Сирота с Манхэттена

Поместье Гервиль, пятница, 26 августа 1898 года

Гуго Ларош пустил громадного неутомимого серого жеребца галопом, и его подкованные копыта дробно застучали по проселочной дороге. Любимица Элизабет Перль быстро отстала. Изящная и легконогая, она, в отличие от Галанта, на такую прыть не была способна.

Близился сезон сбора урожая, и помещик взял внучку с собой проинспектировать виноградники. С тех пор как она обозвала его безумцем и оттолкнула, угодив в ловушку его объятий и напуганная двусмысленным поцелуем в шею, Ларош держал дистанцию.

Угрожающие взгляды верной Бонни, бдевшей с утра до вечера, мешали ему приблизиться к внучке в пределах замка, а на конюшне его встречал насупленный Жан Дюкен.

Младший брат Гийома отлично справлялся с обязанностями конюха, оставаясь при этом молчаливым и враждебным. Но Ларош, зная цену хорошему работнику, не спешил его увольнять.

Они сразу условились: Дюкен спит в бывшей каморке Жюстена, там же ест и не выходит за пределы двора с его хозяйственными постройками, включавшими сарай, конюшню и кладовки для дров и инструмента.

- Будь по-вашему, мсье! - гордо заявил Жан. - Я и сам не хочу входить в ваш дом!

Часто приходили Элизабет с Бонни, чтобы пообедать вместе с Жаном: молодой женщине нравилось бывать в крошечном закутке, где когда-то жил Жюстен. Он оставил там некоторые свои вещи - почтовый календарь с картинкой, изображавшей жатву, дешевое круглое зеркало и гетры для верховой езды.

Гуго Ларош осадил коня, и сумасшедший галоп сменился размашистой рысью. Они выехали на аллею, обрамленную тополями, которая вела к нескольким большим постройкам. Элизабет наконец нагнала деда и дала выход своему раздражению.

- Я чуть не загнала Перль, дедушка, - упрекнула она его. - Посмотрите, она вся в пене!

- Если эта лошадь неспособна пройти такое мизерное расстояние, я куплю тебе другую, - сказал помещик.

- Вы считаете, что это мизерное расстояние? - вспыхнула девушка. - Километра четыре, не меньше!

Ларош упорно не смотрел на внучку - по той простой причине, что на ней сегодня была амазонка из светло-зеленого бархата, некогда принадлежавшая Катрин. Он недоумевал, надела ли она ее нарочно, чтобы вывести его из равновесия, или же это все-таки случайность.

- Я не хочу ни на кого менять свою Перль! - сказала Элизабет. - Я ее люблю. А вот поберечь ее стоит. Мне кажется, весной она была более энергична.

Дед бросил на нее стремительный оценивающий взгляд, а потом пояснил тоном, который Элизабет нашла отвратительным:

- Твою кобылу покрыл Галант, когда она была «в охоте». Я выпустил их вдвоем на луг. Так что она уже пять месяцев как жеребая.

Элизабет невольно покраснела - столько насмешки было в интонации Лароша, и как старательно он выделял слова «покрыл» и «в охоте». Дабы скрыть смущение, она заметила:

- Вам следовало бы меня предупредить, я бы утром ее не взяла, тем более для дальней поездки.

- Можешь не волноваться, еще пару недель на ней точно можно выезжать.

Он спешился перед большой двустворчатой дверью одного из зданий. Тут же подбежал мужчина и перехватил поводья.

- Здравствуй, Колен! Вот, приехал показать мадемуазель Элизабет, своей преемнице, винные склады. Займись ее кобылой - оботри хорошенько, да не давай сразу пить.

- Слушаюсь, мсье Ларош, - пробормотал складской служащий.

Он старался не смотреть на девушку, но все же невольно залюбовался ее красотой, тем более что этот наряд цвета весны ей удивительно шел. Элизабет соскочила на землю, отвергнув помощь деда. Он тоже находил, что сегодня она особенно хороша: темные волосы сплетены в косу, падающую на спину, на голове - шляпка того же светло-зеленого цвета, что и платье, подогнанное точно по фигуре и подчеркивающее ее женственные округлости.

И снова помещику почудилось, что перед ним Катрин. Он даже отступил на пару шагов, чтобы не поддаться порыву и не заключить Элизабет в объятия с единственной целью прикоснуться к ней, вдохнуть ее запах.

Несколько минут - и молодая женщина уже следовала за ним по темному винному складу, заставленному дубовыми бочками и медными баками.

- Мы как-никак в регионе Фэн-Буа! - воскликнул он. - Мои винодельни производят коньяк и прекрасное пино[58]. С нескольких виноградников также собирают сырье для столовых вин, которые хорошо продаются.

Элизабет уже успела ощутить своеобразный аромат, присущий этому месту, - смесь запахов спирта, сухой земли и танинов. В складах суетились работники, подготавливая все необходимое для сбора винограда, однако они с дедом прошли в кабинет, где на стенах висели картины, а полки были заставлены учетными и кассовыми книгами. Здесь они оказались одни.

- Я часто тут бываю, мое дорогое дитя, - пояснил Ларош. - Хотя это вотчина моего управляющего, Дамьена Синьяка. Он наверняка где-то недалеко. Если со мной что-то случится, в основы ремесла он тебя посвятит.

- Дедушка, я бы предпочла вернуться на воздух, - отвечала Элизабет. - Очень душно, эту комнату не мешало бы чаще проветривать.

- А Катрин тут нравилось. Да, она сюда захаживала, - продолжал дед, словно не слыша ее. - Твоя мать обожала лошадей, мечтала заняться их разведением. Если б я дал ей волю, замковых конюшен не хватило бы!

Гуго Ларош обошел тяжелый стол черешневого дерева, сел в кожаное кресло и зажег сигару.

- Ты и вообразить не можешь, что представляла собой Катрин до того, как встретила Гийома Дюкена. Моя первая помощница, она вникала во все аспекты управления поместьем. Иногда, хоть мне это и не нравилось, ходила даже собирать урожай, не боялась ни ручки испачкать, ни влезть на телегу и опустошить свою заплечную корзину, полную прекрасного винограда. Глядя на нее, я думал, что именно в такой супруге я нуждаюсь.

Я всем сердцем любил Аделу, но она интересовалась лишь балами, болтовней с подругами и восстановлением замка. Катрин же была истинный бриллиант! Когда пришло время выдавать ее замуж, любой претендент казался мне ничтожеством, ее недостойным. Я имел глупость вообразить, что она никогда меня не покинет.

Элизабет было неприятно это слушать. Она нервно поигрывала кнутиком, который прихватила с собой.

- Но ведь это была ваша дочь! - жестко произнесла она. - А вы говорите о ней как о женщине, которая нравится.

- Увы, я ошибся. Она влюбилась в плотника, чей отец - простой мельник. И мне пришлось это принять. Что ж, хватит о былом. Позаботимся лучше о будущем!

В этой последней фразе Элизабет уловила угрозу. Интуиция, в последнее время обострившаяся до предела, дала ей подсказку. Гуго Ларош привез ее осмотреть винные склады, рассказал массу всего об управлении поместьем. Он хочет получить от нее то, чего не дождался от собственной дочери!

- Мама была вольна любить, кого хочет! - воскликнула она. - Память у меня прекрасная, и я не забыла, что накануне нашего отъезда в Гавр она была с вами очень внимательна, даже нежна! И как только она смогла вас простить после всего, что ей пришлось от вас вынести? Вы приказали пристрелить ее лошадь в тот день, когда на ней была амазонка - та самая, которую я выбрала этим утром. Но убить невинное животное - не самое страшное в сравнении с вашей тиранией, вашей жаждой обладания. Я не собираюсь занимать мамино место в ваших безумных, отвратительных планах, я вас предупреждаю!

Элизабет была вне себя. Даже боясь деда, она все равно бросила ему вызов. Ларош резко встал, в его карих глазах блеснули искры безумия. Ноздри его орлиного носа раздувались от гнева.

- Неблагодарная тварь! - протянул он сквозь зубы. - Я кучу денег потратил, чтобы разыскать тебя в Америке, осыпаю тебя подарками, позволяю бывать всюду, где тебе только заблагорассудится, дал работу твоему родственничку, этому мужлану неотесанному, - и все это чтобы показать свою терпимость! Кормлю твою гувернантку, которая толстеет на глазах. И такова твоя благодарность? Я рассчитывал на большее.

- А я рассчитывала на любовь, нежность и уважение - все то, чего мы жаждем получить от бабушки и дедушки, что мне дает мой дедушка Туан! - звонким голосом отвечала Элизабет.

Ларош, явно оторопевший, приблизился. Руки он держал вдоль туловища, крепко сжав кулаки.

- Ты напрашиваешься, чтобы я тебя ударил, но такой ошибки я не совершу. Не хватало еще, чтобы и ты выскользнула из моих рук!

- Ударите вы меня или нет, я все равно уйду! Вы мой законный опекун, но если я расскажу нотариусу, подписавшему эти документы, что вы себе позволяете, он мне поможет и я перееду жить на мельницу.

Гуго Ларош загасил сигару в стоящей на письменном столе хрустальной пепельнице и улыбнулся, театрально воздев руки к небу.

- Что я себе позволяю! - повторил он. - В день похорон моей супруги я крепко обнял свою внучку, желая ее утешить и смягчить собственную боль утраты. Я поцеловал тебя в шею, потому что ты стояла понурившись, и в этом нет ничего порочного. Что еще ты можешь рассказать моему старинному другу мэтру Риго? Я подарил тебе породистую лошадь, жемчужное ожерелье, красивые платья; и живешь ты не взаперти в высокой башне, насколько я помню? Так что, Элизабет, бросай свои глупости. У меня тут еще много дел. Возвращайся лучше в замок или съезди к старику Дюкену. Ему, по слухам, недолго осталось.

- Вы мне отвратительны!

С этими словами Элизабет выбежала из кабинета.

Через десяток минут она уже скакала по прямой, заросшей травой дороге через виноградники. Грозди почти достигли зрелости: август в этом году выдался жарким. Перль шла размеренной рысцой, потряхивая своей красивой головой цвета коричневого шелка.

- О галопе и думать забудь, моя хорошая, - со вздохом произнесла Элизабет.

Чтобы прогнать черные мысли, молодая женщина представила себе крошечного жеребенка, таящегося в чреве ее кобылки. Он должен был появиться на свет в феврале. И вдруг у нее защемило сердце: вернулись мучительные воспоминания о малыше, которого носила Катрин двенадцать лет назад, когда они плыли на «Шампани».

«У меня мог быть брат этих лет, - сказала она себе. - Он бы играл на грязных тротуарах Бронкса, а может, папиных заработков хватало бы на жилье и в более спокойном районе…»

Но душа у нее все равно была не на месте, и ей так сильно захотелось повидаться с Ричардом, забыться в его объятиях. Они обычно встречались в субботу или воскресенье после полудня все в том же трактире «Пон-Нёф» в Монтиньяке, что не могло не заинтересовать местных сплетниц. Иные в разговорах с Дюкенами не удерживались от язвительных издевок насчет «примерного поведения мадемуазель Элизабет Ларош».

Пьера все это злило, но Ивонна его урезонивала. Что до Антуана, то на правах главы семьи он постановил, что ничего предосудительного молодые люди не делают.

- Наша Элизабет встречается с американцем, и они всего лишь разговаривают по-английски, вспоминают Нью-Йорк и Вулвортов, с которыми моя крошка до сих пор переписывается, - отрезал он. - К тому же они собираются пожениться. И Ларош останется не у дел!

Пьер Дюкен не стал возражать, но предложил отцу решение, которое заставит сплетников замолчать.

- Если у них все серьезно, пап, то пускай себе встречаются в старом доме Катрин и Гийома, подальше от любопытных глаз. Ивонна содержит его в чистоте, регулярно проветривает.