Дорога на Майдан. Причины украинского кризиса

Диссиденты

После войны к Украине присоединили Закарпатье, а в 1954 г., к 300-летию Переяславских соглашений, Хрущев передал ей Крым. Вскоре после окончательного подавления бандеровского движения умер Сталин. В первое послесталинское десятилетие радикальные националистические идеи не получали сколько-нибудь широкого распространения. Берия, входивший в состав коллективного руководства СССР, попробовал было расширить права национальных республик, но очень скоро он был арестован коллегами-соперниками и убит. При Хрущеве политика русификации республик продолжалась, но особого сопротивления не встретила — в центре внимания во время хрущевской оттепели был вопрос о перспективах десталинизации: превратится ли оттепель в весну или же вновь начнутся заморозки? Впрочем, было все-таки несколько кружков, ставящих своей целью пропаганду большей самостоятельности Украины или даже полного отделения ее от СССР. В 1960 г. Л. Лукьяненко, И. Кандыба и А. Любович пытались создать Украинский рабоче-крестьянский союз, выступающий за выход республики из СССР. Организаторов этого союза довольно быстро арестовали и приговорили к длительным срокам заключения. То было во Львовской области (Галиция все-таки, с выраженными бандеровскими традициями), а на Большой Украине к началу 60-х годов стало формироваться довольно широкое украинское общественное движение, которое выступало с общедемократических позиций и отделения республики не требовало.

В 1959 г. в Киеве был создан Клуб творческой молодежи, президентом которого стал молодой режиссер Лесь Танюк. Там встречались поэты Иван Драч, Лина Костенко, Васыль Сгус, Васыль Симоненко, Мыкола Винграновский, художники Алла Горская и Виктор Зарецкий, филологи Иван Дзюба и Иван Свит. лычный, историк Михайло Брайлевский, журналист Вячеслав Чорновил… Блестящее созвездие талантливых художников, заставляющее вспомнить культуртрегеров 20-х годов — энтузиастов украинского ренессанса. Культовой фигурой в этих кругах стал поэт Васыль Симоненко. Он писал прокоммунистические и даже откровенно антинационалистические стихи (вероятно, искренне, поскольку поэту не было смысла скрывать свои чувства — он быт смертельно болен и умер совсем молодым в 1963 г.) и в то же время резко критиковал современную ему власть. И страстно любил Украину. Не обладая большим талантом, Симоненко умел заражать людей своей страстностью, возбуждать в них чувство любви к Украине.

Настроение украинской творческой интеллигенции в это время было примерно таким же, как и в художественных кругах Москвы и Ленинграда. В целом доминировал оптимизм, но нарождающееся украинское общественное движение не могло не обратить внимания на явно неудовлетворительное положение украинского языка и культуры. Его участники связывали это с русификацией, начавшейся еще в 30-е годы. С 1962 г. в Клубе проходили острые дискуссии на эту тему. Литература на украинском языке не только не имела перспектив широкого распространения на общесоюзном пространстве (что объяснимо), но в связи с повсеместным распространением русского языка на Украине стала вытесняться русской литературой на периферию уже внутри республики. О легальном выходе произведений украинской культуры в открытый мир из закрытого от этого мира советского государства, конечно, не могло быть и речи. Украинская культура, таким образом, быта обречена на провинциализм, который со временем мог лишь усугубляться. И это, естественно, волновало участников украинского демократического движения, в котором литераторы и художники составляли большинство.

Быта и другая угроза, касающаяся уже не одних только творческих интеллигентов, но гораздо более широких слоев населения Украины. В республике как раз в 60-е годы очень активно проходила урбанизация. С 1959 по 1970 г. городское население выросло на 6,5 млн человек (с 46 % всего населения Украины до 56 %). Особенно быстро росло население восьми самых крупных городов. Население Киева увеличилось в это время с 1 млн 104 тысяч человек до 1 млн 632 тысяч, т. е. в полтора раза, Харькова и Днепропетровска — на 31 %, Одессы — на 34 %, Донецка — на 26 %, Запорожья — на 51 %, Кривого Рога — на 46 %, Львова — на 35 %[102]. Все эти города, кроме Львова, уже давно были в основном русскоязычными. Около 28 % переселенцев в украинские города приехали туда из других республик, преимущественно из России[103], что еще больше усилило потенциал русского языка в среде городского населения Украины. Но большинство новых жителей бо льших городов все же были выходцами из деревень или малых городов Украины. Их родным языком был украинский, и потому на новом месте, где господствовал русский язык, они чувствовали себя весьма неуютно. Язык этот они все, конечно, понимали, но свободно им не владели.

Главное: этим людям было не просто неуютно — у себя на родине они из-за относительно слабого владения русским языком оказались социально дискриминированными. В самых престижных вузах республики (технических и медицинских) преподавание шло на русском языке, профессиональный язык украинской промышленности был русским, и, соответственно, социальная функция украинского языка ограничивалась пределами сельской местности (в крайнем случае, уровнем района). Карьерные перспективы у тех, кто свободно говорил по-русски, были явно предпочтительнее. Такая ситуация заставляла даже украиноязычных граждан республики отдавать детей в русские детсады и школы — ведь все желают своим детям благополучия. В результате социальная сфера украинского языка постоянно сокращалась.

Очевидно: сам факт наличия единого общесоюзного хозяйственного комплекса, от которого в тот момент советская власть полностью отказаться объективно не могла, диктовал свои условия. Но так же очевидно, что проблема требовала скорейшей политической коррекции, чтобы как минимум не довести возникшие на Украине (как и во всех других республиках, кроме РСФСР) противоречия до антагонистических. В середине 60-х годов Иван Дзюба пишет книгу «Интернационализм или русификация?», в которой предлагает решить проблему в духе национальной политики Ленина, т. е. путем возвращения к ленинскому принципу создания СССР как союза суверенных во многих отношениях (прежде всего в вопросах культурной автономии) республик. «Сегодняшнее ходячее понимание сути и формы Союза Советских Социалистических Республик, — писал Дзюба — далеко отошло от того, какими их мыслили Ленин и партия в ленинские времена: от свободного союза независимых национальных государств с одинаковым социальным строем»[104]. Свою книгу И. Дзюба в декабре 1965 г. направил руководителям УССР. Вместе с письмом против репрессий, которые в то время имели место в Западной Украине.

Поначалу большинство молодых диссидентов, соблазненные оттепелью, верили, что советская власть сможет, преодолев сталинизм, постепенно трансформироваться в социальную демократию — в подлинный Союз Советских Социалистических Республик. Творческая молодежь, пыталась возродить культурные традиции украинского ренессанса 20-х годов. Казалось, в чем тут опасность для советской власти? Но советская власть застойной эпохи, как и царская власть в свое время, не знала компромиссных решений и на всякий нестандартный образ мысли отвечала репрессиями, но только более жестокими, чем во времена самодержавия. Летом 1965 г. были арестованы молодые украинские интеллигенты — Иван Свитлычный, Михаил и Богдан Горыни, Михаил Осадчий, Валентин Мороз, Ярослав Геврич и другие. Сделано это было явно по указке московского КГБ. Выбор жертв быт, по-видимому, случайным (демократ-просвещенец Свитлычный, например, оказался в одном списке с национал-радикалом Морозом). Цель КГБ, судя по всему, быта простой: запугать самых активных, независимо от их взглядов, чтобы другим неповадно было. Реакция общественности оказалась неожиданной. После премьеры фильма Сергея Параджанова «Тени забытых предков» на сцену киевского кинотеатра «Украина» вышел Иван Дзюба и сообщил о недавних арестах. Тут же в проходах зала появились Васыль Стус и Славко Чорновил, которые призвали зрителей в знак солидарности с преследуемыми встать. Несколько десятков человек тут же встали. Совершенно невероятная история для тогдашнего Киева. Весть о событии широко разошлась по городу и распространилась по всей Украине. Тему повсеместно обсуждали на встречах за кухонным столом тысячи интеллигентов — украинцев, русских, евреев. В высокие инстанции пошли запросы от авторитетнейших людей Украины — авиаконструктора Олега Антонова, кинорежиссера Сергей Параджанова, писателя-лауреата Олеся Гончара и многих других.

В какой-то момент показалось, что первый секретарь ЦК КПУ Петр Шелест готов прислушаться к обеспокоенным голосам творческой интеллигенции. Отношение власти к диссидентам несколько смягчилось. 22 мая 1966 г„в 105-ю годовщину перезахоронения праха Т. Шевченко на Украине, у памятника кобзарю прошел митинг, где выступали участники диссидентского движения. А 29 сентября того же года, в 25-ю годовщину массовых расстрелов евреев, тысячи людей, в том числе и украинские диссиденты, пришли в Бабий Яр. Там Иван Дзюба говорил о трагедии Бабьего Яра как об общей трагедии еврейского и украинского народов, о том, что ему как украинцу стыдно за явления антисемитизма, которые все еще встречаются среди украинцев.

Многолюдным был митинг у памятника Шевченко и на следующий год — 22 мая 1967-го. Милиция попыталась его разогнать, схватив несколько человек и запихнув их в милицейскую машину. Диссидент Плахотнюк вспоминает: «На какую-то минуту толпа оцепенела, но в следующее мгновение взорвалась громовым и гневным скандированием: “Ганьба!"… Решили призвать присутствующих идти к ЦК КПУ и требовать освобождения арестованных… Довольно быстро колонна построилась и двинулась… На Банковой, тогдашней Орджоникидзе, навстречу нам вышли поливальные машины, направляя на колонну мощные струи воды, но колонна не испугалась и не рассеялась… Наконец к часу ночи к нам вышли министр внутренних дел Иван Головченко и господин Калаш, кагебист по идеологии. На настоятельное требование демонстрантов Головченко пообещал привести арестованных к почтамту»[105]. Задержанных привели и отпустили. Это была победа. Митинги у памятника Шевченко и в Бабьем Яру продолжались. Диссидентское движение набирало обороты.

К сожалению, вместе с ростом движения усиливался и его национал-радикализм. И это было не случайно: по данным социолога Всеволода Исаева, в диссидентском движении на Украине весьма значительной была доля украинцев сельского происхождения. «Большей частью, — пишет Исаев, — это социально мобильные элементы общества, мигрировавшие из сел в города. Именно они в наибольшей степени ощущают угрожаемое состояние украинских институций»[106]. Но они же, добавлю от себя, хуже других разбирались в общей политической ситуации и, не очень хорошо представляя, каких уступок можно добиться, а каких нельзя, требовали всего и сразу.

Первый секретарь ЦК КПУ Петр Шелест шел на компромиссы с диссидентами вовсе не из любви к демократии и социальной справедливости. В июле 1968 г. на переговорах в Чиерне-над-Тисой между реформаторским руководством Чехословакии и Политбюро ЦК КПСС именно Шелест занимал самую жесткую позицию, именно он был инициатором военного вторжения. Поддержка украинского общества была нужна Шелесту для усиления влияния Украины на общесоюзную политику, а значит и для усиления собственной власти. Но в Кремле амбиции Шелеста стали вызывать подозрение, да и среди украинского руководства росло число его недоброжелателей. В конце 1971 г. Шелест впал в немилость у Кремля, в апреле его сняли. Еще до его снятия в январе 1972 г. КГБ арестовал более ста оппозиционных украинских интеллигентов. Брали всех без разбора — коммунистов и демократов, просвещенцев и радикалов. И всем давали драконовские сроки заключения (или сажали в «психушку»). Свою задачу советские органы безопасности понимали, по-видимому, совсем просто — выполоть, выкорчевать всякое инакомыслие на Украине любой ценой. Все то же «Тащить и не пущать!».