Дорога на Майдан. Причины украинского кризиса

Автономисты и сепаратисты

Валуевский указ, по сути, завершил украинофильский период национального движения. Связано ли украинофильство (довольно умеренное и склонное к компромиссам просветительство) с национализмом? Безусловно. Во многих странах Европы национализм начинался с собирательства фольклора, появления первых литературных журналов и книг, с обучения людей их родному языку. Формированию такого языка, состоящего еще из множества разнообразных говоров и местных диалектов, активно способствовали как раз интеллигенты-просветители, придавшие этому языку общую печатную форму, которая помогала читающим на этом языке людям (а их становилось все больше) почувствовать свою общность. С этого начинался всякий национализм — завершалось все появлением сепаратистских движений.

X. Сетон-Уотсон считал ошибкой то, что историю языка обычно отгораживают от политической, социальной и экономической истории[83]. В своей книге он пишет о Тарасе Шевченко как о творце украинского литературного языка и подчеркивает, что именно использование этого языка массами и стало важнейшим фактором формирования украинского национального сознания [84]. А Бенедикт Андерсон ставит украинское просветительство в один ряд с первичными формами национализма в других странах Европы. В своей книге «Воображаемые сообщества» он пишет о европейских просветителях: «Энергичная роль этих профессиональных интеллектуалов сыграла главную роль в формировании европейских национализмов XIX века»[85].

Но даже рассматривая украинофильское просветительство как форму зарождающего национализма, нужно было вступать с ним в переговоры с целью выработки компромиссных решений. Как бы мы ни определяли, что такое нация, стремление к национальной самоидентификации наблюдается повсеместно, его ни в коем случае нельзя рассматривать как явление сугубо негативное, и с ним всегда следует считаться. Царское правительство, однако, никогда не принимало во внимание просьбы и требования украинофилов. Его реакция на украинофилъство всегда сводилась к силовому давлению различного уровня.

Разумеется, жесткость российской власти по отношению к украинскому движению вызвала ответную реакцию. Украинофилы поняли, что стоят перед выбором: либо свернуть свою деятельность, либо, напротив, политизировать ее. Между тем дело украинского просветительства зашло уже достаточно далеко. Древо украинской литературы не только продолжало разрастаться (Марко Вовчок, Нечуй-Левицкий, Панас Мирный), но и получило мощную подпилку. Публицистика была запрещена, однако «изящной словесности» никто, вроде бы, не запрещал касаться социальных тем. И она стала эти темы все более активно обыгрывать. А в начале 1870-х закончился вынужденный антракт (выражение М. Драгоманова) и для украинской публицистики. В движение включились новые люди, и они сразу же перешли в куда более откровенную, чем Костомаров с Кулишом, оппозицию к царскому правительству. Центр движения переместился из Петербурга, где издавалась «Основа», на Украину — в Киев.

Тем не менее компромиссы все еще были возможны. Как пишет Алексей Миллер, «активисты украинского движения начала 1870-х гг. вполне могли стать для властей партнерами в диалоге, будь правительство достаточно либерально и открыто»[86]. Власть, однако, по отношению к украинскому движению продолжала проводить силовую политику. Ссылаясь на жалобы живущих на Украине русофилов, запугивавших правительство угрозой «казацкого бунта», царь подписал Эмский указ[87], еще более жесткий, чем Валуевский циркуляр. С целью «пресечения украинофильской пропаганды» предлагалось:

1. Не допускать в пределы Империи… каких бы то ни было книг, издаваемых за границей на малорусском наречии.

2. Воспретить в Империи печатание на том же наречии каких бы то ни было оригинальных произведений или переводов, за исключением исторических памятников…

3. Воспретить равномерно всякие на том же наречии сценические представления, тексты к нотам и публичные чтения (как имеющие в настоящее время характер украинофильских манифестаций)[88].

И еще семь запретительных пунктов, в том числе запрет на преподавание в начальных училищах каких бы то ни было предметов на малорусском наречии, очистка библиотек низших и средних училищ в малороссийских губерниях от книг на этом наречии и увольнение всех преподавателей, заподозренных в украинофильских настроениях. В последнем пункте выражалось требование «немедленно выслать из края Драгоманова и Чубинского, как неисправимых и положительно опасных в крае агитаторов».

Но даже и после Эмского указа (конец XIX в.) движение еще нельзя было назвать сепаратистским. Самый авторитетный его представитель Михаил Драгоманов писал в 1891 г.: «Говорю откровенно, что нигде не вижу сипы, основания для политики государственного отрыва (сепаратизма) Украины от России, а кроме того вижу много интересов общих между украинцами и Россией… В русской Украине не только нет „целой партии" сепаративной или австрофипьской, а нет даже и одного кружка людей с такими мыслями, который имел бы сколько-нибудь серьезный политический вес»[89]. Заметим, когда Драгоманов писал эти слова, ему вовсе не надо было опасаться российской цензуры — он уже жил в Европе и писал эти строки в Вене. И, по-видимому, писал искренне. Кстати, как раз в тот момент и сыграла свою позитивную для украинского национального движения роль гораздо более либеральная внутренняя политика Австро-Венгрии. Глубоко провинциальная Галиция, где интеллигенция была преимущественно польской, стала тем не менее центром украинофильства благодаря тому, что там относительно свободно могли издаваться книги и журналы на украинском языке и на украинскую тематику и туда убегали от репрессий деятели национального движения с большой Украины.

Сепаратистов в украинском движении еще не было, но автономистов уже хватало. Чувствовали люди, болеющие за Украину, что пока существует самодержавная империя, она не допустит никакого «украинофильства». А потому вчерашние «украинофилы» превращались, с одной стороны, в активных противников самодержавия, а с другой, в политических националистов. Выдвигать требования отделения от России националистам на этом этапе было не с руки — сначала нужно было «нарисовать» украинскую нацию, т. е. создать вполне конкретный образ Украины, в который поверили бы и приняли как данность жите ли края. Лишь в этом случае смогут они в подавляющем большинстве идентифицировать себя в качестве украинцев, после чего только и можно было рассчитывать на успех в борьбе за государственную самостоятельность. Решение первой задачи усилиями публицистов из «Громады» и «Основы», писателей, художников, музыкантов, этнографов и прочих культуртрегеров было уже близко к завершению, тогда как политическое сопротивление самодержавию только-только начиналось. М. Драгоманов писал о том, что в украинском движении всегда присутствовали две тенденции — хлопоманы больше внимания обращали на защиту народных прав, а украинофилы — на формирование образа нации. Но поскольку ни на какие уступки в вопросах культурной автономии, политических свобод и каких-то социальных преобразований царское правительство идти не собиралось, вчерашние «народные адвокаты» стали превращаться в революционеров. Пришла пора национальному движению создавать свои политические партии и вступать в прямую борьбу с самодержавием.

В последние десятилетия XIX в. украинцы на большой Украине активно участвовали в общероссийских политических партиях — народнических и марксистских, но своих партий не имели. Первые политические партии возникли в австро-венгерской Галиции, где было гораздо больше возможностей для легальной политической деятельности. В 1890 г. во Львове была создана Русько-украинская радикальная партия (РУРП), которую возглавили Иван Франко и Михайло Павлик. Это была народническая партия с марксистским уклоном, на идеологию которой оказал большое влияние Михаил Драгоманов. Позже от РУРП отделились социалисты-марксисты, создавшие Украинскую социал-демократическую партию, и социалисты-народники во главе с Иваном Франко, которые, объединившись с либералами-народниками из группы Михаила Грушевского, образовали Украинскую народно-демократическую партию, самую популярную в Галиции. Все эти партии рассматривали независимость Украины как весьма отдаленную це ль и на первое место выдвигали требования демократических и социальных преобразований и широкой национально-культурной автономии.

На территории, входящей в Российскую империю, первая украинская партия возникла в Харькове в 1900 г. Называлась она Революционной украинской партией (РУП), построена была как союз «свободных громад», лидером ее был сын историка В. Антоновича Дмитрии Антонович. В партии, как и в большинстве других партий Восточной Европы, было два крыла — социалистическое и национальное. Последнее вскоре отделилось и превратилось в Украинскую народную партию. Социалисты, в свою очередь, де лились на две группы — социал-демократическую и народническую. Социал-демократы доминировали, но и в их среде не было единства, в частности по национальному вопросу. Антонович вообще считал этот вопрос искусственным, не заслуживающим особого внимания, тогда как Николай Порш настаивал на необходимости для украинских рабочих добиваться национальной автономии. Позже группа Порша вышла из РУП и создала Украинскую социалистическую рабочую партию.

Как мы видим, ни на большой Украине, ни в Галиции первые украинские партии не выдвигали откровенно сепаратистских требований. Ситуацию изменили Первая мировая война и русская революция. Проект формирования нации все еще не был завершен, политические структуры только-только начали создаваться, но тут рухнули сразу три европейские империи — Германская и, что особенно важно для украинцев, Российская и Австро-Венгерская. Грех было этим не воспользоваться, тем более что у сотен тысяч украинцев, мобилизованных на войну, в руках были винтовки.

Началось все с падения монархии в России. Сразу после отречения Николая II, 3 марта 1917 г„в Киеве была создана Центральная Рада во главе с Грушевским, в которую вошли представители от губерний и городов, а также от политических партий — 20 человек от автономистов, социалистов-федералистов, социал-демократов, радикальных демократов, эсеров и только один от «самостийников». Явное большинство, как мы видим, было за сторонниками федеративных связей с Россией, с лидерами которой Рада вступила в переговоры. 10 июня вышел I Универсал Центральной Рады, в котором сказано: «Не отделяясь от всей России, не порывая с государством Российским, пусть народ украинский на своей земле имеет право сам организовывать свою жизнь»[90]. 15 июня была провозглашена автономия Украины и были созданы исполнительные органы власти. Российское Временное правительство признало возможность украинской автономии, но предложило дождаться решений Всероссийского учредительного собрания. Был достигнут компромисс, и во II Универсале сказано, что Центральная Рада «всегда стояла за то, чтобы не отделять Украину от России, чтобы вместе со всеми ее народами двигаться к развитию и благополучию всей России и к единству ее демократических сил». После Октябрьской революции Центральная Рада объявила в III Универсале, что «отныне Украина становится Украинской Народной Республикой» (УНР). Тем не менее и в III Универсале были слова: «Не отделяясь от республики Российской и сохраняя единство ее, мы твердо встанем на нашей земле, чтобы силами нашими помочь всей России, чтобы вся республика Российская стала федерацией равных и свободных народов». Даже в это время лидеры УНР оставались еще федералистами.