Сирота с Манхэттена

Нью-Йорк, Дакота-билдинг, среда, 18 августа 1897 года, пять месяцев спустя

В этот вечер Мейбл Вулворт повисла у мужа на шее, стоило тому переступить порог. Она была в дезабилье из сиреневого шелка, настолько в квартире было жарко. Сквозь муслиновые занавеси на высоких окнах гостиной проникал оранжеватый свет заходящего солнца.

- Ты выглядишь прелестно в таком наряде, - сделал жене комплимент Эдвард. Свой пиджак он нес в руке. - На улице несусветная жара! Но что-то тебя сильно обрадовало, не так ли, дорогая? Уж не письмо ли от Лисбет?

- Угадал! Пришло сегодня утром, но я не стала открывать, решила дождаться тебя.

После отъезда Элизабет Мейбл пролила немало слез, а с течением дней ее страдания только усиливались, и в конце концов она впала в глубокую меланхолию. Доктор Фостер всполошился и прописал ей излюбленное лекарство - настойку опия. Эдвард все чаще заставал супругу сонной, лежащей на кровати в спальне Элизабет.

Это не могло не огорчать, и негоциант стал проводить с Мейбл больше времени. К ней вернулся вкус жизни благодаря письмам и телеграммам, регулярно доставляемым из Франции.

- Дорогой, связь между нами не прервалась! - радовалась Мейбл. - Лисбет думает о нас!

У них вошло в привычку вместе прочитывать длинные послания Элизабет. То был момент разделенной радости, а потом и приятных размышлений: каждый в меру своей фантазии представлял места и сценки из жизни, описанные легким пером приемной дочери, разумеется по-английски.

- Целый месяц от нее не было весточки, и ты очень волновалась, - заметил Эдвард. - Конверт толстый… Неужели нам прислали-таки фотографии?

Он снял галстук, расстегнул ворот рубашки. Дрожа от нетерпения, Мейбл налила ему стакан лимонада.

- Я отпустила Норму на вечер. Хотелось побыть с тобой наедине, - ласковым тоном сказала она.

- Просто она тебе не нравится, я же вижу, - шутливо отозвался муж.

Лишившись Бонни, Вулворты сменили уже трех горничных. Мейбл пользовалась сервисом, доступным для всех обитателей Дакота-билдинг, а персонал[55] тут был самый квалифицированный. При необходимости к ее услугам были прачка и повар.

Тем не менее по настоянию Эдварда была нанята новая горничная. Он-то знал, как скучает супруга в его отсутствие. До Нормы, высокой белокурой девицы родом из Канзаса, у них какое-то время жила Дороти, а потом Ширли. И ни одна Мейбл не подошла.

- Садись скорее со мной рядышком! - попросила она. Свои золотисто-каштановые волосы миссис Вулворт сегодня убрала в высокий свободный пучок, шелк красиво облегал ее чуть располневшую фигуру. - Я не могу больше ждать! Открываю!

Он наблюдал за тем, как жена старательно вскрывает конверт при помощи разрезного ножичка из позолоченного серебра с резной ручкой слоновой кости. Сначала Мейбл извлекла несколько сложенных вдвое листков и наконец фотографии.

- Ты угадал, Лисбет прислала нам снимки! - восхитилась она. - Отложу их, потом посмотрим!

- Делай как хочешь, Мейбл, - проговорил Эдвард, поглаживая ее по бедру.

- Даже не думай об этом! - возмутилась она, хотя нежный взгляд говорил совсем о другом. - О Эдвард! Лисбет называет нас ма и па. А я так боялась, что она отвыкнет, отдалится…

- Читай же, дорогая, я тоже хочу знать, о чем она пишет!

Мейбл набрала побольше воздуха в легкие и со счастливым выражением лица громким, хорошо поставленным голосом стала читать, причем фразы, которые ей особенно нравились, - по два раза.

«Милая ма, милый па!

Простите, что так долго не писала. Я очень тревожилась о состоянии здоровья бабушки Аделы, дни и ночи сидела у ее кровати. Мы с Бонни страшно испугались, когда милая бабушка заболела. Это случилось в конце июня, и так внезапно, что доктор заподозрил отравление. Это вполне вероятно, потому что в меню у нас как раз часто фигурировали грибы. В июне уже достаточно тепло, и после каждой грозы Леандр, наш садовник, собирает в лесу белые грибы и лисички. Вот только дедушка, Бонни и я даже малейшего недомогания не ощутили».

Мейбл отвлеклась от чтения. Внезапно побледнев, она испуганно смотрела на мужа.

- Какая странная прихоть - кушать грибы! - возмутилась она. - Лисбет ведь тоже могла отравиться!

- У французов необычные пристрастия в пище, дорогая!

- Еще бы! Они едят улиток! - Миссис Вулворт вздохнула. - Но вернемся к письму.

«На беду, бабушка очень ослабела и не встает с кровати. Она исхудала так, что больно смотреть. Только осознав, что могу ее потерять, я поняла, как сильно ее люблю. Я старательно за ней ухаживала, и вместе со мной - наша замечательная Бонни, настоящий специалист по лечебным травам.

Мы пережили печальные дни, когда опасались худшего. И все же я часто вспоминаю, какую радость мне доставили праздник и бал в честь моего дня рождения, 22 апреля. Я отправляю вам снимки, сделанные в этот день фотографом, выписанным из Руйяка. На обороте я написала имена людей, на них запечатленных, о них я чаще всего вам и рассказываю.

Мсье Ларош, мой дед, тяжело переживает болезнь жены. Как я уже писала, весной мы с ним очень серьезно повздорили. Но потом благодаря советам Ричарда Джонсона все уладилось. Я испытываю даже злорадное удовлетворение, снова упоминая об этом инциденте, но мне стоило пригрозить сменой опекуна - причем, если понадобится, я найму и адвоката! - чтобы получить больше свободы и не терпеть некоторых проявлений его авторитарности».

Едва заметно улыбаясь, Мейбл отложила на круглый столик первый листок письма. Эдвард привлек ее к себе.

- Ты был прав, отправив туда этого детектива, - сказала она. - Он делом доказал свой ум и предприимчивость.

- Не обманулся я и в характере Гуго Лароша. Он - человек жестокий, тираничный, - сердито отозвался негоциант. - Лисбет наверняка скрывает от нас большую часть правды о своем деде.

Супруги обменялись поцелуями. Отъезд Элизабет, которую они любили, как родную, их сблизил. Тоскуя по ней, они внезапно обрели былую страсть, совсем как в первые месяцы совместной жизни.

Мейбл отпила немного лимонада и снова стала читать:

«Насколько у меня это получается (вернее, насколько это позволяет самочувствие бабушки), я делю свое время между замком и мельницей. Мой дед Антуан тоже очень тревожится о той, кого называет «моя дорогая подруга Адела», и я спешу каждый раз успокоить его хорошими новостями.

Благодаря Жюстену, молодому человеку, о котором я упоминаю в каждом письме, я стала искусной наездницей и умею править двуколкой и фаэтоном.

Теперь самое время немного пошутить: серьезного было сказано немало. Я так от вас и не узнала, как понравилась вашей племяннице Перл кличка моей кобылы Перль. Прошу, если вы ее еще об этом не уведомили, сделайте это и опишите ее реакцию!»

- Помнишь, как разозлилась Перл? - сказала Мейбл. - И твой брат тоже. Я завтра же напишу Лисбет ответ. Пусть знает, что кузина была крайне возмущена. Эдвард, милый, мне так хочется увидеть дочь! Уже почти восемь месяцев она живет вдали от нас.

- Если бы нас пригласили, дорогая, я бы отвез тебя во Францию. Но Ларош злится на нас. Ты разве забыла то его единственное, февральское письмо? Как он нас обвинял и грозил судом?

- Мы могли бы остановиться у Дюкенов или в трактире! - взмолилась Мейбл. -

Я скучаю по Лисбет!

- Всему свое время, надо еще немного подождать, - со вздохом произнес мистер Вулворт.

Ответ мужа успокоил Мейбл. Дальше она читала чуть быстрее, так как ей не терпелось посмотреть фотографии.

«Что еще вам рассказать? Летом замковый парк - само очарование. Мы с Бонни там часто гуляем, и я собираю цветы, чтобы бабушкина комната выглядела веселее. Хочу поделиться с вами секретом: мой дядюшка Жан, младший из братьев, который очень похож на папу, и наша Бонни прекрасно ладят, и мне кажется, у них друг к другу чувства. Я не осмеливаюсь расспрашивать ее об этом, потому что, положа руку на сердце, боюсь ее лишиться, если Бонни вздумается выйти замуж.

Это эгоистично с моей стороны, и я стыжусь того, что думаю о себе, а не о ее счастье. Все было бы по-другому, будь я уже совершеннолетней. Тогда бы я могла жить в доме моих родителей, неподалеку от мельницы.

Но увы! Придется подождать еще четыре года или самой выйти замуж.

Эти последние мои строки вас огорчат, и я об этом искренне сожалею. Не обращайте внимания, я даю волю своему перу, не скрывая своих переменчивых настроений.

Прежде чем с вами попрощаться, исполняю просьбу Ричарда Джонсона. Он просил вам передать, что остаток года намеревается провести тут, в Шаранте, но уже не за ваш счет. Оригинальный персонаж… Видимся мы редко, и все же он изыскал возможность с гордостью мне сообщить, что нашел работу в городе. Речь идет об Ангулеме, административном центре префектуры Шаранта. Это древний город, стоящий на каменистой возвышенности. Очень живописный, вы сами это увидите. Мы с бабушкой побывали там дважды и успели посмотреть собор Святого Петра, прогуляться по старинному крепостному валу. Но меня уже зовут, наверняка это Бонни. Сожалею, но вынуждена с вами попрощаться.

Нежно вас целую. Обещаю, что очень скоро напишу еще!

Ваша крошка Лисбет».

Эдвард тоже заглянул в письмо, слегка удивленный неожиданно резкой концовкой. Мейбл разочарованно вздохнула.

- Лисбет дописывала в спешке, даже сделала помарку, - заметила она. - И мы не знаем, когда именно она нам написала: дата не указана. Надеюсь, не случилось ничего плохого… Эдвард, некоторые слова я не поняла, а Элизабет не пришло в голову их пояснять: «префектура», «крепостной вал»!

- Я потом все тебе объясню, дорогая. Посмотрим фотографии?

- Конечно, чуть не забыла! И все из-за этого Джонсона. Вот увидишь, он влюбился в Лисбет. В противном случае вернулся бы в Нью-Йорк.

- Или поддался чарам какой-нибудь красивой француженки!

- Я огорчена, Эдвард. Столько странных новостей! Бонни и дядюшка Жан, недомогание мадам Ларош и настроения самой Лисбет… Складывается впечатление, что она готова выйти замуж ради того, чтобы жить в маленьком доме!

- Нет, дорогая, это только слова. Не расстраивайся!

Он взял фотографии. На первой была запечатлена Элизабет в платье-амазонке верхом на гнедой лошади. Она сидела очень прямо и вид имела весьма заносчивый.

- Господи, я ее не узнаю! - прошептала Мейбл.

Эдвард кивнул. На душе у него стало легче, когда он увидел второй портрет, на этот раз ростовой. Элизабет, в роскошном бальном туалете, позировала в парадной гостиной замка. Волосы уложены красивым каскадом из локонов, спускавшимся на правое плечо, платье - с дерзким декольте, расшитым жемчугом лифом, обрисовывающим тонкую девичью талию, из-под которого расходятся, подобно лепесткам цветка, многочисленные воланы из муслина.

- Платье просто чудесное! - Мейбл вздохнула. - Французский фасон. Жаль, нельзя понять по фотографии, какого оно цвета. Голубое? Розовое?

- Спросишь, когда будешь писать ответ.

Вулворты еще какое-то время смотрели на портрет как зачарованные. Эдвард, не решаясь озвучить это, думал о том, что, несмотря на улыбку, ясные глаза Лисбет выражали затаенную тоску.