Второй том «Мертвых душ». Замыслы и домыслы

Печатная история

Книга, содержавшая второй том «Мертвых душ» и «Авторскую исповедь» и изданная как дополнение ко второму изданию сочинений Гоголя, была отпечатана в Москве, в Университетской типографии на Большой Дмитровке, там же, где печатался и первый том, в количестве 3600 экземпляров. На титульном листе значилось:

Сочинения Николая Васильевича Гоголя, найденные после его смерти. Похождения Чичикова, или Мертвые души. Поэма Н. В. Гоголя. Том второй (5 глав). М.: В Университетской типографии, 1855. Ценз. разреш. от 26 июля 1855 (цензор И. Безсомыкин).

Объявление о выходе книги было помещено в «Прибавлении» к «Московским ведомостям» от 4 августа 1855 года (№ 93). Но еще за три дня до того, 1 августа, П. А. Кулиш сообщал Н. Д. Белозерскому: «В Москве скоро выйдут в четырех томах прежние сочинения Гоголя и 2-ой том „Мертвых душ“»[431].

Сохранившиеся главы второй части «Мертвых душ» в результате были напечатаны без цензурных купюр в соответствии с текстом списка, сделанного С. П. Шевыревым и пересланного им осенью 1852 г. великому князю Константину Николаевичу[432]. Публикацию предварила вступительная статья племянника Гоголя Николая Павловича Трушковского, сына его старшей сестры Марии Васильевны, которому Мария Ивановна Гоголь-Яновская передала в декабре 1854 года права на издание гоголевских произведений (письмо М. И. Гоголь Н. П. Трушковскому от 12 декабря 1854 года: «…я просила С. П. Шевырева передать ему (Трушковскому. – Е. Д.) всё для печатания…»[433]).

14 мая 1855 года Трушковский пишет К. С. Аксакову из Петербурга:

Печатание соч<инений> Дяди сегодня должно быть окончательно позволено и новое и старое (кроме 1го тома М. Д., который не был представлен не знаю почему Ш<евыреву>; ежели бы я не приехал сам сюда, то Бог знает, когда бы это было все готово… Теперь все слухи замолкли, ничего нет нового, тишина удивительная; поговаривают некоторые об Sainte alliance! Опять повторение на старый лад…[434]

Вступительная статья Трушковского «От издателя» к дополнительному тому гоголевских сочинений в самом издании была датирована 20 июля 1855 года. Однако еще 11 июля 1855 года И. С. Аксаков жаловался в письме к нему на ее неполучение:

За неприсылку предисловия, которое вы должны были прислать весьма давно – делаю вам дружеский выговор. Что за леность умственных сил в ваши годы? Это просто недостаток воли[435].

Черновой вариант заметки «От издателя» Трушковский сначала послал «на цензуру» Шевыреву с сопроводительной запиской:

Извините мою рассеянность, я забыл послать вам в прошлый раз оглавление 5го тома, посылаю его теперь вместе с пред<исловием> на цензуру, напишите, пожалуй, точно годно или нет? Не знаю, разберете ли – так спешу[436].

Правка, которую Шевырев внес в рукопись Трушковского, носила в основном стилистический характер. Но этот же автограф свидетельствует о том, что характерное замечание («И так несколько [дней] деньков было нужно, чтоб кончить приготовление к печати 2 тома М. Д.!») было добавлено в текст именно Шевыревым[437].

В своей заметке «От издателя» Трушковский «напоминал» читателю:

…пять глав 2‐го тома «Мертвых душ» списаны с черневых, давнишних тетрадей, нечаянным образом уцелевших от сожжения. Сколько всех глав было написано, наверное неизвестно; можно предполагать, что не только весь второй том, но даже третий был набросан вчерне[438].

Далее следовало объяснение причины сожжения Гоголем второго тома и необходимости его нынешней публикации вопреки последней воле автора:

Велика была жертва, принесенная смиренным Христианином, и последний подвиг его жизни, как он ни тягостен для нас, останется вечным свидетелем высокого самоотвержения человека! Нам остается с благоговением к памяти покойного сохранить все уцелевшие отрывки, и хотя издавая их в свет мы, может быть, поступим против желания Гоголя, но эти отрывки, эти очерки только еще набросанные, так много проявляют его великий талант, что грешно бы было утаить их под спудом[439].

К словам «против желания Гоголя» Трушковский сделал ссылку на «Переписку с друзьями» («Выбранные места из переписки с друзьями»). От лица «всей семьи покойного Гоголя» в предисловии он принес «искреннюю благодарность С. П. Шевыреву, который принял на себя большой труд разобрать все оставшиеся бумаги, после смерти Николая Васильевича, переписать своей рукой, и своими советами много способствовал настоящему изданию»[440].

Очевидно, не без помощи Шевырева Трушковский предпринял и первую попытку выявления последовательности написания глав, описал в предисловии содержание каждой из них в отдельности – в их отношении к замыслу поэмы в целом, а также к тем изменениям, которые произошли в ходе правки: «…портрет Уленьки только набросан (говорят, что очерк ее был удивительный), самые слова даже не дописаны; может быть из этого именно очерка предстала бы потом, как сам Автор обещал в 1‐й части своей поэмы, та „чудная Русская девица, какой не сыскать нигде в мире…“».

Вторая глава, – говорилось в предисловии, – прервана в самом интересном месте, когда следует примирение Генерала с Тентетниковым и разговор их о 1812 годе; да и в самом разговоре Генерала с Чичиковым, по рассказам слышавших чтение самого Автора, недостает многого. <…> В 3‐й главе <…> Костанжогло был представлен сначала коренным Русским, а жена его флегматической и вялой подобно Платонову – все это после изменено. В конце набросаны карандашом некоторые подробности хозяйства у Костанжогло, вероятно для 4‐й главы, когда он показывает свое хозяйство Чичикову – но так неразборчиво, что трудно разобрать[441].

По поводу «пятой главы» (главы заключительной) Трушковский сообщал, что

Автор предполагал ее совсем переделать: так, в самом начале несколько страниц зачеркнуто и потом, между строками, написано вновь уже другим почерком; разговор же Хлобуева с Муразовым остался и в прежнем виде, и вновь написан с некоторыми изменениями – оба, и вновь написанный, и прежний, приведены в тексте[442].

В сущности, это была первая реконструкция замысла второго тома, которую дополняли сделанные С. П. Шевыревым конъектуры имевшихся в тексте лакун. В них излагалось содержание утраченных фрагментов. После слов «И генеральский смех пошел отдаваться вновь по генеральским покоям», которыми заканчивалась глава II, в скобках следовало примечание:

Здесь пропущено примирение Генерала Бетрищева с Тентетниковым; обед у Генерала и беседа их о двенадцатом годе; помолвка Уленьки за Тентетникова, молитва ее и плач на гробе матери; беседа помолвленных в саду. Чичиков отправляется, по поручению Генерала Бетрищева, к родственникам его для извещения о помолвке дочери и едет к одному из этих родственников Полковнику Кашкареву[443].

К словам главы III «Я спрашивал вас о том, как быть, как поступить, как лучше приняться…» было сделано примечание:

Здесь в разговоре между Костанжогло и Чичиковым пропуск. Должно полагать, что Костанжогло предложил Чичикову приобрести покупкою имение соседа его, помещика Хлобуева[444].

К словам главы IV «Но мне совестно, что вам придется говорить с таким человеком…» сделано еще одно примечание:

Здесь пропуск, в котором, вероятно, содержался рассказ о том, как Чичиков отправился к помещику Леницыну[445].

В главе заключительной (в издании она не была обозначена как глава и лишь начиналась с новой страницы[446]) эпизод «Иван Потапыч был миллионщик ~ знаете иное лучше нас близоруких людей»[447] был взят в скобки и к нему дано подстрочное примечание:

Тот же самый рассказ, но в виде более пространном; предыдущий, как видно, был сокращением последующего[448].

К словам «как радовался он, когда перед ним распутывалось запутаннейшее дело…» было сделано примечание: «Тут должен быть пропуск»[449].

Из конъектур, которые встречаются в списках второго тома (см. с. 410 наст. изд.), в печатном тексте 1855 года отсутствовало дополнение в конце главы IV:

Здесь пропуск. Чичиков улаживает дело между Леницыным и Платоновым, потом идет к Хонжаревой старухе и составляет фальшивое завещание[450].

Варианты: Чичиков улаживает дело между Леницыным и Платоновым, потом едет к Ханасаровой старухе и составляет фальшивое завещание[451]:

Здесь пропуск, который состоит в том, что Чичиков улаживает дело между Леницыным и братьями Платоновыми. Потом отправляется к старухе Хоносаровой, тетке Хлобуева, и там после ее смерти составляет фальшивое духовное завещание[452].

В иных списках это место просто обозначалось словами: «Вероятно, пропуск»[453]. Очевидно, что намерение Шевырева более подробно припомнить содержание слышанных им глав второго тома «и изложить их вкратце на бумаге», о котором писал Д. А. Оболенский, так и не было осуществлено[454].

Положенные в основу издания 1855 года текстологические принципы Н. П. Трушковский определял следующим образом:

…издавать эти отрывки со всеми вычеркнутыми и потом вновь написанными местами совершенно невозможно; не говоря уже о трудности в типографском отношении, самое чтение их было бы затруднительно. <…> мы постараемся, по крайней мере, указать на места, которые в особенности в ней перечеркнуты и которые, как сам читатель может заметить, своими отрывочными предложениями уже показывают, что это только наброски[455].

Обещание это, однако, не было выполнено: в самом тексте «вычерки» не отмечались, что отчасти компенсировалось приложенным в конце книги образцом гоголевской рукописи. Не было отчетливо указано во вступительной статье и на то, что рукопись отчетливо расслаивается на два слоя, верхний и нижний, и соответственно не было понятно, по какому из слоев осуществлена публикация.

О других текстологических проблемах, с которыми столкнулись публикаторы, и сомнениях, какой текст предпочесть, Н. П. Трушковский обмолвился дважды. Первый раз – в описании первой главы, переделанной «столько раз, что даже трудно решить, что именно следует выбирать»[456]. Второй – в описании последней главы, которую сам он называл «пятая»; он отмечал, что «в самом начале несколько страниц зачеркнуто и потом, между строками, написано вновь уже другим почерком»[457].

Список второго тома «Мертвых душ», сделанный Шевыревым с гоголевской рукописи в 1852 году и опубликованный в 1855‐м, воспроизводил, как уже неоднократно было замечено, в основном верхний слой рукописи (то есть ее более позднюю редакцию), но… с вольным или невольным привнесением в нее отдельных фрагментов из нижнего слоя, а также промежуточной, впоследствии отмененной Гоголем правки, что делало его во многих отношениях «комбинированным»[458]. В качестве одного из многочисленных примеров подобной контаминации приведем текст из главы II:

Чичиков, в первую минуту, не мог дать себе отчета в том, что такое именно перед ним стояло, и только потом уже заметил, что у нее был существенный недостаток, именно недостаток толщины[459].

Если заглянуть в рукопись, то можно увидеть, что в ее нижнем (раннем) слое это место выглядело следующим образом:

Несмотря на то, что Чичикову почти знакомо было лицо ее по рисункам Андрея Ивановича, он смотрел на нее, как оторопелый. И потом уже заметил, что у ней был существенный недостаток, именно недостаток толщины.