Сирота с Манхэттена

Дакота-билдинг, на следующее утро

Мейбл и Эдвард Вулворт завтракали в гостиной за круглым столиком, не глядя ни на огромную нарядную ель, ни на огонь в камине. Они попросту были не в состоянии замечать маленькие радости своей повседневности, обычно такой комфортной. За ночь выпало много снега, что в любой другой день их обрадовало бы. Стоя у окна втроем с их обожаемой Лисбет, они бы полюбовались снежными шапками на деревьях в Сентрал-парке, понаблюдали за конькобежцами на замерзшем пруду.

- Это ужасно! - пожаловалась наконец Мейбл. - Сегодня утром мы должны были втроем выбирать меню для праздничного ужина после рождественской мессы!

- Боюсь, в этом году мы не попадем на всенощную в кафедральный собор Святого Патрика[33], дорогая.

Вулворты, католики по вероисповедованию, были, по собственным представлениям, добрыми христианами, что, впрочем, не мешало им не водить Элизабет на религиозные службы. Исключением была рождественская месса, когда они чувствовали себя в безопасности среди сотен других молящихся.

- А что Лисбет? Собирается весь день просидеть взаперти в своей комнате? - все тем же плаксивым тоном поинтересовалась Мейбл.

- Дай ей время, - посоветовал муж. - Девочке нужно все обдумать. Она на нас обижена, сердится на нас, и так быстро ее гнев не пройдет. Я переживаю не так сильно, как ты, потому что верю: Лисбет нас любит и все уладится. Мы, конечно, не без греха, но десять счастливых лет, прожитые одной семьей, обязательно перевесят. А вот и она!

Супруги напряглись, как подсудимые при виде входящего в зал судьи. Однако поступь у Элизабет была все такая же легкая, и Вулворты вздохнули с облегчением. Каково же было их разочарование, когда стало ясно, что идет девушка прямиком в кухню.

- Сейчас позвоню Бонни! - взвилась Мейбл. - Недопустимо, чтобы наша дочь предпочла общество прислуги нашему!

- Даже не думай, дорогая. Ты только еще больше оттолкнешь ее от нас, - тихо произнес Эдвард.

- Как бы мне хотелось, чтобы все было как раньше! - вздохнула она. - Обычно в этот час я встречала ее поцелуями, лаской и мы болтали обо всем… Глаза бы мои не видели этого адвоката Форда! Я запрещаю тебе оплачивать его услуги. Он совершил непростительную ошибку.

- Если бы мы рассказали Лисбет все завтра, она отреагировала бы так же, дорогая. К чему теперь кусать локти? Беда уже случилась.

- Нет! Все было бы по-другому, заговори мы первыми - мягко, чтобы ее от себя не оттолкнуть! Ах, Эдвард, это так печально!

Мейбл замолчала, прислушалась. Элизабет как раз входила в гостиную с листком бумаги в руке.

- Доброе утро, милая! - приветствовал ее Эдвард.

- Доброе утро, - сказала она, в последний момент удержавшись от того, чтобы назвать его привычным «па», готовым сорваться с языка.

- Лисбет! - окликнула ее Мейбл, не в силах сдержаться. - Ты вольна нас ненавидеть, но не будь так холодна! Улыбнись нам хотя бы раз.

Жалкое выражение лица той, кто столько лет заменял ей мать, поколебало решимость девушки. Она отвела глаза, чувствуя, что иначе не выстоит.

- Я написала письмо своему деду Гуго, - объявила она. - И показала его сначала Бонни, а теперь вам.

- Почему в таком порядке? - вскричала Мейбл.

- Я ей полностью доверяю, и она знает правду, - резко ответила Элизабет. - Бонни думала, что вы меня давно удочерили, и она не одобряет того, что вы сделали. Если я уеду, она последует за мной.

Эдвард, который и так был на грани, наконец разбушевался, уязвленный ее дерзостью.

- Если ты уедешь? - с иронией бросил он. - На какие же это деньги? Или ты считаешь меня настолько неразумным, что я позволю тебе сесть на первое же судно, которое отправляется во Францию? Удочеренная или нет, ты моя дочь. Вернее, я считаю тебя таковой. Дай мне письмо! Ты отправишь его только после того, как я его прочту.

- Оно написано на французском, так что ты ничего не поймешь.

- На французском? - взвилась Мейбл. - Но ты же говорила, что совсем забыла родной язык!

- Это была ложь, - ответила Элизабет. - Вы лгали мне годами… Что ж, и я вам тоже. И сегодня я этому рада.

Быстрым движением она сложила листок вчетверо и прижала к груди. Эдвард Вулворт не посмел настаивать, когда увидел свирепое выражение ее лица.

- Господи, как могло дойти до такого? - пробормотал он. - Поступай как знаешь, Лисбет, но я все равно буду тебя оберегать. Если хочешь вернуться к своим кровным родственникам, я помогу. Вот получишь ответ, и мы все вместе решим, как лучше поступить. А пока пообещай, что, ожидая этот ответ, ты не наделаешь глупостей!

- Не наделаю, даю слово. Но только я не желаю больше сидеть взаперти. Я хочу выходить с Бонни - гулять в Сентрал-парке, кататься на коньках, веселиться!

- Разумеется, теперь ты свободна, - согласился он, но добавил: - При условии что будешь осмотрительна.

Элизабет повернулась к нему спиной. Хотела она того или нет, но судорожные рыдания Мейбл ее растрогали. Однако девушка поборола желание утешить ее: как бы Элизабет ни сердилась, сердце у нее оставалось нежным и сострадательным.

«Мое письмо дойдет до замка Гервиль через две-три недели, - думала она. - Ответ я получу к середине февраля. Господи, как же это долго!»

Воображение уже рисовало ей чудесные картины будущего. Быть может, из ответного письма она узнает, что отец жив и вернулся в Монтиньяк. Разволновавшись, Элизабет побежала в свою спальню. Там она схватила оловянного солдатика из шкатулки для украшений и крепко стиснула его в кулаке.

- А Жюстен? Живет ли он до сих пор в замке? - вполголоса проговорила она. - Я поеду во Францию, даже если новости будут плохие. Это моя родина, и обязательно найдется кто-нибудь, кто меня примет!

Час или два она мечтала, как они с Бонни будут путешествовать рука об руку, и это возвращение представлялось идиллическим. Наконец вернувшись к реальности, Элизабет переоделась для долгой зимней прогулки по аллеям Сентрал-парка.