Дорога на Майдан. Причины украинского кризиса

Но это потом, а в первые годы независимости радикалы были самой шумной и агрессивной силой, но отнюдь не самой влиятельной политической. Такой силой был тогда «Народный Рух», лидеры которого поначалу хотели (надеюсь, искренне), чтобы в Украине было хорошо не только украинцам, но и русским («лучше, чем в Москве»), и евреям («.лучше, чем в Тель-Авиве»). Большинство этих лидеров — вчерашние диссиденты, многие из которых (хотя и не все) выступали не только за интересы нации, но и за равноправие всех граждан, включая представителей национальных меньшинств, за правовое государство и институциональную демократию. Теоретически они стремились создать не этническую, а гражданскую украинскую нацию. Стремились, но не смогли.

Почему «Рух» не смог реализовать декларируемые им цели?

Во-первых, думаю, потому что опорные точки «Руха» находились на Западной Украине (прежде всего, в Галиции и на Волыни). А там ему приходилось конкурировать в борьбе за поддержку населения, сохранявшего память о временах УПА, с радикалами, которые откровенно выступали под бандеровскими знаменами и лозунгами и прямо призывали к реваншу за поражение их кумиров. Отнюдь не самая благоприятная атмосфера для тех, кто хотел бы выполнить свои обещания и соединить на равных восток и запад страны.

Во-вторых, потому что среди лидеров «Руха» было немало людей, пострадавших от советских репрессий. У них не было никаких иллюзий в отношении советской власти и коммунистических идей. Между тем на востоке страны советская идеология еще была весьма популярной. В основном среди русскоязычных людей, ориентированных на союз с Россией. Именно против русификаторских тенденций, идущих из Москвы, как раз и выступали в свое время бывшие диссиденты, нынешние национал-демократы. Быть толерантными и защищать права русскоязычных граждан Украины «руховцам» было трудно, и делать это искренне они просто не могли. Одно дело — произносить красивые слова, совсем другое — эмоционально быть готовыми добиваться реализации сказанного.

В-третьих, потому что руководители «Руха», хотя и называли себя национал-демократами, прежде всего все-таки были националистами. Идея нации всегда была для них приоритетной. И они старались не замечать принципиальных противоречий между либерально-демократическими ценностями и националистической идеологией. А когда им приходилось с этими противоречиями сталкиваться на практике, они всегда отдавали приоритет интересам нации, как они их понимали, а не правам человека и гражданина.

Как националисты, они интуитивно чувствовали, что главными средствами формирования нации является печатное слово (в наше время лучше говорить обо всех формах массмедиа) и образование на родном языке. А в этих сферах все еще доминировал русский язык. Вот и поставили национал-демократы требование украинизации в самый центр процесса формирования украинской нации. И не было бы в этом ничего плохого, если бы их требования касались уравнивания возможностей русского и украинского языков. Но национал-демократы настаивали на вытеснении русского языка из всех сфер политического, социального и экономического пространства Украины. За желающими они готовы были сохранить лишь возможность пользоваться русским языком в быту. «Пусть разговаривают на нем с женой в кровати», — шутил один из лидеров «Руха» (шутил ли?). Виктор Ющенко, став в ходе «оранжевой революции» президентом страны при активной поддержке национал-демократов, почти в каждом своем выступлении провозглашал: «Одна нация — один язык». Иными словами: поскольку Украина является государством украинской нации, в ней должен быть один язык — украинский. И национал-демократы ему аплодировали.

В самой природе движений, которые считают себя национал-демократическими, заложено противоречие. Очень уж серьезна разница между двумя словами, связанными дефисом в словосочетание национал-демократ. Ведь в политической жизни очень часто приходится выбирать, кому отдать предпочтение — интересам нации или правам гражданина. В гражданской папин (т. е. нации равноправных граждан) оба эти понятия, казалось бы, должны быть одинаково значимыми. Но это лишь теоретически. На практике противоречия между ними сохраняются всегда. Они проявлялись еще в момент становления первой гражданской нации — французской. Уже тоща довольно острым было противостояние между французской республикой, желавшей уравнять в правах всех граждан, и еврейской общиной Франции, которая настаивала на сохранении своей национальной и религиозной идентичности. И позже французские республиканцы, проводя офранцуживание Прованса или Бретани, как правило, забывали о демократических принципах и общефранцузские интересы ставили выше прав региональных меньшинств.

Подобные противоречия проявлялись многократно в новых государствах, создаваемых при активном участии националистов. И напрасно Бенедикт Андерсон уверял своих читателей, что ненависть может быть «националистическим продуктом» лишь в порядке исключения. Ссылался он при этом на то, что в поэтическом творчестве националистов и в национальных гимнах выражение злых и агрессивных чувств встречается крайне редко[117]. Увы, не выходя за пределы одного только украинского поля, мы легко найдем массу примеров обратного. Моря «вражьей крови» разливаются в стихах величайшего из украинских национальных поэтов Тараса Шевченко, да и нынешний гимн Украины на слова Павла Чубинского не отличается миролюбием и более всего похож на лихую песню разбойников-гайдамаков:

Згинуть наші вороженьки, як роса на сонці,
Запануєм і ми, браття, у своїй сторонці.
Душу, тіло ми положим за нашу свободу.
І покажем, що ми, браття, козацького роду.
Станем, браття, в бій кровавий від Сяну до Дону
В ріднім краю панувати не дамо нікому.

Проявление ненависти ко всевозможным «иным» украинские националисты откровенно демонстрируют и сегодня — чего стоят жуткие скандирования тысячных толп, марширующих по ночному Киеву или Львову: «Комуняку — на гілляку! Москаля — на палю!» (Коммуниста — на сук! Москаля — на кол!)

Дело, однако, не в одной только ненависти. Пока украинский национализм бы периферийным этнонационализмом, защищающим этническое украинское меньшинство якобы от его имени в российской, а затем советской империи, у него была одна ро ль, когда же он стал в независимой Украине «гегемонистским, или доминирующим национализмом» (терминология В. Тишкова [118]), роль его радикальным образом изменилась. Украинским националистам было бы объективно трудно быстро объединить всех граждан страны в одну нацию, не ограничивая права значительного числа людей, в том числе и в вопросах языкового самоопределения. И они, как и французские республиканцы в свое время, решая подобную проблему, легко забывали о своем демократизме и раз за разом нарушали права меньшинств. Вспомним еще раз приведенные выше слова Алексея Миллера о том, что «антиассимиляторский пафос украинофилов менялся на прямо противоположный, когда украинцы оказывались сильной стороной». Уж больно эти слова сегодня к месту.

Первая, самая мощная и продолжительная, атака националистов была нацелена на русский язык. В этой атаке национал-демократы шли единым фронтом с национал-радикалами, ничуть не уступая им в активности.