Второй том «Мертвых душ». Замыслы и домыслы
- Автор: Дмитриева Екатерина
- Жанр: Литературоведение
- Дата выхода: 2023
Читать книгу "Второй том «Мертвых душ». Замыслы и домыслы"
ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ ЛИТЕРАТУРНАЯ БИОГРАФИЯ ПАВЛА ИВАНОВИЧА ЧИЧИКОВА И ЖИЗНЕННЫЙ ТЕКСТ НИКОЛАЯ ВАСИЛЬЕВИЧА ГОГОЛЯ
Павел Иванович Чичиков, признаюсь, для меня презагадочный <человек>. «Мертвые души». Часть 2
К. С. Станиславский, готовя свою знаменитую постановку «Мертвых душ» на сцене Московского Художественного театра (премьера состоялась в 1932 году), обратил внимание на несценичность образа Чичикова. «Самой неблагодарной ролью во всех переделках», говорил он, является роль Чичикова, формирующая «монотонный ритм», избежать которого можно «только через сквозное действие»[1091]. Решив построить сюжетную линию спектакля на последовательном развитии замысла Чичикова и повернув ее «в сторону чичиковской авантюры»[1092], режиссер призвал актеров «порыться в своих душах» и найти в себе зло, которое выплескивается при встрече персонажей с Чичиковым, сделав таким способом акцент не на Чичикове, а на других персонажах поэмы[1093].
Примечательно, что и задолго до Станиславского инсценировщики поэмы обращали внимание на «несценичность» Чичикова, каким он был выведен у Гоголя. Последнее они пытались компенсировать собственно драматургическими приемами. Так, уже самая первая инсценировка «Мертвых душ», сыгранная в Александринском театре в бенефис режиссера театра Н. И. Куликова, состояла из двух сцен – в первой гоголевские персонажи еще только говорили о Чичикове, сам же он появлялся лишь во второй сцене, ближе к концу спектакля[1094].
Первые читатели поэмы, а вместе с ними и литературные критики также увидели в Чичикове не столько характер, сколько проявитель тех характеров, которым суждено было появиться на страницах «Мертвых душ». Не имея собственной речевой характеристики (это особенно видно в первом томе), с Маниловым Чичиков говорит в стилистике Манилова, с Коробочкой – в ее стилистике, и т. д., выказывая высшую степень подстраиваемости под собеседника, которую можно было бы в ином случае назвать также и протеизмом. С. Т. Аксаков вспоминал, например, как на первую часть поэмы прореагировал М. П. Погодин:
…он, между прочим, утверждал, что в первом томе содержание поэмы не двигается вперед; что Гоголь выстроил длинный коридор, по которому ведет своего читателя вместе с Чичиковым и, отворяя двери направо и налево, показывает сидящего в каждой комнате урода[1095].
Уже в наши времена изучение нарративного принципа «Мертвых душ» заставило Дональда Фангера (Fanger, Donald) вспомнить о знаменитом определении, которое дал жанру романа Стендаль: «зеркало, с которым прогуливаются вдоль дороги» (un miroir qu’on promène le long d`un chemin). В «Мертвых душах» таким зеркалом, утверждал он, является Чичиков, которого Гоголь прогуливает по большой дороге[1096].
В определенной степени можно сказать, что подобная трактовка немало отвечала и замыслу самого Гоголя. Во всяком случае, в «Авторской исповеди» мы читаем:
Я начал было писать, не определивши себе обстоятельного плана, не давши себе отчета, что такое именно должен быть сам герой. Я думал просто, что смешной проект, исполненьем которого занят Чичиков, наведет меня сам на разнообразные лица и характеры…[1097]
Создается весьма любопытная ситуация. В «Мертвых душах», этом позднем изводе плутовского романа[1098], главный герой (Чичиков) наследует от своих предшественников сюжетную функцию (он тот, кто связует воедино различные главы поэмы и различных персонажей), но при этом сам оказывается лишенным той яркой харáктерности, которая обычно отличает пикаро. Он – герой, лишенный формы, а возможно, даже и содержания, «ни то ни се», «не так чтобы слишком толстый, однако ж и не тонкий»[1099].
В ряде современных трактовок, по большей части зарубежных, делается попытка придать подобной инертности и бесформенности Чичикова некий метафизический смысл. Под диктатом хайдеггеровского безличного man живет гоголевский Чичиков, пленник повседневности, утверждает представитель философско-антропологической критики Хорст-Юрген Герик[1100]. Другой немецкий исследователь, сравнивая «Мертвые души» с романом Г. Флобера «Бувар и Пекюше», видит точки пересечения обоих произведений в том, что герои (Чичиков, Бувар, Пекюше) предстают как само воплощение «чудовищного самодовольства посредственности»[1101]. Перечень этот можно было бы продолжить.
Но… и тут как раз начинается самое интересное. Стоит внимательно вчитаться в текст поэмы, как становится очевидно, что тот, кого мы легко можем принять за персонаж аморфный, лишенный собственной индивидуальности катализатор, выражение хайдеггеровского man и пр., являет собой на самом деле сложнейший литературный и жизненный конструкт. А конструирование образа, в которое включается (по принципу mise en abyme) также и конструирование биографии Чичикова, происходит на множественных уровнях.