Сирота с Манхэттена

Нью-Йорк, Дакота-билдинг, в тот же вечер

Мейбл Вулворт склонилась над Лисбет и с удовольствием поглаживала ее по шелковистым, блестящим темным волосам, спадавшим длинными естественными локонами, которые она находила очаровательными. Сидя перед туалетным столиком маркетри[32] с трюмо, девушка смотрела на собственное отражение и… не видела его. Сегодня вечером ей совершенно не хотелось рассматривать ни свой тонкий носик, ни красивые полные губы насыщенного розового оттенка, ни высокие скулы, ни ясные голубые, невероятно чарующие глаза.

- Сегодня ты должна быть неотразима, - шепнула ей на ушко Мейбл.

- Почему, ма? Что вы с па такое задумали?

- Ничего, дорогая! У тебя слишком буйное воображение. Питер Форд помог нам уладить очень важное дело. Он адвокат, настоящий знаток права. Эдвард очень гордится этим знакомством, так что ты должна быть на высоте.

- У меня такое впечатление, что я - экспонат на выставке!

Не говори глупости! Женщина всегда должна быть элегантной и соблазнительной.

- Ма, могла бы еще добавить - разумной! Красавица, если она неумна и необразованна, не может быть привлекательной.

- Ты в своем духе, Лисбет! И это притом, что тебе жаловаться не на что. Все перечисленное ты имеешь. Что ж, заканчивай свой туалет, а я вернусь в гостиную.

- Ма, подожди минутку! Я хочу тебя кое о чем спросить.

- Спрашивай!

- Скажи, а не случилось ли чего-то необычного в то, мое самое первое Рождество?

Озадаченная Мейбл присела на край кровати. Она не могла скрыть своего удивления.

- Странно, что ты спросила, Лисбет. Я сама об этом думала, когда проснулась утром. Почти десять лет назад, тоже зимой, я наряжала елку, а ты с восхищением разглядывала гирлянды и елочную мишуру. Но в тот же вечер у тебя начался сильный жар, как после несчастного случая, и я испугалась. Господи, ты тяжело заболела, и мы с Эдвардом уже думали, что теряем тебя!

- А что у меня была за болезнь?

- Доктор сказал, что менингит. Он полагал, что это смертельно опасно. Я не отходила от тебя, спала возле твоей кроватки неделю. И никогда в жизни так много не молилась. И ты поправилась! В то утро, когда ты пришла в себя, ты посмотрела на меня и…

Она умолкла, взволнованная, с полными слез глазами, а потом продолжила:

- Ты прижалась ко мне и сказала мне: «Мама», да, «мама» по-французски. Это был прекраснейший день в моей жизни. А потом мы были очень счастливы с Эдвардом, ведь у нас появилась наша чудесная, любимая дочурка!

- Ма, ты могла бы мне все это рассказать задолго до сегодняшнего вечера, - с упреком произнесла Элизабет, целуя Мейбл, которая встала, чтобы крепко-крепко ее обнять.

- Не хотелось волновать тебя без надобности. Доктор рекомендовал больше не говорить с тобой о прошлом.

- Но сегодня я снова о нем думаю, ма. Я даже спрашивала у Бонни… Мне вдруг захотелось вспомнить все, что осталось в памяти о детстве, о том, что со мной было до вас, до Нью-Йорка. Я подумала, что это важно.

Это признание несколько испортило настроение Мейбл. Она побледнела, прикусила нижнюю губу.

- Полагаю, это соблазн, перед которым никто не смог бы устоять. Эдвард часто говорит, что разум человека - поразительная машина, полная тайн. Мы обсудим это с твоим отцом. А, вспомнила: надень сапфировое колье, оно тебе очень идет!

- Хорошо, ма, надену. Я скоро!

Оставшись одна, девушка открыла шкатулку с драгоценностями. Перспектива бесконечного застолья в обществе абсолютно незнакомого человека подпортила прекрасные впечатления от их с Бонни утренней вылазки.

- Интересно, в каком важном деле этот адвокат помог родителям? - вполголоса спросила она себя.

Кончиками пальцев Элизабет приподняла сапфировое колье, подаренное ей в прошлом году. Когда она уже собиралась открыть серебряную застежку, она вдруг заметила оловянного солдатика - наполовину скрытого под черной бархаткой с подвеской-камеей.

При виде фигурки с полустертой раскраской у нее комок подкатил к горлу. Элизабет взяла ее в руку, внимательно осмотрела.

- Барабанщик, - прошептала она. - Если верить Бонни, я в детстве всегда держала его под подушкой. И очень берегла. Откуда он взялся?

Девушка задумалась, но, сколько ни искала она в памяти, так ничего и не вспомнила.

- Ну и ладно! - тихо проговорила она.

Элизабет улыбнулась, вернувшись мыслями к их утренней прогулке. Они с Бонни дошли до самого Сентрал-парка. Трава и деревья покрылись тончайшим инеем, ледяной ветер пах снегами.

«Мы накупили возле карусели пончиков, и я даже прокатилась на деревянной лошадке, хохоча от удовольствия!»

К щекам прилила горячая волна, стоило Элизабет вспомнить незнакомца, который смотрел на нее как зачарованный, когда она спускалась с карусельного круга. Юноша лет двадцати - ну, или ей так показалось - с эбеново-черными волосами, в сером костюме, пальто, отделанном черным каракулем, и шляпе.

«И он мне кивнул! А его глаза… Такие карие, с золотом… У меня коленки задрожали, когда я поняла, что он на меня смотрит!»

Ее сердечко, прежде ничего подобного не знавшее, забилось в странном предвкушении, источник которого был Элизабет неизвестен. Бонни, заметившая ее волнение, причина которого была очевидна, решила немедленно возвращаться.

- Вы слишком невинны, мадемуазель, - буркнула она. - Легкая добыча для любого охотника за приданым!

Закрыв глаза, Элизабет тяжело вздохнула. Она была смущена, взволнована.

Но стоило ей стиснуть солдатика в ладони, как завеса памяти разорвалась.

Нахлынули картины прошлого, быстро сменяя друг друга. Белые занавески, а потом и вся погруженная во мрак комната, огромный платяной шкаф с резными дверцами, которые открываются и закрываются. Затаив дыхание, она припомнила свой ужас, но потом кто-то пришел и стал ее успокаивать низким, очень ласковым голосом: «Держи! Это оловянный солдатик, мой любимый. Он играет на барабане. Он будет защищать тебя в пути, а если опять испугаешься, скажи ему, чтобы позвал меня. Я приду и спасу тебя!»

Вся дрожа, Элизабет открыла глаза, слегка удивленная тем, что находится в своей красивой спальне в Дакота-билдинг. Перед ее внутренним взором промелькнуло лицо маленького белокурого мальчика, который гладит ее по руке через ограждение детской кроватки.

- Жюстен! Его звали Жюстен, теперь я вспомнила. Нет! Не может быть. Что, если это всего лишь сон? Уж эти мои сны, мои страшные сны… Сколько мои ма и па со мной из-за них намучились!

У Элизабет защемило сердце. В ней боролись неверие и страх. Но как быть с этим воспоминанием, которое вернулось так внезапно? Она уложила солдатика обратно в шкатулку, между безделушками из золота, жемчуга и стразов.

- Ничего больше не хочу знать! - вздохнув, произнесла она, как если бы в комнате витала невидимая угроза. - Я - Вулворт, Лисбет Вулворт.

Чуть хмурясь, девушка надела колье из сапфиров и поспешила в гостиную, где ей предстояло сыграть роль примерной дочери перед адвокатом Питером Фордом.

Ужин подходил к концу. Всё в лучших традициях света, у всех - отличное настроение. Эдвард много рассказывал о спекуляциях на бирже, Мейбл в мельчайших деталях описывала праздничный прием, который она устроит на Новый год. Молчала только Лисбет Вулворт. Весь вечер девушка рассеянно слушала, кивая в такт речам матери и отца.

- Вы немногословны, мисс, - обратился к ней Питер Форд, когда они уже ожидали десерта. - Очень жаль!

- Я предпочитаю молчать и слушать, - пояснила Элизабет, - даже когда разговор не представляет для меня интереса.

Эдвард, который выпил чуть больше обычного, расхохотался и обратился за поддержкой к жене.

- Ты слышала нашу дочь, Мейбл? Она заявляет, что обычно скучает за столом. Прости, Лисбет, что мы так серьезны. Зато повеселишься перед Новым годом и после, с Перл и другими кузенами. Вы ведь тоже придете, Питер? Моя супруга устраивает прием, и мы будем счастливы видеть вас в числе гостей.

- С большим удовольствием, Эдвард. Полагаю, вы хотите отпраздновать официальное удочерение мисс Лисбет? - предположил гость, для которого изобилие прекрасного калифорнийского вина тоже не прошло даром.

Повисла тягостное молчание. Мейбл испуганно уставилась на мужа, а тот, в свою очередь, сердито - на адвоката.

- О, простите мою оплошность! - попытался оправдаться тот. - Эдвард, тысячу раз простите!

- Что все это значит? - спросила Элизабет, охваченная паникой. - Па, скажи мне!

- Завтра, милая. Не сейчас.

- Потерпи, на Рождество все узнаешь! - подхватила Мейбл.

- Я прекрасно слышала мистера Форда! Вы до сих пор не удочерили меня, так ведь? - вскричала девушка. - Я не желаю ждать, я хочу разобраться с этим немедленно. Если все эти годы вы мне врали, я хочу знать.

Ужасно сконфуженный, Питер Форд разгладил свои тонкие, уже начинающие седеть усики.

- Будет целесообразнее оставить вас в кругу семьи, - сказал он, вставая. - Мне правда очень жаль.

В дверном проеме показалась Бонни. Она с гордым видом внесла великолепный пудинг, политый горячим ромом. Но не последовало ни поздравлений, ни похвал такому чуду кулинарного искусства. Она поставила поднос посреди стола и еще немного подождала.

- Проводите нашего гостя, Бонни, - распорядилась Мейбл.

- Да, мэм!

Элизабет невидящим взглядом уставилась на десерт. Вулворты, затравленно глядя друг на друга, молчали, не смея поднять на нее глаза. Когда же наконец хлопнула входная дверь, девушка решилась:

- Теперь, когда мы одни, скажите правду. Вы меня не удочерили и моя фамилия не Вулворт?

- Милая, какая разница? - попыталась возразить Мейбл. - Это всего лишь бюрократические формальности. Мы любим тебя, ты наша дочь по выбору сердца.

- И носишь мою фамилию. Я люблю тебя, Лисбет, как родное дитя, - добавил Эдвард пылко. - Ты должна мне верить! Мы намеревались все рассказать тебе на Рождество, а потом вместе, втроем, подписать акт об официальном удочерении. Подарок, который мне так не терпелось тебе преподнести!

- Неужели? Так ты торопился, па? Позволь усомниться. Ты копил решимость десять лет.

- Прошу, дорогая, не злись!

- Не могу! Я ужасно зла и чувствую себя обманутой, - отвечала Лисбет. - Преданной! Ну как вы не понимаете? Я думала, что я - законный ребенок, но нет. Я - ничто! У меня даже фамилии нет!

Обида и гнев взяли верх, и Элизабет, вскочив из-за стола, швырнула салфетку на пол.

- Лисбет, вернись! - потребовал Эдвард.

- Нет! Оставьте меня в покое!

Элизабет заперлась в спальне на ключ. Кровь стучала в висках, во рту пересохло. Ее маленький, упорядоченный мирок рухнул в одночасье. Прекрасно зная, что Вулворты - очень состоятельная семья и что судьба нью-йоркских сирот тяжела, она попыталась себя урезонить.

- Но зачем они заставили меня поверить, что меня удочерили? - едва слышно задала она себе вопрос. - Получается, они заботились обо мне, растили, но дочкой не считали?

Она проглотила слезы. В тот же миг дрогнули оконные стекла: на город обрушился северный ветер. Казалось, громадное здание обхватил рычащий от ярости монстр и сотрясает его.

«Буря, - подумала девушка. - Первая в эту зиму. И сегодня пойдет снег».

Это неистовство стихии привело Элизабет в смятение. Она не могла больше размышлять. Все смешалось в ее разгоряченном уме. Завывания снежного бурана эхом отозвались в памяти, напомнив про другую бурю, из далекого-далекого прошлого.