Дорога на Майдан. Причины украинского кризиса

О нации и национализме

До сих пор четкого определения понятия «национализм» нет, точнее, никто не может дать такого определения, которое тут же не вызывало бы принципиальных возражений. Один из исследователей проблемы национализма Энтони Д. Смит определяет его как «идеологическое движение за достижение и утверждение независимости, единства и идентичности от имени населения, которое, по замыслу некоторых своих представителей, должно представлять собой реальную или потенциальную "нацию"»[46]. Здесь мы сталкиваемся с ситуацией, когда определение одного расплывчатого понятия (национализм) привязывается к другому не менее расплывчатому понятию (нация).

Что такое нация? По И.Г. Гердеру, который был одним из первых философов, обратившихся к интересующей нас теме, понятие нация тождественно понятию народ, а все народы созданы Творцом. Гердер полагал, что изначальная изоляция народов морями и горами была отнюдь не случайной. Она имела целью сохранить за каждым народом свой неповторимый «гений», свой особый способ миропонимания. История, по Гердеру, представляет собой поле соперничества народов за то, кто из них скорее приблизится к Божественному идеалу. Победители в этом соперничестве вправе претендовать на особую роль в мире[47].

И.Г. Фихте, как и Гердер, полагал, что спущенный сверху Volksgeist (дух народа) развивается и совершенствуется в процессе исторического развития. Фихте утверждал, что каждый народ — это коллективная индивидуальность, и только в ней, только в согласии с духом всего народа человек может выразить себя свободно и в полной мере. Предваряя свои «Речи к немецкой нации», Фихте пишет: «До сих пор всякое развитие человечности в немецкой нации исходило от народа». Народ, по Фихте, является источником формирования нации, но еще не самой нацией. Для того, чтобы стать нацией, народу нужна власть, «которая вынуждена воспитывать себя и воспитывать народ дабы сохраниться — ибо, если эта задача не будет решена, "нацией" станут другие»[48]. Говоря о тесных взаимоотношениях между понятиями «нация» и «власть», Фихте напрямую не связывает власть с государством. По-видимому, потому, что в его время единого немецкого государства еще не было. Но кто-то все же, при отсутствии государства, должен был воспитывать себя и народ так, чтобы он мог стать нацией? Фихте возлагал эту миссию на вождей народа, озабоченных его судьбой, и на когорту их верных сподвижников, т. е. на тех, кого мы сегодня называем национа листами.

Взгляды на нацию как на некое изначальное единство людей, объединенных происхождением и языком, принято называть примордиализмом. Большинство современных социологов примордиалистский подход отвергают, предпочитая концепцию конструирования наций. Английский философ и антрополог Эрнест А. Геллнер в своей работе «Нация и национализм» писал: «Нация как естественный, установленный богом способ классификации людей с особой судьбой — это миф». И добавлял: «Национализм порой сам изобретает культуры, превращая их в нации»[49]. По мнению Бенедикта Андерсона, «национальность, а вместе с ней и национализм являются особого рода культурными артефактами»[50].

Точки зрения Геллнера и Андерсона, казалось бы, внешне схожи, но между ними есть весьма серьезное различие. Геллнер считал продуктом мифотворчества именно «изобретенные» нации, а не сообщества людей как таковые, тогда как Андерсон утверждал, что не только нации, но и все прочие сообщества являются продуктом воображения людей, в эти сообщества входящих. Он полагал, что нации искусственно создаются человеческим воображением посредством печатного капитализма и «паломничества» большой массы людей, вынужденных ради достижения личного благополучия постоянно передвигаться от периферии к центру страны и обратно, участвуя тем самым в формировании общего коммуникативного поля. Для сотворения наций, по Андерсону, нужны соответствующие условия. Этот процесс может начаться лишь после того, как утратят «свою аксиоматическую власть над людскими умами три основополагающих культурных представления». Первое: закрепленные в «священных писаниях» религиозные догматы (в частности, христианские и мусульманские), почитание которых создает трансконтинентальные братства. Второе: вера в то, что общество должно объединиться под властью монархов, якобы, имеющих особое право на управление людьми с «божественного произволения». Третье: «такое представление о темпоральности, в котором космология и история неразличимы». Лишь «под воздействием экономических изменений, открытий (социальных и научных) и развития все более быстрых коммуникаций» космология и история оказываются разделенными. Тогда-то и приходит время искать пути формирования сообществ с помощью человеческого воображения, а не божественного промысла. «Ничто так не способствовало ускорению этого поиска и не делало его столь плодотворным, как печатный капитализм, открывший для быстро растущего числа людей возможность осознать самих себя и связать себя с другими людьми принципиально новыми способами», — утверждал Андерсон[51].

Когда теряется уверенность в беспрекословной истинности религиозных догм, когда рушится вера в божественное происхождение монархической власти и наступает эпоха научных открытий и социальных перемен, люди по своему усмотрению начинают строить сообщества. Но что должно лечь в основу формирования нации? Вековые национальные традиции? Хобсбаум и Рейнджер, рассматривающие, подобно Андерсону, нации как продукт искусственного конструирования, считали несостоятельными очень многие из национальных традиций. Крейг Калхун с этим не согласен. «Силу традиции (или культуры вообще) придает не ее древность, а ее непосредственность и данность, — пишет он. — Некоторые представления националистов могут быть исторически сомнительными, но они все же вполне реальны в качестве аспектов жизненного опыта и основы для действия»[52]. Мне представляется это замечание важным в том смысле, что традиционные претензии националистов нельзя отвергать с порога как не заслуживающие внимания. К ним следует относиться серьезно, хотя бы для того, чтобы успешнее преодолевать националистические заблуждения.

Всем знакома марксистская теория наций в ее сталинской интерпретации: «Нация есть исторически сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры». В чем-то эта теория напоминает концепцию нации Джона Ст. Милля, который полагал, что нации рождаются вследствие разных причин, важнейшие из которых «единство племени и происхождения, единство языка и веры… географические границы… Но сильнейшая из всех — это единство предшествовавших политических событий, единство истории и, следовательно, единство воспоминаний»[53]. Многие признаки в этих двух концепциях совпадают, но в сталинском определении подчеркивается, что «только наличие всех признаков, взятых вместе, дают нам нацию».

О государстве в приведенных выше определениях прямо ничего не говорится, а между тем большинство современных социологов в вопросе о том, что такое нация, придерживаются как раз государственного подхода. «Нация есть социальное образование лишь постольку, поскольку она связана с определенным типом современного территориального государства, с "нацией-государством", и рассуждать о нациях и национальностях вне этого контекста не имеет, на мой взгляд, никакого смысла», — писал Эрик Хобсбаум[54]. Более четкого определения понятия «нация» он не давал, полагая, что любое из таких определений будет несовершенным. Соответственно, и национализм Хобсбаум, соглашаясь в этом с Геллнером, рассматривал как движение в защиту принципа, «согласно которому политические и национальные образования должны совпадать»[55]. Конструктивистской государственнической позиции придерживался, давая свое определение нации, и Макс Вебер. Правда, его концепция представляется несколько более гибкой. Вебер утверждал, что нацию создает чувство общей солидарности в стремлении иметь собственную государственность. Все прочие компоненты могут при этом заметно варьировать.

Но так ли уж важен вопрос о сущности понятия «нация»? Британский историк Хью Сетон-Уотсон был, по-видимому, прав, полагая, что «никакого научного определения нации дать нельзя». При этом он, однако, признавал, что сам факт существования нации несомненен[56]. Схожая позиция у российского этнографа Валерия Тишкова. Он пишет: «Нация — это категория семантико-метафорическая, которая обрела в истории большую эмоциональную и политическую легитимность и которая не стала и не может быть категорией анализа, т. е. получить научную дефиницию. Нацию невозможно определить, нацией можно только называться»[57].

Так нужно ли вникать в споры сторонников различных представлений о том, что такое нация, если в этом вопросе спекулятивности куда больше, чем ясности? В науке этим, вероятно, и впрямь заниматься не стоит, поскольку объект исследования постоянно расплывается и фокусируется лишь в субъективных представлениях самих исследователей. Но в политике, даже понимая ограниченность, абстрактность, да и просто невнятность многих определений понятия «нация», отказаться от его использования просто невозможно. Вот и Тишков, отвергая научную обоснованность всяких дефиниций понятия «нация», все же признает необходимость использовать его в государственной политике: «Общая гражданская идентичность, которая достигается через понятие нация, не менее важна для государства, чем конституция, общие правовые нормы и охраняемые границы. Ибо этот общий дискурс о нации придает важную дополнительную легитимность государственной власти: создается образ нации как целостности, от имени и с согласия которой эта власть ею управляет»[58]. Это все с позиции государства, но в реальной политике реализуется не только государственный интерес, но и интересы различных политических и общественных сил, напрямую с государством не связанных, а иногда и против него выступающих. Самые разнообразные представления о том, что такое «нация», присутствуют в воображении тех, кто конструирует сообщества с таким названием, — националистов. А они активно влияют на политические процессы и позицию государства. В сегодняшней Украине националистическая идеология в ее различных вариантах является, по сути, единственной идеологией, имеющей широкую поддержку в обществе. И хотя в вопросе о том, что такое «нация», сколько людей, столько и представлений, это никому не мешает создавать национальные проекты и пытаться их реализовывать при помощи самых разных средств. Так что, хотя понятие «нация» явно не научное, в реальности от него никуда не уйти.

Чтобы не завязнуть в не имеющих особого смысла теоретических спорах, надолго отойдя от основной темы, коснемся вкратце лишь тех концепций, которые могут иметь практическое значение в условиях современной Украины. Я имею в виду две концепции нации — этнокультурную (производную от примордиальной) и государственную.