Сирота с Манхэттена

В дороге, вторник, 19 января 1897 года

Лошади бежали размеренной рысью. Их рыжие гривы развевались на ветру, из-под подкованных копыт вылетали серые брызги грязи, стоило им угодить в лужу. После двухнедельных дождей воздух, казалось, дышал влагой, как это бывает на побережье. Луга украсились первыми, желто-золотыми одуванчиками, на некоторых деревьях уже появились почки.

На протяжении нескольких километров дорога шла вдоль берега реки Шаранты, поблескивавшей сквозь заросли ясеней и верб. Пейзаж показался Элизабет очень знакомым, и мало-помалу ею овладевало чувство робкой радости.

Она сидела на втором сиденье, рядом с дедом. Бонни - на переднем, поставив рядом с собой чемодан.

Фаэтон у Ларошей был удобный, на рессорах, и две пары колес сообщали ему достаточную устойчивость.

- Приятно вот так путешествовать, - сказала Бонни.

Она хотела было упомянуть о нью-йорских омнибусах и что в них тоже запрягают крепких лошадок, но сдержалась, чтобы не сердить Гуго Лароша.

- Даже не верится, что сейчас зима, - заметила Элизабет.

- Здесь весна наступает раньше, чем где-либо еще, - отвечал землевладелец. - Скоро замковый парк станет настоящим очарованием для глаз. Крокусы, нарциссы, в том числе жонкили, расцветут еще до начала марта, а в мае у нас будут розы. Катрин обожала розы.

- Я помню, - мечтательным тоном отозвалась девушка. - В саду, в Монтиньяке, у нас были желтые розы. Дедушка, а вам известно, что стало с домом моих родителей?

- Старый Дюкен его не продал. Он три года подряд сдавал его в аренду местному учителю.

Элизабет решила, что это уже слишком. С неприкрытым возмущением она всмотрелась в изможденное лицо деда.

- «Старый Дюкен»? И вы смеете так пренебрежительно отзываться о моем деде в моем присутствии! Ваше воспитание тоже оставляет желать лучшего. Это неуважительно!

- У тебя нет права ни осуждать меня, ни отчитывать! - громыхнул Ларош. - У тебя действительно отвратительные манеры.

- Ваши не лучше!

Сгорбившийся Жюстен, правивший экипажем, замер от неожиданности. Никогда еще он не слышал, чтобы кто-то возражал хозяину. Рядом, тесно прижавшись к его боку, сидел Коля, деревенский мальчик одиннадцати лет. Тот и вовсе втянул голову в плечи, словно расплачиваться за дерзость девушки предстояло ему.

- Что ж, мое дорогое дитя, в этот раз мы квиты, - с насмешливой улыбкой сказал землевладелец.

Элизабет смотрела на него с недоумением. Этот всплеск негодования с ее стороны, похоже, обрадовал деда, что тут же и подтвердилось:

- Не люблю слабаков, подлецов и трусов. Тебя же так просто не сломить, и это хорошо: сможешь управлять имуществом после меня. Жюстен, подхлестни коней, что-то мы медленно едем!

Кобы пошли более размашистой рысью, к удовлетворению Лароша. Элизабет надолго замолчала, погрузившись в размышления.

«Днем я обязательно схожу поцеловать дедушку Туана. Вот уж кто сама доброта! И попрошу у него ключ от нашего старого дома. Там я буду сама себе хозяйка. Если жить в замке станет совсем невыносимо, переберусь в Монтиньяк».

Жюстен оглянулся и увидел, что Элизабет встревожена. Щеки ее разрумянились от утреннего морозца, и она была такой красивой, что у него защемило сердце. В его глазах она была все той же испуганной девочкой из детской, в чьих прозрачных голубых глазах блестели слезы. Он помнил, как обрадовался, когда она протянула ему сквозь решетку кроватки свою теплую ручонку.

«Она стала еще красивее, но по-другому и быть не могло, - сказал он себе. - Красивая девушка и - увы! - очень богатая».

Он снова стал смотреть на дорогу, не подозревая, что взгляд Элизабет неотрывно скользит по его спине, плечам, копне белокурых волос, выбившихся из-под бархатного картуза. Они с Жюстеном станут друзьями, союзниками - она была в этом уверена.

Бонни даже вскрикнула от восхищения, когда впереди показался старинный замок, чьи башни четко вырисовывались на фоне голубого неба, в окружении громадных деревьев - дубов и кедров с отливающими синевой игольчатыми кронами. Элизабет невольно содрогнулась.

- Я вспомнила! - воскликнула она. - И мне кажется, будто я только вчера отсюда уехала. Дедушка, а та высоченная ель? В нее еще угодила молния в тот вечер, когда мы у вас ужинали. Была ужасная гроза.

- Господи, ну и память! - поразился Ларош. - Я помню это дерево, еще бы! Я тогда очень расстроился. На его месте посадили лиственницу, уже взрослую и высокую. Я был глупец, что так убивался, потому что меня ждала куда более горькая потеря. Не знаю, как я пережил смерть Катрин. Думаю, только благодаря тебе. Решил, что любой ценой тебя разыщу. Но не будем больше об этом. Адела наверняка извелась, ожидая нас.

Фаэтон между тем выехал на широкую, усыпанную гравием аллею, которая прямиком вела во внутренний двор замка. Элизабет увидела, что у входа толпятся люди, почти все они были одеты в черно-белой гамме.

- Наша прислуга, - пояснил Гуго Ларош.

- А где же бабушка? - спросила девушка. - Я ее не вижу.

- Адела стоит позади них, на крыльце. Прошу, сохраняй выдержку!

- Я знаю, хорошо воспитанные люди сдерживают эмоции на публике.

- Именно!

Экипаж остановился, объехав массив самшитов, подстриженных в форме спиралей. Жюстен спрыгнул с сиденья, чтобы открыть дверцы. Бонни приняла его помощь и ухватилась за руку юноши, в то время как Ларош поспешно подал свою Элизабет.

Элизабет улыбалась всем, кто вышел ее встречать, как и полагается хорошо вышколенной прислуге. Мадлен - та стояла поджав губы и едва заметно кивнула в знак приветствия. На ней были черное платье и безупречно белый передник, на каштановых волосах - маленький чепец. Садовники, престарелый Леандр и Алсид, поклонились в пояс. Мариетта тоже была тут, белокожая и белокурая, в серой юбке и белой блузке, с передником, повязанным вокруг талии. И еще одна девушка, совсем молоденькая, в черном платье и белом чепце, краснея и смущенно улыбаясь, поклонилась господам.

Адела ждала, миниатюрная и очень чинная в своем сиреневом атласном платье, с уложенными в затейливую прическу светлыми седеющими волосами. Несмотря на лихорадочно бьющееся сердце, она «держала лицо» полновластной хозяйки замка.

- Бабушка! - вполголоса позвала Элизабет, которая смотрела на нее… и не узнавала.

Если верить недавно обретенным воспоминаниям, Адела Ларош была женщиной с застывшими суровыми чертами лица и холодным взглядом, хотя все еще красивой. Теперь же на ее лице читались все сожаления ушедших лет и, в этом Элизабет не сомневалась, постигшее ее ужасное горе.

- Дитя мое, наконец-то! - вскричала Адела. - Какая ты стала взрослая, красивая! Эта встреча - Божий дар, за который я неустанно Его благодарю!

У Аделы перехватило дыхание, и она умолкла. Элизабет подбежала, обняла ее, расцеловала в обе щеки.

- Моя дорогая девочка! - всхлипнув, произнесла та. - Как же я счастлива!

- Идемте в дом, - предложил Ларош, который пребывал в замешательстве и одновременно испытывал облегчение.

Дедушка и бабушка увлекли Элизабет в просторный вестибюль, где она увидела всё те же охотничьи трофеи - головы оленей, диких кабанов и коз, застывшие на своих подставках, со стеклянными глазами и потускневшей шерстью.

А Бонни так и осталась стоять снаружи с чемоданом в руках. Жюстен повел упряжку вместе с экипажем к конюшне. Гувернантка между тем рассматривала слуг.

- И кто это у нас тут такой рыжий? - скорчив ироническую гримасу, буркнула Мадлен. - Американка, чтоб ей пусто было!

- Ба! Тут она точно распоряжаться не будет! - подобострастно заверил ее Алсид.

- Добрый всем денечек! - звонко сказала Бонни. - Я состою на службе у мадемуазель Элизабет. И да, я говорю по-французски!

Леандр стянул с головы берет и пробормотал слова приветствия. Раздосадованная Мадлен резко развернулась и нервным шагом направилась в дом.

- Я покажу вам вашу комнату, мадам, - предложила самая молоденькая из девушек, нанятая в помощь Мадлен, которая тут же переложила на нее все свои обязанности по дому. - Я - Жермен, к вашим услугам.

Бонни понравились и ее нежное личико, и кроткая улыбка, и серо-голубые глаза. Светлые, соломенного оттенка волосы девушки украшал маленький белый чепец.

- Спасибо большое, Жермен. И попросите отнести наверх чемоданы мадемуазель Элизабет. Я сама их разберу.

- Будет сделано, как только Жюстен вернется из конюшни, - подал голос Алсид, чье бледное лицо явно было глуповатым.

- Вот и славно! - сказала Бонни. - Жермен, я готова следовать за вами.

Элизабет прохаживалась по столовой, где был накрыт стол только на три персоны. Она внимательно рассматривала элементы декора, с изумлением осознавая, что ничего в комнате не передвинули и не заменили. За ней по пятам, лучась радостью, следовала Адела и никак не могла наглядеться на длинные каштановые волосы внучки и ее тонкий профиль, вдоволь наслушаться ее голоса, мелодичнее которого не было на свете - по крайней мере, ей так казалось.

- Бабушка, я помню эти картины, и огромные зеленые шторы из бархата, и серебряные подсвечники, - говорила девушка. - И у вас был дворецкий, Жером.

Это он принес мне тогда десерт. Папа сидел вот тут, мама - на этом месте.

Адела сдавленно вскрикнула. Вид у нее был такой, будто она вот-вот задохнется.

- Так и было! Как ты можешь это помнить, и так подробно?

- У нас будет время об этом поговорить, бабушка. Это совершенно особая тема. А еще была комната, куда я не заходила, - большая гостиная.

- Идем! - обрадовалась хозяйка замка, ощущая прилив сил. - Правда, там немного не прибрано. Это из-за бала, который будет у нас в субботу. Жермен будет натирать паркет воском, так что я приказала пока сдвинуть мебель к стенам и свернуть все ковры.

- Если это затруднительно, сходим туда потом.

- Вовсе нет! Тебе придется часто проходить через эту гостиную по пути к нам, если захочешь повидаться со мной или с дедом, потому что теперь она примыкает к нашим апартаментам. Гуго пришла в голову великолепная идея - перебраться в комнаты, которые в XVII столетии занимала герцогиня де Гервиль. Эта родовитая дама занималась реставрацией замка, старалась его облагородить. Это ей мы обязаны двумя окнами, пробитыми в башне, той, где подъемный мост, и этими двумя чудесными комнатами, через которые можно пройти в главную, западную башню замка.

Адела ласково взяла внучку под руку, улыбаясь от удовольствия, другой рукой в это время распахивая двойные двери, окрашенные в светло-серый цвет.

Гуго Ларош какое-то время сидел возле высокого камина, отделанного черным мрамором, постукивая указательным пальцем по подлокотнику кресла, потом достал свой кожаный бумажник и извлек из него желтую, обтрепавшуюся по краям фотографию.

- Такой ты была, Катрин, в день своего двадцатилетия, - прошептал он. - Я привез тебя в Ангулем, чтобы сфотографировать для портрета. Фотограф сыпал комплиментами, восхваляя твою красоту, ты ему улыбалась. А через год, к несчастью, повстречала Гийома Дюкена!

Он на пару секунд закрыл глаза, прерывисто дыша. Убрал фотографию обратно в бумажник, но лицо осталось таким же напряженным, взгляд - пустым.

Из гостиной донесся смех. Он встал и позвонил. Прибежала Мадлен.

- Мсье звали? - со смиренной миной спросила она.