Дорога на Майдан. Причины украинского кризиса

Украинские националисты в годы перестройки

Репрессиями советская власть превратила диссидентов в своих непримиримых врагов. Но решить реально существующие проблемы она так и не смогла. Советская массовая культура, довольно высокого, кстати, уровня, помогала отвлекать часть внимания граждан от хлеба насущного. Миллионы людей любили талантливо сделанные, хотя в общем-то беспроблемные фильмы Рязанова и Гайдая. Им нравились замечательные детские мультфильмы, они читали занимательную литературу, смотрели фигурное катание, балет, футбол, хоккей и т. п. Украинская молодежь могла активно проявлять свои патриотические чувства, болея за киевское «Динамо» в матчах против московского «Спартака» (приемник Шелеста Щербицкий был большим любителем футбола и немало сделал для украинских футбольных команд).

Все это, безусловно, способствовало тому, что очень многие украинцы неплохо вжились в образ советского человека. Хобсбаум, по-видимому, был в чем-то прав, утверждая, «что до Горбачева ни одна советская республика — кроме прибалтийских — не стремилась к отделению от СССР»[108]. Но это вовсе не означает, что в этих республиках не было недовольных советской властью. Их было совсем не мало, причем число недовольных нарастало по мере поступления информации о жизни в Европе и США. Часть советских людей, в том числе украинцев, потихоньку начала идеализировать Запад. Интеллигенция восторгалась западной свободой слова, а обыватели — тамошним уровнем материальной жизни. С Запада шли все новейшие технологии, все модные новинки, и, главное, там процветало «общество потребления». В СССР же с потреблением было совсем плохо: купить было нечего и не на что, с житьем — совсем худо. Советский Союз, добиваясь статуса супердержавы, возлагал на себя непомерные нагрузки, все больше и больше накачивая мьшцы ВПК и преимущественно развивая тяжелую промышленность. Все, что касалось потребностей населения, в том числе образования и здравоохранения, финансировалось по остаточному принципу. А тут еще никому не нужная война в Афганистане и поступающие оттуда регулярно цинковые гробы.

С приходом к власти Горбачева началась перестройка. Центром возрождения национализма в перестроечное время стала Галиция, где сразу же вспомнили о бандеровских традициях. Всего лишь через пару лет после начала перестройки в городах и селах Западной Украины можно было увидеть марширующих стариков в какой-то странной военной форме — это были оставшиеся в живых бойцы УПА, вытащившие откуда-то свое припрятанное обмундирование. Удивительнее было то, что от Львова почти не отставал Киев. Впервые, после десяти лет эмиграции, приехав в Киев летом 1990-го, я не узнал города и, главное, киевлян. Десять лет назад многие мои друзья боялись затрагивать в разговоре политические вопросы, а те, кто все же решался об этом говорить, как правило, защищали самые умеренные позиции. Теперь самым умеренным был я сам — в прошлом диссидент, а потом журналист радио «Свобода», редактор программы о национальных проблемах СССР. Многие мои знакомые открыто выражали недовольство медлительностью Горбачева, радовались провозглашению Украиной суверенитета, ждали, когда рухнет СССР, и ругали москалей (раньше я не слышал в Киеве этого слова даже из уст откровенных националистов). Особенно активно поддерживала сепаратистские идеи художественная интеллигенция. В том числе и те, кто раньше любил Булгакова и восторгался «Белой гвардией» (пассажи о Петлюре их тогда совсем не смущали). По-видимому, всех их загипнотизировала атмосфера, царящая в городе, — множество различных организаций и партий, в основном националистических, каждая со своей программой и своими листовками, которые в большом числе раздавали на всех углах, развешивали на стенах домов и подземных переходов.

Националистическое направление движению за перемены дали вернувшиеся из лагерей вчерашние диссиденты, которых власть своими действиями превратила в непримиримых противников всего советского. Демократы в украинском диссидентском движении всегда были в меньшинстве, вот и стали националисты ядром концентрации общественных сил. Объединив почти все националистические партии, организации и даже мелкие группы, они сформировали самое влиятельное на Украине общественное движение — «Народный Рух — за перестройку». В годовщину единения УНР и ЗУНР 22 января 1990 г. Рух организовал «живую цепь» из трех миллионов человек, соединившую Киев и Львов. А 30 марта того же года Рух на выборах в Верховную Раду УССР получил почти 28 % голосов и провел в парламент сильную фракцию.

Успехи националистов были очевидны — они с каждым днем набирали силу, тогда как коммунисты ее стремительно теряли. Между этими двумя полюсами ничего серьезного не было. Была демплатформа компартии, из которой потом выросла Партия за демократическое возрождение Украины, были социалисты и даже небольшая социал-демократическая партия, но их платформы были весьма расплывчаты — было очевидно, что лидеры всех этих политических сил сами не знати, куда хотят повести Украину. А националисты знали — к независимости! В период всеобщей растерянности четкость обозначенной позиции была очень серьезным преимуществом.

Но в 90-м большинство украинских граждан, особенно за пределами Галиции, Волыни и Киева, все еще голосовали за коммунистов, и поэтому лидеры националистов вынуждены были сдерживаться. Лидер «Руха», поэт Иван Драч, в феврале 1990 г. отвечая на вопрос корреспондента журнала «Форум» о возможных вариантах нового союзного договора, демонстрировал чудеса изобретательности: «Если говорить о том, возможна ли федерация, то, конечно, конфедерация здесь предпочтительнее. Но есть прекрасное слово союз, которое в какой-то мере объемлет понятие федерации и в какой-то мере понятие конфедерации». Вроде бы он за сохранение союза республик, но из текста того же интервью видно, что все это не более, чем тактический маневр. Драч говорит о желательности объединения народов, когда-то составлявших Речь Посполитую, и утверждает: «…создание свободной, независимой, суверенной Украины необходимо всем в европейском доме, особенно в восточноевропейской части этого дома»[109]. Сепаратистские настроения лидера «Руха» несомненны. Но он отнюдь не самый большой радикал. Очень многие националисты были настроены куда более решительно, чем Драч. Им не было нужды в дипломатичности. Пусть украинская нация еще не сформировалась, надо как можно скорее добиться независимости — суверенному государству легче будет достроить нацию. Но чтобы не потерять голоса русскоязычных избирателей (а это половина всех граждан Украины), даже самые радикальные националисты, говоря о будущем суверенной республики, старались продемонстрировать свою толерантность и демократизм. Даже Левко Лукьяненко, еще в 1961 г. организовавший подпольную организацию «Украинский рабоче-крестьянский союз», четверть века проведший за колючей проволокой лагерей, в это время старался быть очень мягким в своих выступлениях. В одном из интервью 1989 г. он говорил: «Я думаю, что самый правильный путь к лучшему обществу, это не делать зла на пути к этому обществу… Культурно-национальную автономию должны получить и русские, и евреи, и молдаване, и представители всех других народов, живущих на Украине… И те родители, которые захотят послать своих детей в русскую школу, пусть посылают в эту школу, — это их право… я считаю, что и русские, живущие на Украине, и молдаване, и другие должны быть тоже заинтересованы в создании независимого украинского государства, поскольку оно, наверняка, было бы и демократичнее, и гораздо лучше материально обеспечило бы людей»[110]. Так до августа 1991-го говорили, а возможно, и искренне думали украинские националисты. Но хотя они в последние годы перестройки пользовались большим авторитетом, поддержать их сепаратистские настроения украинцы в массе своей были еще не готовы.

После августовского 1991 г. московского путча многое изменилось. Одна из самых интересных загадок украинской истории: «Почему в марте 91-го украинцы выраженным большинством (70,2 %) проголосовали за сохранение СССР, а всего лишь восемь месяцев спустя еще более внушительным большинством (90,3 %) — за независимость Украины?» Разгадка кроется в событиях, что имели место на Украине и в Советском Союзе в промежутке между мартом и декабрем.

На Украине у коммунистов, Кравчука и националистов «Руха» именно в момент путча выявилась общность интересов. И те и другие не хотели возвращаться под контроль Москвы. И, заключив между собой сделку, они поспешили объединиться и (как только стало ясно, что путч провалился) провозгласить независимость Украины. Российских либералов во главе с Ельциным, только что победивших путчистов, вполне устраивало такое развитие событий на Украине. Они догадывались, что отделение украинской республики предопределит скорый распад всего Союза. А значит, Ельцин станет реальным руководителем России. Судьба Украины и ее будущие отношения с Россией русских либералов тогда интересовали очень мало. Как и тот факт, что Верховная Рада УССР, провозгласив независимость Украины, явно превысила свои полномочия и вышла далеко за пределы существовавшего тогда правового поля. В апреле 1990 г. Съезд народных депутатов СССР принял Закон № 1409-1 «О порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из СССР». Украина, провозглашая свою независимость, этот закон полностью проигнорировала. Противоречило закону — то, что Акт о независимости был принят Верховной Радой до проведения всенародного референдума. Не соответствовал закону и сам факт проведения референдума 1 декабря 1991 г. Ведь он состоялся, напомню, всего лишь через 8 месяцев после мартовского референдума, на котором граждане УССР высказалось против выхода из Союза. А статья 10 закона № 1409-1 гласит: «В случае если по итогам референдума не принято решение о выходе союзной республики из СССР, новый референдум по этому вопросу может быть проведен не ранее чем через десять лет с момента проведения предыдущего референдума»[111]. По сути, весь процесс реального выхода Украины из Союза никак не соответствовал требованиям закона о порядке выхода союзной республики. И самое печальное, что приехавшая в Киев официальная делегация союзного и российского парламентов ограничилась приветствиями в адрес украинских депутатов Рады, чем де-факто признала их действия законными.

Поражение августовского путча было поражением власти, которая большинству советских граждан до того казалась незыблемой. Для огромной массы людей на Украине это был шок, от которого они очень долго не могли оправиться. Им приходилось в срочном порядке решать вопрос, как жить дальше, на кого теперь ориентироваться. Формальная власть по-прежнему была в руках вчерашнего главы ЦК КПУ Кравчука, Россия против украинской независимости не протестовала, так что, возможно, ничего страшного в случае отделения Украины не будет, у населения вроде бы не оставалось иного выбора, как принять то, что произошло. Тем более что Кравчук обещал сохранение союзных и дружеских отношений с Россией и равноправие для всех украинских граждан, независимо от национальности и языка. Пропаганда (как националистическая, так теперь уже и государственная) активно убеждала людей в том, что раньше Украине приходилось кормить чуть ли не весь Союз, а теперь, в независимом государстве, стране станет намного легче, и люди будут жить лучше. А лидер Руха Иван Драч успокаивал русскоязычных интеллигентов: «Русские на Украине должны жить лучше, чем они живут в Москве, Ленинграде или Нью-Йорке. Для нас важно, чтобы здесь быт развит прекрасный русский театр, прекрасное русское кино, прекрасные русские журналы, газеты и так далее, чтобы они были на более высоком уровне, чем в Москве и Ленинграде. Тогда и сила будет, тогда та же русская культура и еврейская культура, и польская культура будут подхлестывать украинскую культуру, чтобы она вышла на уровень передовых европейских культур»[112]. Люди поверили сладким речам и в декабре на референдуме проголосовали за независимое украинское государство [113].