фонтанке, которые еще не заменены новыми. В гостинице, в номерах, красовались со стен портреты Бисмарка. Это внимание к Западу, а не к Востоку, составляет здесь удивительно яркую черту. Странно видеть, что в этом исконно русском крае, безусловно и всецело принадлежащем России, протягиваются и натягиваются к Западу всевозможные нити, даже самые тончайшие, лишь бы они доказывали и поддерживали связь, имевшую когда-то место в далеком былом, и совершенно не признается какого бы то ни было, кроме административного, общения с Россией, — общения, которое, казалось бы, не могло подвергаться сомнению в настоящем. В истории здешней местной жизни и литературы выискиваются всякие мелочи, лишь бы они гласили о связи с Германией. Так, здесь известно, например, всякому гимназисту, что первый экземпляр шиллеровского «Дон-Карлоса», писанный прозой, был продан Шиллером рижскому издателю; что кантовская «Критика чистого разума» тоже издана впервые в Риге; что знаменитый Гердер служил некогда тоже в Риге, а было ему тогда только 25 лет от роду и провел он здесь всего четыре года; что, наконец, сам великий Гёте, когда он был «фуксом», ранен на студенческой дуэли не кем иным, как лифляндцем. Это ли не прочные связи? Царапина на массивном теле Гёте здесь на счету, тогда как развитие русского самосознания, во всей его целостности и значении, вся самостоятельная литература России, хотя бы в крупнейших деятелях, для людей, руководимых литературными воззрениями юрьевского университета, вдоль и поперек — ничто. Это не обвинение, это — факт.