Второй том «Мертвых душ». Замыслы и домыслы

Авторские чтения второго тома

То, что традиционно именуется «первым авторским чтением» поэмы[113], состоялось в июле 1849 года в загородном доме калужского губернатора Н. М. Смирнова, куда по приглашению А. О. Смирновой Гоголь отправился около 6 июля. О том, как проходило данное чтение, равно как и о времяпрепровождении Гоголя у Смирновых летом 1849 года, имеется ряд воспоминаний, не противоречивых, но существенно друг друга дополняющих:

1) рассказ самой Смирновой, записанный вскоре после смерти Гоголя П. Кулишом и включенный в том II его «Записок»[114];

2) воспоминания Смирновой о Гоголе в форме письма к И. С. Аксакову[115];

3) воспоминания Л. И. Арнольди, сводного брата Смирновой, сопровождавшего Гоголя в пути из Москвы в Бегичево, но присутствовавшего не на всех чтениях[116];

4) письмо И. С. Аксакова С. Т. Аксакову от 30 августа 1849 года из Рыбинска, в котором он пересказывает известия, полученные от Смирновой[117];

5) письмо Гоголя Смирновой от 29 июля 1849 года и ее ответ от 1 августа 1849 года[118].

Первую неделю своего пребывания у А. О. Смирновой Гоголь, по воспоминанию Арнольди, «по утрам <…> запирался у себя, что-то писал, всегда стоя, потом гулял по саду один и являлся в гостиную перед самым обедом. От обеда до позднего вечера он всегда оставался с нами или с сестрой, гулял, беседовал и был бóльшую часть времени весел»[119]. Читать поэму он начал лишь неделю спустя в кабинете Смирновой для нее одной и в обстановке строжайшей секретности. Как писал Арнольди,

через неделю с небольшим после нашего приезда в Калугу в одно утро я захотел войти к сестре моей в кабинет; но мне сказали, что там Гоголь читает свои сочинения и что сестра просила, по желанию Гоголя, никого не впускать к ней. Постояв у дверей, я действительно услыхал чтение Гоголя. Оно продолжалось до обеда[120].

То, что Гоголь потребовал от Смирновой держать все в секрете, подтверждает и ее собственный рассказ о чтениях в Калуге, переданный П. Кулишом:

Еще до переезда с дачи в город Гоголь предложил А. О. С<мирновой> прочесть ей несколько глав из второго тома «Мертвых душ», с тем условием, чтоб никого при этом чтении не было и чтоб об этом не было никому ни писано, ни говорено. Он приходил к ней по утрам в 12 часов и читал почти до 2-х. Один раз был допущен к слушанию брат ее, Л. И. А<рноль>ди[121].

Второе чтение, на которое в этот раз Арнольди был допущен, сам он описывал следующим образом:

Вечером сестра рассказывала мне, что Гоголь прочел ей несколько глав из второго тома «Мертвых душ» и что все им прочитанное было превосходно. Я, разумеется, просил ее уговорить Гоголя допустить и меня к слушанию; он сейчас же согласился, и на другой день мы собрались для этого в одиннадцать часов утра на балконе, уставленном цветами. Сестра села за пяльцы, я покойно поместился в кресле против Гоголя, и он начал читать нам сначала ту первую главу второго тома, которая вышла в свет после его смерти уже[122].

В последующие дни своего пребывания в загородном доме Смирновых Гоголь изо дня в день читал главы второй части поэмы. Арнольди свидетельствовал, что их было девять и в полном объеме слышала их одна лишь А. О. Смирнова («Сестре же моей он прочел, кажется, девять глав»[123]).

Сам Гоголь был обеспокоен тем впечатлением, которое продолжение его поэмы могло произвести на слушателей. Последние, однако, высоко оценили главы второго тома. Арнольди описывал:

Когда Гоголь окончил чтение, то обратился ко мне с вопросом. «Ну, что вы скажете? Нравится ли вам?» – «Удивительно, бесподобно! – воскликнул я. – В этих главах вы гораздо ближе к действительности, чем в первом томе; тут везде слышится жизнь, как она есть, без всяких преувеличений; а описание сада – верх совершенства». – «Ну, а не сделаете ли вы мне какого-либо замечания? Нет ли тут вещи, которая бы вам не совсем понравилась?» – возразил снова Гоголь. Я немного подумал и откровенно отвечал ему, что Уленька кажется мне лицом немного идеальным, бледным, неоконченным. «К тому же, – прибавил я, – вы изобразили ее каким-то совершенством, а не говорите между тем, отчего она вышла такою, кто в этом виноват, каково было ее воспитание, кому она этим обязана… Не отцу же своему и глупой молчаливой англичанке». Гоголь немного задумался и прибавил: «Может быть, и так. Впрочем, в последующих главах она выйдет у меня рельефнее. Я вообще не совсем доволен; еще много надо будет дополнить, чтобы характеры вышли покрупнее». Он не был доволен, а мне казалось, что я не выбросил бы ни единого слова, не прибавил ни одной черты: так все было обработано и окончено, кроме одной Уленьки[124].

А. О. Смирнова тоже признавалась, что первый том «совершенно побледнел в ее воображении перед вторым: здесь юмор возведен был в высшую степень художественности и соединялся с пафосом, от которого захватывало дух»[125]. В последовавшем после отъезда Гоголя из Калуги обмене письмами она вновь высказала свое восхищение поэмой, но добавила и несколько замечаний, касавшихся в основном двух женских персонажей: Улиньки и жены Костанжогло. На письмо Гоголя от 29 июля 1849 года из Москвы, заканчивавшееся припиской «Кланяется вам Тентетников»[126], Смирнова ответила:

…как жаль, что вы так мало пишете о Тентетникове; меня они все очень интересуют и часто я думаю о Костанжогло и Муразове. Уленьку немного сведите с идеала и дайте работу жене Констанжогло: она уже слишком жалка. А в прочем все хорошо (письмо от 1 августа 1849 г., Калуга)[127].

На лето 1849 года пришелся еще один эпизод чтения глав второго тома, на этот раз московскому гражданскому губернатору Ивану Васильевичу Капнисту (сыну писателя В. В. Капниста). Л. И. Арнольди вспоминал, как, встретившись тем летом с Гоголем на Тверском бульваре, спросил, действительно ли он читал недавно несколько глав из второго тома И. В. Капнисту:

Я не понимаю, Николай Васильевич, какую вы имеете охоту читать ему ваши сочинения! Он вас очень любит и уважает, но как человека, а вовсе не как писателя! Знаете ли, что он мне сказал вчера? Что, по его мнению, у вас нет ни на грош таланта! Несмотря на свой обширный ум, И. В. ничего не смыслит в изящной литературе и поэзии; я не могу слышать его суждений о наших писателях. Он остановился на «Водопаде» Державина и дальше не пошел. Даже Пушкина не любит; говорит, что стихи его звучны, гладки, но что мыслей у него нет и что он ничего не произвел замечательного[128].

Последовавший затем ответ Гоголя проливает дополнительный свет и на его творческую лабораторию, и на сам характер:

Гоголь улыбнулся… «Вот что он так отзывается о Пушкине, я этого не знал; а что мои сочинения он не любит, это мне давно известно, но я уважаю И. В. и давно его знаю. Я читал ему мои сочинения именно потому, что он их не любит и предупрежден против них. Что мне за польза читать вам или другому, кто восхищается всем, что я ни написал? Вы, господа, заранее предупреждены в мою пользу <…>, а И<ван> В<асильевич>, слушая мое чтение, отыскивает только одни слабые места и критикует строго и беспощадно, а иногда и очень умно. Как светский человек, как человек практический и ничего не смыслящий в литературе, он иногда, разумеется, говорит вздор, но зато в другой раз сделает такое замечание, которым я могу воспользоваться. Мне именно полезно читать таким умным не литературным судьям. Я сужу о достоинстве моих сочинений по тому впечатлению, какое они производят на людей, мало читающих повести и романы. Если они рассмеются, то, значит, уже действительно смешно, если будут тронуты, то, значит, уже действительно трогательно, потому что они с тем уселись слушать меня, чтобы ни за что не смеяться, чтобы ничем не трогаться, ничем не восхищаться». Слушая Гоголя, я невольно вспомнил о кухарке Мольера <М. Лафоре>[129].

Факт чтения глав второго тома И. В. Капнисту подтверждается также свидетельством А. О. Смирновой, переданным в позднейшем письме П. А. Плетнева к В. А. Жуковскому от 17 (29) марта 1852 года из Петербурга:

А. О. Смирнова сказывала мне, что только И. В. Капнисту, который хотя любил Гоголя, но терпеть не мог его сочинений, он прочитал девять глав, желая воспользоваться строгою критикою беспощадного порицателя своих сочинений[130].

Еще одним слушателем глав второго тома стал в первой половине августа 1849 года С. П. Шевырев, на подмосковной даче которого гостил вернувшийся из Калуги Гоголь[131].

В «Воспоминаниях о Н. В. Гоголе» А. О. Смирновой имеется также указание на то, что первую главу второго тома «Мертвых душ» он читал в конце лета 1849 года на протяжении нескольких дней и в ее московском доме («В конце лета Гоголь предложил нам собраться в два часа у меня…»[132]).

Чтение в течение лета многим своим друзьям глав (до семи / девяти) из второго тома «Мертвых душ» создало впечатление о его законченности, во всяком случае вчерне. «Гоголя мы видели вчера, – сообщал И. В. Киреевский матери 8 августа 1849 года. – Второй том „Мертвых душ“ написан, но еще не приведен в порядок, для чего ему нужно будет употребить еще год»[133].

Сам же Гоголь степень завершенности поэмы продолжал держать в секрете. Д. А. Оболенский, возвращаясь вместе с Гоголем из Калуги в Москву, был заинтригован портфелем, который Гоголь постоянно держал при себе в карете в ногах. На уговоры познакомить Оболенского с содержимым портфеля Гоголь «отклонил разговор, объясняя, что много еще ему предстоит труда, но что черная работа готова и что к концу года надеется кончить, ежели силы ему не изменят»[134]. А затем «с улыбкой» посмотрел на Оболенского и сказал: «Еще теперь нечего читать; когда придет время, я вам скажу»[135].

А между тем о чтении Гоголем глав второго тома А. О. Смирновой и С. П. Шевыреву узнал ревнивый С. Т. Аксаков. Оправдать Гоголя попытался было Иван Сергеевич:

Нельзя сердиться на Гоголя, что он Вам не читал «М<ертвых> д<уш>». – Он видит в настоящее время, что Вы и Константин мало заботитесь о его производительности и не ждете от него ничего… (письмо от 30 августа 1849 г.)[136].

И в том же письме сообщил отцу тó, что ему стало уже известно из писем Смирновой, не сумевшей сохранить тайну (о чем ее настоятельно просил Гоголь):

Я получил на днях письмо от Александры Осиповны, которой до смерти хочется разболтать свой секрет, но говорит, что не велено, однако же кое-что сообщает. Гоголь читал ей 2‐й том «Мертв<ых> душ», не весь, но то, что написано. Она в восторге, хоть в этом отношении она и не совсем судья <…>. Может быть, Константин и махнет рукой, но я просто освежился этим известием; нужно давно обществу блистание Божьих талантов на этом сером, мутном горизонте. <…> Я прошу Смирнову, чур, молчите[137].

При этом Иван Аксаков, пребывавший в это время в Рыбинске и сообщавший как новость услышанные им рассказы Смирновой, не знал одного: Гоголь, переместившийся 14 августа 1849 г. с подмосковной дачи Шевырева в дом Аксаковых в Абрамцеве, уже начинал чтение поэмы также и его семейству, чем открыл новый этап своей работы над вторым томом.

Из воспоминаний С. Т. Аксакова известно, что чтение это началось, неожиданно для всех присутствовавших, вечером 18 августа, когда Гоголь, «сидя на своем обыкновенном месте, вдруг сказал: „Да не прочесть ли нам главу „Мертвых душ“?»