Замок Гервиль, в тот же день, через два часа
Элизабет после долгих раздумий на мягкой постели встала и оделась, выбрав юбку прямого покроя и шерстяную блузку с круглым воротничком. У нее было чувство, что власть деда над ней безгранична, он может в любой момент войти, потому что ключи есть только у него.
Первым делом она выглянула из окна. Расстояние до земли, покрытой ковром пожелтевшей травы, оказалось значительным. Приуныв, она вспомнила про записную книжку, найденную в коробке с оловянными солдатиками.
Элизабет правильно рассудила, что надо чем-то занять ум, чтобы успокоиться и не поддаваться панике.
- Все наладится. Бонни меня не бросит! И дядя Пьер! И Ричард! - вполголоса сказала она себе.
Потом устроилась в кресле бержер с розовой бархатной обивкой и открыла записную книжку на первой странице. И сразу узнала почерк матери! На листке были дата и заглавие: «9 июня 1875 года, день Святой Дианы. Мои секреты».
Элизабет подсчитала, что в тот год Катрин было семнадцать.
«Как мне, когда я уехала из Нью-Йорка!» - подумала она.
У девушки сжалось сердце. Ее не покидало ощущение, что тот шум в детской - не случайность, что ее туда «позвали» - чтобы она прочла эти вот страницы…
- Мамочка, милая, если это ты даешь мне знак, я хочу тебе сказать: я очень сильно тебя люблю и прошу прощения за то, что мы с Ричардом. Но мы обязательно поженимся, обещаю!
Она говорила шепотом, но в тишине комнаты слова прозвучали неожиданно громко. То была, конечно, иллюзия, и, смутившись, она вернулась к чтению.
«Суббота, 12 июня 1875 года
Мама снова уехала погостить к тете Клотильде. Может, она это нарочно? Я же говорила, что не хочу оставаться дома с отцом. Но ей и дела нет! Он в который раз пришел ко мне в спальню, сел в кресло и, притянув меня к себе, усадил на колени. Стал гладить по волосам, по щекам и плечам.
Я не посмела ни вырваться, ни возразить, хотя мне хотелось закричать, потому что дыхание у него сбилось и глаза стали какие-то стеклянные…
Я в конце концов высвободилась и соврала, что хочу прокатиться верхом. Он довел меня до конюшни. Счастье, что наши конюхи, Робер и Марсель, как раз при шли и отвлекли его разговорами: вовремя не привезли зерно. А мне хотелось одного - скакать сломя голову вперед и не возвращаться больше в замок, который я ненавижу так же, как ненавижу отца».
Текст занимал три странички - потому что книжечка была маленькая. Элизабет, негодуя и ужасаясь, стала читать дальше:
«Пятница, 25 июня 1875 года
Утром я упросила мать отпустить меня на лето в Аркашон, к Маргерит де Момон, подружке по пансионату. Повздыхав, она согласилась, но радоваться было еще рано. Она поставила единственное условие: чтобы согласился отец.
Я так разозлилась, что сказала ей: «Мама, вы прекрасно знаете, что отец скажет «нет». Зачем вообще было затевать этот цирк?»
Она так странно, с тревогой на меня посмотрела. И я вдруг поняла: она знает, что творится у нее за спиной! И - о радость! - она сама помогла мне собрать чемодан и сказала, что отвезет на вокзал в Руйяк, откуда я поездом поеду в Ангулем. Там меня встретит Маргерит. Она в курсе моих проблем.
Четверг, 2 сентября 1875 года
Я уже дома. Это было самое лучшее лето в моей жизни! Я провела его у моря, и мне некого было опасаться. Я смогла наконец спать спокойно, зная, что отец не придет и не сядет на край кровати, не начнет целовать мне руки и, мимолетно, в губы или гладить ноги выше колена через одеяла.
Маргерит советует как можно скорее выйти замуж, потому что в пансион я больше не поеду. Вот она, судьба девушки из так называемого высшего общества! Мне придется связать свою жизнь с незнакомцем только для того, чтобы ускользнуть от извращенной любви другого мужчины - моего собственного отца.
Но если я когда-нибудь и выйду замуж, то только по любви - большой любви, о которой мечтаю».
Элизабет захотелось плакать, когда она подумала о своем обожаемом отце. Родители - они страстно любили друг друга… А сможет ли Ричард сделать ее счастливой?
«Четверг, 14 октября 1875 года
А однажды вечером в кладовке для седел отец перешел все границы. Обнял, стал целовать в шею сзади, прикусив прядку волос, выбившуюся из-под моей шляпки… Потом рукой провел по моей груди. Я испугалась, но отвращение, злость были сильнее страха. Я с силой его оттолкнула и дала ему пощечину.
К несчастью, конюхов на месте не было, иначе они могли бы вмешаться. Они очень почтительны со мной, любят меня. Папу такой отпор обескуражил. Лицо его налилось кровью, и он схватился за кнут. Он жестоко меня высек, но я ни разу не вскрикнула. А когда он угомонился, я пригрозила, что расскажу про его нездоровую склонность ко мне бабушке и деду, а еще - матери. А если он еще раз посмеет ко мне прикоснуться, я сбегу и никогда не вернусь. Его ответ: «Не делай этого, Катрин!»
Думаю, своего я добилась. Перспектива лишиться меня его страшит.
Понедельник, 27 декабря 1875 года
Почти два месяца спокойной жизни. Мы отпраздновали мое восемнадцатилетие по-семейному, с тетей Клотильдой и дядей Арманом. Мама подарила мне несессер для шитья из позолоченного серебра с отделкой слоновой костью, так что зимой мне скучать не придется.
Отец купил мне прекрасную кобылку. И, стоя перед ее денником, шепотом пообещал, что больше меня не потревожит - с условием, что я буду помогать ему управлять поместьем и снова буду ему улыбаться.
Думаю, самый большой его страх - это узнать, что я влюбилась или просто хочу выйти замуж. Он запрещает маме давать балы и с некоторых пор всегда сопровождает меня на конных прогулках.
Какая жизнь меня ждет - не знаю, но я часто мечтаю уехать в Америку. Сесть на большой пароход и уплыть от отца за океан! Сегодня я даю себе клятву: обязательно пройдусь по улицам Нью-Йорка!»
Последнее предложение задело сокровенные струны души Элизабет. Она удивилась, узнав, что Катрин мечтала эмигрировать в Америку еще до знакомства с Гийомом Дюкеном!
- Мама! Милая моя мамочка! - тихонько проговорила она. - Не суждено тебе было полюбоваться Нью-Йорком, пройтись по его улицам. Это несправедливо! Тебе пришлось столько вытерпеть в родительском доме! Ну почему ты умерла? Господи, почему?
Ослепленная слезами, Элизабет попыталась разобрать последнюю запись, сделанную более мелким почерком:
«Октябрь 1878 года
Гийом, Гийом, Гийом! Это он, Гийом, моя большая любовь! Я бы еще сотню раз написала его имя, если бы было где. Мы встретились три недели назад на ярмарке в Монтиньяке, куда я ездила под надзором мамы и Мадлен. Один взгляд, улыбка, и я поняла, что он - моя судьба.
Вчера вечером - спасибо нашему старому конюху Марселю, который приятельствует с отцом Гийома, мельником Дюкеном, - я смогла немного побыть с тем, кого люблю.
Родители ездили в гости к соседям - факт сам по себе исключительный, и я ускользнула из дома через дверь в кухне.
Ничто и никто не помешает мне выйти за Гийома. Он - компаньон-плотник, ему двадцать пять лет, и у него самые красивые глаза на свете».
Элизабет только сейчас заметила, что двух последних страниц не хватает. Их кто-то вырвал: об этом свидетельствовали клочки бумаги у переплета. Она закрыла книжечку и сунула в карман юбки. В комнате было темно, поэтому она сразу заметила появившуюся под дверью полоску света. Кто-то стоял там, за дубовыми створками двери.
- Дедушка! - позвала она. - Откройте, я знаю, это вы. Откройте, я хочу с вами поговорить!
Раздался щелчок, и в замке повернулся ключ. Вид у вошедшего Гуго Лароша был суровый. В вытянутой руке он держал фонарь.
19 Крутой поворот
