Путинократия. Человек власти и его система

На следующий день редакция «Известий» отрекается от открытого письма[156]. Спустя несколько месяцев Газпром, став новым владельцем «Известий», увольняет главного редактора, при котором появилось это критическое сообщение[157].

На просьбу об интервью с бывшим главой «ЮКОСа» прокуратура отвечает, что не может потребовать этого от заключенного, поскольку защищает его интересы и должна предоставить ему достаточно времени для изучения материалов дела[158].

Прокуратура объявляет концерн «ЮКОС» «уголовным объединением» и прячет за решетку всех менеджеров «ЮКОСа», кого удается схватить. Иногда проходит всего несколько дней между появлением в «ЮКОСе» нового сотрудника и его арестом. Даже Светлана Бахмина, заместитель начальника правового отдела «ЮКОСа» в Москве, мать двоих детей в возрасте четырех и девяти лет, предстает перед судом. Во время первого допроса следователи сообщают 36-летней женщине, что им не нравится, что ее начальник убежал в Лондон, где английский суд предоставил ему убежище, как и многим другим менеджерам «ЮКОСа». За это теперь именно ей, Бахминой, придется нести ответственность. Прокуратура обвиняет ее в краже и уклонении от уплаты налогов. Сотрудники якобы ограбленного предприятия заявляют перед судом, что им не было нанесено никакого ущерба. Даже свидетели прокуратуры заявляют в отношении молодой женщины, что у нее не было ни права подписи, ни права давать распоряжения. Несмотря на это в апреле 2006 г. судьи приговаривают Бахмину к семи годам заключения: при назначении меры наказания до шести лет заключения она бы как мать двоих малолетних детей автоматически попала под амнистию. Чтобы этого не произошло, сотрудница «ЮКОСа» получает даже более тяжелый срок, чем предприниматель и предполагаемый «шеф мафии» Анатолий Быков: он был приговорен к восьми годам условно за организацию покушения на убийство и покинул зал суда свободным человеком.

При рассмотрении дела против Михаила Ходорковского в апелляционном суде Московский городской суд устанавливает новые правила: если даже на одно зачитывание приговора в суде первой инстанции требуется несколько дней, можно считать, что судьи вполне профессионально провели судебное разбирательство, материалы которого включают 6500 страниц судебных протоколов, 450 регистраторов документов расследования и приговор, состоящий из 700 страниц, — в течение тоже всего нескольких дней. Такой вот молниеносный процесс! В течение двух недель перед слушанием адвокатам не разрешалось разговаривать с обвиняемым. По словам Ходорковского, ввиду недостатка времени ему удается просмотреть только малую часть из предоставленной горы актов. Эти упреки заставляют судей просто убегать из-за стола[159].

«Это был вовсе не процесс, а «Формула-1», — жалуется адвокат Шмидт. — Суд не попытался создать хотя бы видимость приличия. Виноват в этом и Запад — своим молчанием». Травля была устроена, чтобы Михаил Ходорковский, как он планировал, не выставил свою кандидатуру на предстоящих выборах в парламент, считает адвокат: «Только после вынесения судебного приговора обвинение вступает в силу, а будучи осужденным, Ходорковский не может выставлять свою кандидатуру».

По итогам процесса срок заключения Ходорковского сокращен с девяти до восьми лет. В октябре 2005 г. Михаила переводят в исправительную колонию в Краснокаменске, на границе с Китаем, в загрязненную радиоактивную зону, где проводится обогащение урана. Его местопребывание в течение нескольких дней хранится в тайне, хотя закон предписывает незамедлительно уведомлять близких родственников о переводе в другое место отбывания срока и предоставлять заключенному право отбывать наказание либо в родном, либо в соседнем регионе, т. е. в случае с Ходорковским это должна была быть Москва или Московская область. Тюремная администрация сначала утверждала, что место заключения в городе на Дальнем Востоке в шести часах полета от Москвы было самым близким, в котором оказалось свободное место. Когда же адвокатами Ходорковского был предъявлен список с большим количеством находящихся гораздо ближе тюрем со свободными местами, в администрации сослались на то, что на Дальнем Востоке Ходорковскому будет безопаснее[160].

В ИТК Ходорковского много раз наказывали переводом в карцер, среди прочего за то, что «пьет чай без разрешения» и хранит «неразрешенные документы» — постановления министерства юстиции. В течение нескольких месяцев бывший нефтяной барон получает газеты только два раза в месяц, видимо, потому, что цензоры не успевают их читать. Изданную при его содействии книгу ему читать не разрешается. Свидание с женой запрещается по причине ремонтных работ в комнате для свиданий[161].

За решеткой Ходорковский получает добрые советы от отца Сергея, тюремного священника. Они понимают друг друга с полуслова. Настоятель Спасской церкви, смиренный человек, одной своей бородой, даже без костюма, напоминающий Деда Мороза, знает российские тюрьмы не только как духовный наставник: в 18 лет он сам отсидел четыре года за «антисоветскую деятельность». Он нашел убежище у Бога и после распада Советского Союза стал священником. «В годы, когда я сам сидел, кагэбэшники признавались, что мечтают о том дне, когда с политическими заключенными будут обращаться так же, как и с обычными преступниками. Их мечта сбылась», — горько вздыхает отец Сергей в одном из интервью. 49-летний мужчина отказывается благословлять строительство административных зданий на территории лагеря на том основании, что здесь отбывает срок Ходорковский, «политический заключенный». В ответ на это епископ переводит отца Сергея в отдаленное таежное село, которое находится в тысяче километров от колонии. Но молчать нельзя, решает отец Сергей и называет такой перевод «ссылкой». Это уж слишком для верного Кремлю руководства церкви, которому не составляет труда благословить войну в Чечне. 21 марта 2006 г. оно отбирает у духовного лица разрешение вести службы по причине «вмешательства в политику». Теперь отец Сергей — безработный. Правозащитники собирают пожертвования для его семьи. Сергей не хочет их брать. Он полагается, как на сердечные капли, на свою веру: «Нам поможет Господь»[162].

Один служащий из руководства исправительного лагеря сказал Сергею по секрету, что из Москвы пришел приказ «покончить с козлом», т. е. с Ходорковским[163]. В апреле 2006 г. сосед Ходорковского по камере ночью, когда тот спал, нападает на него с ножом. Органы власти, по-видимому, пытаются скрыть это происшествие, поскольку о нападении адвокаты узнают только спустя два дня. «Его лицо изуродовано», — сообщает бывший партнер Ходорковского Леонид Невслин из Израиля, своей вынужденной ссылки. Администрация тюрьмы успокаивает: Ходорковский просто во время ссоры с «молодым товарищем» получил удар кулаком в нос и несколько царапин. Почему же после такого пустяка ему пришлось несколько дней пролежать в стационаре, никто не объясняет. Агентство новостей «Интерфакс» разъясняет, ссылаясь на источники, которые не могут быть проверены, что Ходорковский приставал к соседу по камере с сексуальными домогательствами. Гомосексуализм же в России является еще большим грехом, нежели некоторые особо тяжкие преступления.

Леонид Невслин, владелец контрольного пакета акций «Менатепа», контролирующего «ЮКОС», убежден в том, что Путин отдал приказ любой ценой сломить Ходорковского, унизить его[164].

Невслин обвиняет западные организации по защите прав человека в том, что они своим отказом признать Ходорковского политическим заключенным дали зеленый свет «произволу и насилию» органов власти в отношении заключенных.

Дело «ЮКОСа» было последним нарушением табу, органы власти после него стали брать еще больше взяток, чем прежде, жалуется бизнесмен из провинциальной Костромы от имени многих своих коллег: «Тогда был дан наглядный урок. Преднамеренно или нет, но это был сигнал аппаратчикам по всей стране о том, что отныне предприниматели — каста неприкасаемых».

«Для моих друзей — все, для моих врагов — закон», — сказал однажды испанский диктатор Франко. Высказывание Франко здесь как никогда кстати: там, где законы применяются произвольно и перекручиваются, право превращается в несправедливость.

«Это уничтожение предприятия. Теперь главная цель атаки на «ЮКОС» ясна, — пишет «Независимая газета» в Москве. — Дело в том, чтобы развалить самый богатый нефтяной концерн России. Над народным хозяйством веет духом анархии, который на любой форме собственности ставит клеймо «кража». То же произошло и с концерном «ЮКОС». Все имущество, которое он сам «украл», теперь конфисковано и продано».

Советник Путина по вопросам экономики Андрей Илларионов называет действия органов власти против нефтяного гиганта «обманом года». И сразу же либерал теряет свои самые важные сферы ответственности в Кремле. Среди руководителей промышленных предприятий со времен Ельцина распространяется страх. Многие бегут за границу, хотя бы на какое-то время. Прежние олигархи все больше превращаются в экономов предприятий, которыми они раньше управляли.

Ставки на монополию Кремля огромные. В 2004 г. своим указом Путин объявляет более 1000 фирм «стратегическими предприятиями», которые находятся под особым наблюдением страны и контролируются ею прямо или опосредованно. То, что представители государства включаются в наблюдательные советы госпредприятий, является обычной практикой и в других странах, однако такой совет представляет собой не более чем коллегию, и лишь иногда отдельные его члены входят в руководство. В условиях западной рыночной экономики едва ли можно себе вообразить, что высокопоставленные политики фактически держат под контролем огромные концерны с миллиардными оборотами, как, например, в России. Связи между чиновниками и предприятиями достигли ужасающих масштабов.

Уже в начале девяностых годов около 70 % российского ВНП контролировалось двадцатью-тридцатью большими бизнес-кланами, и тенденция возрастает. Промышленные гиганты подавляют конкуренцию, и это им удается все легче из-за того, что они в последние годы все теснее сплетались с государственной властью. Там, где отсутствует действительная, живая конкуренция, где важные решения принимаются кулуарно в служебных помещениях, там настоящий успех и прогресс невозможны.

Высокие цены на нефть являются для России одновременно и проклятием, и благословением. С одной стороны, они наполняют государственную казну. С другой — снижают мотивацию для осуществления действительных реформ, помогают сохранять неконкурентоспособную, неэффективную систему. Политика занимается больше распределением денег, чем модернизацией структур и обеспечением независимости экономики от экспорта нефти. Продажи нефти отмывают чеки в иностранной валюте на огромные суммы.

В экономике данный феномен, который впервые был замечен в шестидесятых годах в Нидерландах, называется «голландская болезнь». Этот термин обозначает тревожное явление: большие поступления от экспорта, в данном случае от продажи сырья, посредством ревальвации валюты ведут к проблемам со сбытом в других отраслях экономики. Отток сырья чреват кризисом в отдельных отраслях промышленности, вплоть до их отмирания. Средства противодействия, такие как снижение налогов или валютные компенсации, Россия не использует: она наслаждается «сырьевой вечеринкой» по полной, свыкнувшись с опасностью дурных последствий[165].