Сирота с Манхэттена

Монтиньяк, трактир «Пон-Нёф», суббота, 16 июля 1898 года, в тот же день, в тот же час

Когда разразилась гроза, Ричард Джонсон продолжал целовать Элизабет, которая встала, чтобы к нему прижаться. Громовые раскаты участились, и на деревню обрушился густой ливень. И почти сразу в комнату проникли приятный запах мокрой травы и свежий ветерок.

- Я не могу сейчас уйти. Придется подождать, пока не кончится дождь, - сказала девушка, втайне радуясь этому. В крепких мужских объятиях ей вдруг стало спокойнее.

- Конечно! Зачем подвергать себя опасности? - подхватил он, легонько перебирая пальцами шелковую ткань блузки на спине. - А в номере хорошо, нас никто не потревожит, тем более что дверь заперта на ключ. Лисбет, долгие месяцы, пока я жил в Ангулеме, я не переставал думать о тебе.

Она отстранилась, подошла к окну и стала смотреть на реку под проливным дождем. Ричард прав, комната представлялась ей в этот момент убежищем, отгороженным от остального мира стеной ливня. Ричард подошел к ней сзади и снова обнял. Устроил подбородок у нее на плече и шепнул:

- Не могу больше жить вдали от тебя. Из нашей переписки, Лисбет, я прекрасно понял, что ты несчастна. Прошу, выходи за меня! Так ты обретешь свободу, и я о тебе позабочусь.

- Я не вправе принимать такое решение, Ричард, потому что несовершеннолетняя. А дедушка наверняка будет против, в этом я ничуть не сомневаюсь. Знаешь, иногда он ведет себя… странно. Я поделилась этим с Бонни, и с тех пор мы спим на одной кровати.

Американец развернул ее к себе лицом. И содрогнулся, увидев неподдельную тревогу в ее ярко-синих глазах.

- Что ты этим хочешь сказать?

Оставив тяжеловесное французское «вы», он словно дал понять, что отказывается обращаться с ней как с недоступной барышней из высшего общества. В глубине души он уже считал ее своей. Элизабет, со своей стороны, оценила эту спонтанную фамильярность, напомнившую ей доверительные отношения с Жюстеном.

- Дедушка очень нежен со мной, - призналась она. - И это еще слабо сказано! Он меня балует, осыпает ласками, приобнимает за талию, а то и вовсе стискивает в объятиях. Я не решаюсь одна ходить в конюшню, поэтому Бонни все рассказал моему дядюшке Жану, и тот обещал за мной присматривать.

- И все? Ты нуждаешься в покровительстве и защите! - вскричал Ричард. - Будь я на его месте, я бы высказал Ларошу, что думаю про его грязные повадки!

- Но я, может быть, преувеличиваю, - не согласилась с ним Элизабет. - Он мог стать нежнее и внимательнее ко мне из-за долгой болезни бабушки.

Поглаживая ее по щеке, Ричард испытующе на нее посмотрел. Девушка понурила голову.

- Лисбет? Ты мне врешь!

- Я и сама это понимаю. Моя интуиция подсказывает, что поведение деда ненормально. Более того, что-то похожее происходило между ним и моей мамой, когда она была моих лет. От дедушки Туана я знаю, что по этой причине она из замка и сбежала.

Элизабет умолкла, нервно всхлипывая. Ричард посмотрел в окно. По свинцовосерому небу, над растущими у воды ясенями, мелькнул зигзаг молнии. И тут же снова ударил гром.

- У окна сейчас небезопасно, идем в комнату, - сказал он. - Идем, ты вся дрожишь! Лисбет, милая, последуй ее примеру! Должен быть способ пожениться с согласия твоего дяди или второго деда.

- Но почему ты так хочешь на мне жениться? - удивилась девушка.

- Чтобы тебя спасти, а еще - потому что я тебя обожаю. Да, Лисбет, я люблю тебя безумно и хочу как ни одну женщину до тебя. А ты из тех, кто отдается лишь после свадьбы, не так ли?

- Ты так в этом уверен, Ричард? - изменившимся голосом проговорила Элизабет.

При этом она смотрела ему в глаза, и в их лазурной глубине он прочел страстный призыв, как тот, что заставил его потерять голову тогда на корабле.

- Не играй со мной так больше, Лисбет, - прошептал он. - На этот раз ты от меня не сбежишь!

Не отводя глаз, девушка начала расстегивать блузку, под которой оказался атласный бежевый корсет. Она избавилась от блузки неспешными движениями, чтобы он мог полюбоваться округлостью ее плеч и красивой шеей. Такая неожиданная смелость парализовала Ричарда. Элизабет расстегнула застежку на юбке и подъюбник, и они медленно «стекли» на пол по ногам, затянутым в тонкие черные чулки, удерживаемые высоко над коленками посредством подвязок.

- Лисбет! - прошептал американец.

Она рассеянно улыбнулась, хотя на самом деле внимательно наблюдала за ним, очарованная его мужественным лицом с высоким лбом и прямым носом, его золотистым взглядом и густыми блестящими черными волосами. Легко было представить под рубашкой гладкую кожу и рельефный рисунок мышц, а ниже, скрытый в белых полотняных штанах, напряженный член, это орудие из плоти и крови, которым он навечно ее ранит.

Что до Ричарда, то он замер в восхищении. Элизабет, в облегающем нижнем белье с вышивкой, наводила на мысль о скабрезных фотографиях, которые так приятно разглядывать вдали от любопытных глаз, в особых заведениях для господ, предпочитающих «утонченные» удовольствия, а иногда и этих удовольствий лишенных.

Он разрушил очарование момента, распалившее в нем нешуточную страсть, подхватив ее на руки и перенеся на кровать.

- Чулки тебе придется снять самому, - едва слышно сказала она.

- Я сниму с тебя все, что мешает увидеть тебя обнаженной, моя красавица!

Элизабет очень хотелось зажмуриться, однако она не стала этого делать.

Ей хотелось видеть, как по мере возбуждения меняется лицо Ричарда, как он радуется своей победе. Он развязал шнурки на ботинках и аккуратно их с нее снял, потом своими большими теплыми руками немного помассировал ее маленькие ступни.

Песня стихающего дождя сдерживала возбуждение, которое понемногу овладевало девушкой. Расстегнув крючочки на корсете, Ричард восторженно вскрикнул при виде девичьих грудей, белых и округлых, с коричневыми сосками, и тут же принялся осыпать их жадными поцелуями, покусывать напрягшиеся «вершинки», подразнивать их языком.

- На этот раз ты и сама хочешь, - пробормотал он. - Ты так красива, любимая!

Говорить было трудно: чувственное забытье грозило вот-вот поглотить его целиком. Губами, пухлыми и крепкими, он скользил по бархатистой белоснежной коже ее податливого, томно расслабленного тела, а руками неловко пытался стянуть трусики из тончайшего шелка, под которыми, внизу чуть выпуклого животика, таился треугольник темных волос. Пришлось взять себя в руки, чтобы попросту не разорвать трусики.

- А ты почему не разденешься? - спросила Элизабет слабым голоском, дрожащим от страха, смешанного с нетерпением.

О побеге она не помышляла, настолько сильно ей хотелось узнать все тайны плотской любви с Ричардом, который владел даром пробуждать в ней те самые, запретные желания.

На днях в большой гостиной, темной из-за задернутых штор, дед снова слишком крепко обнял ее. Пахло самшитом (в нескольких вазах стояли букеты из веток), белоснежными лилиями кандидум, в просторечье именуемыми «цветы Мадонны», и, едва уловимо, воском.

Дубовый гроб, в котором покоились бренные останки Аделы Ларош, поставили в этой комнате, и отдать последний долг усопшей хозяйке поместья пришли жители деревни Гервиль и окрестностей.

Крошка Жермен плакала, Бонни всхлипывала, теребя мокрый носовой платочек, равно как и старик Леандр, который даже приоделся по этому случаю. Он искренне горевал о своей «госпоже».

«И это не помешало вдовцу вчера вечером заключить меня в объятия! С безумным взглядом он стал уверять меня, что больше любить и баловать ему теперь некого, а потом едва ощутимо коснулся губами моих губ, - вспомнила она. - И рука его скользнула вниз по спине…»

Элизабет испытывала не только отвращение и страх, она ощущала себя безмерно уязвимой, ведь ее дяде Жану входить в дом было запрещено. Ему отвели каморку в конюшне, ту самую, где прежде жил Жюстен.

- Ты, кажется, боишься, любовь моя! Не надо! - прошептал Ричард.

Он уже снял рубашку и теперь взялся за штаны. Все больше волнуясь, Элизабет сосредоточилась на его крепких плечах и безволосой загорелой груди. У Ричарда была фигура атлета с гармонично развитой мускулатурой.

«Не думать больше ни о чем! - приказала она себе. - Жить в настоящем, наслаждаясь моментом! Забыть о снах! И главное - ни о чем не думать!»

И вот настал роковой момент, когда Ричард, стоящий у кровати, полностью разделся. Она и представить не могла, что мужское орудие может быть таким большим.

- А мне точно не будет больно? - едва слышно спросила она.

- Нет, конечно! - хрипло ответил он.

Элизабет посмотрела в окно. Гроза все никак не утихала, шел сильный дождь. Мгновение - и мужчина упал на кровать с нею рядом. И был это не столько Ричард Джонсон, сколько самец-покоритель, жаждущий овладеть добычей, утолить свою неистовую похоть.

Он начал с ласк ее интимного местечка, довольно-таки деликатных, потом стал снимать чулки, шепча что-то вроде «жаль, но придется…», но причину его сожалений девушка не поняла. Джонсон, несмотря на цветистые уверения в безумной любви, предметом которой является она, Элизабет, оставался ценителем фривольных туалетов, черных чулок и соблазнительного белья.

- Милая, ты прекрасна с головы до ног! - сказал он, склоняясь к животу девушки. - Не сжимай ноги! Не бойся!

И он принялся целовать интимный цветок - жадно, как изголодавшийся по плоти людоед, чем изумил Элизабет, у которой кровь моментально прилила к щекам.

Однако по мере того как он языком подразнивал самые чувствительные зоны ее женственности, ее дыхание учащалось - настолько молниеносным и острым было удовольствие. Утопая в возбуждении и часто дыша, она изгибалась, отдавалась, в то время как ее девственное тело снова и снова накрывало волной изысканного экстаза.

Вскоре ей уже казалось, что на свете нет ничего, кроме этого неимоверного удовольствия, даримого его бесстыдными губами. Осмелев, она начала гладить любовника по спине, плечам и волосам. Но Ричард, забывшись в чувственном неистовстве, что было ему свойственно, направил ее руку вниз, к напряженному мужскому органу, и, постанывая от удовольствия, показал, как именно его ритмично сжимать и поглаживать.

Слегка смущаясь, она подчинилась и стала ласкать этот жезл из горячей плоти, казалось, вибрирующий у нее под пальцами. Буйство стихий за окном было созвучно чувственному исступлению, которое понемногу овладевало ею. Элизабет уже не сдерживала ни стонов, ни восторженных восклицаний.

Не отвлекаясь ни на миг, Ричард ласкал все ее тело - то груди, то ягодицы, то бедра, то спину, заставляя перекатываться с одной половины кровати на другую, дабы сполна насладиться ее наготой и прелестью. Кожа у Элизабет была атласной гладкости, очень белая, и он осыпал ее отрывистыми алчными поцелуями. Скоро она уже готова была его принять, истомленная потребностью ощутить его внутри себя, стать «наполненной», познать наслаждение, которое дает единение женщины и мужчины.

Галантный кавалер, щедрый на комплименты и клятвы, Ричард Джонсон умел возбудить любовницу и подвести ее к черте, когда она уже была согласна на все. И в этот момент природное желание подчинять брало в нем верх: все, что нужно, он сделал, так что можно побаловать себя и думать исключительно о собственном удовольствии.