Сердце Армы. Стремление скрыться.

— Не преувеличивай, — вмешалась Глориоза, придя на выручку не знавшей, что сказать, Олдаме.

— Быстро иди в свою комнату, то есть в каюту. Тебе следует лежать, — не унималась Модеста, строго глядя на непокорную пациентку.

— Это неправда. Я уже иду на поправку, — слабо защищалась изобретательница, взглядом прося поддержки у индианки.

— Модеста, что с тобой? — не выдержала Глориоза.

— Со мной пока ничего, а вот у тебя уже, Глориоза, по-моему, тоже нездоровый вид, — ответила командир.

Говорила она серьёзно, но в глазах сияло нечто плутовское, выдававшее её.

— Ну, уж нет! Со мной всё в порядке, но с тобой явно что-то случилось. Что ты задумала? Какая муха тебя укусила? А ну, признавайся! — потребовала Глориоза.

Модеста избавилась от напускной строгости и, с видом заговорщицы, доверительно призналась:

— Я решила намного поквитаться с Бермингхором за его несговорчивость и самоуверенность.

— А если он пожалуется? — засомневалась Олдама.

— Кому же? Центру? МКСА? Себе самому? Что ж, пусть жалуется, если сможет, но у него не будет повода для жалоб, — заверила Модеста. — А теперь, будь добра, Олдама, выйди хоть на четверть часа из рубки. Я очень прошу!

Олдама кивнула и ушла. Модеста стала налаживать связь с военной базой.

— А что делать мне? — с хмурым видом спросила Глориоза: вся эта затея ей не очень-то нравилась, но она была на стороне командира.

— Прежде всего, не стой с таким видом, а сядь и закутайся в свою накидку, — попросила Модеста. — Лучше будет, если ты станешь смотреть из-под ресниц — твои глаза слишком выразительно сияют не теми выражениями, какие присущи уставшему больному человеку. Жаль, конечно, что ты не в состоянии изобразить целый лазарет во время эпидемии.

— Ну, ничего себе! — удивилась Глориоза, усаживаясь на своё место и пытаясь войти в отведённую ей роль. — Не думала, что ты так мстительна.

— Я не мстительна, просто не люблю быть в долгу. К тому же, надо сбить самоуверенность с Бермингхора и его заносчивость. Сделаем это во имя тех несчастных, которые в будущем будут иметь с ним дело.

Командир села поудобнее, положила руки на мягкие подлокотники и расслабилась, в ожидании ответа с базы военных. В молчании прошло несколько секунд, и Глориоза, сидевшая возле Модесты и видевшая её в профиль, не без удивления наблюдала, как меняется выражение лица подруги. На миг индианке даже показалось, что возле неё сидит незнакомый человек, о котором она совсем ничего не знает. Глориоза почти почувствовала какую-то странную силу, будто рвавшуюся из Модесты наружу, и ей впервые стало как-то не по себе в присутствии командира. Но внешних изменений не было, лицо Модесты нисколько не исказилось, и после этого короткого расслабления она стала сама собой. Да и что вообще Глориоза знала о своих новых подругах? Почти ничего, как, впрочем, и они о ней. Никто из них троих не успел ещё разоткровенничаться о своём прошлом, но друг другу они доверяли.

На экране видеосвязи появился Бермингхор. Он удивлённо воззрился на Модесту и спросил:

— Вы нашли пропавших девушек?

— Да, разумеется, — ответила Модеста. — Правда, у нас возникли небольшие проблемы — мне пришлось объявить карантин на корабле. Но мы всё равно летим к Земле.

— Приятно это слышать, — Бермингхор величественно улыбнулся, не почуяв пока западни.

Модеста тоже улыбнулась, и вид у неё был самый безобидный. Бермингхор, который должен был уже отправить Флорентину с подругами домой и очень боявшийся, что его обман откроется, теперь полностью успокоился. У него был как всегда крайне самодовольный вид.

— Хоть мне и неприятно вас об этом просить, — с несколько насмешливым прискорбием сказала Модеста, — но не могли бы вы сообщить отцу Флорентины, что его дочь задержится для прохождения карантина дней на десять. Я передала девушек патрульным, но не знаю, как сообщить родственникам об их местонахождении. Думаю, что через вас информация быстрее дойдёт к отцу Флорентины, чем через МКСА, куда я тоже послала отчёт.

Бермингхор даже побледнел, услыхав о карантине. Модеста вновь добилась желаемого.

— Но почему вы не взяли их с собой! — рявкнул он, испепеляя взглядом Модесту. — У вас ведь тоже карантин. И, прежде чем лететь на Землю, вы бы доставили девушек на их планету.

— Здесь, возможно, иное заболевание, да и команда у меня очень малочисленная. Если с нами что-нибудь случилось бы, то Флорентина и её подруги погибли бы. Они даже сигнал о помощи послать не в состоянии. Могла ли я так рисковать? — Модеста пронизывающим взглядом воззрилась на Бермингхора.

Она знала, что права, и он не сможет ничего сделать. Его прежняя хитрость ударит по нему же. Бермингхор сам устроил себе ловушку.

— Наш пилот, Олдама, уже слегла. Глориоза тоже близка к этому, — говорила спокойно командир, не проявляя сочувствия к Бермингхору и предоставляя ему самому объясняться с отцом Флорентины.

Глориоза, которую уже начал забавлять этот спектакль, вдруг почувствовала, как на неё накатилась такая слабость, что она оказалась даже не в силах ясно воспринимать то, о чём говорит Модеста. Индианку пробрал лёгкий озноб и стало клонить в сон.

«Неужели только одни слова Модесты о моей выдуманной болезни могут вызвать сам недуг? — промелькнуло в голове Глориозы. — Если это действительно так, то лучше быть с ней поосторожнее».

Между тем Модеста кончила морочить голову Бермингхору и направила корабль к Земле.

Вернувшаяся Олдама села на своё место и спросила:

— И что теперь?

— Ничего. Это дело закрыто, и мы летим к Рубену, — ответила Модеста. — Как вы себя чувствуете?

К Глориозе так же быстро вернулись силы, как раньше покинули её. Это индианку удивляло, но подругам она ничего не сказала.

— Я здорова, — ответила Олдама, хоть излишняя бледность и уставший взгляд всё же свидетельствовали о недомогании.

— Я тоже не жалуюсь, — отозвалась Глориоза. — У нас будет время отдохнуть, пока летим к Земле.