Дорога на Майдан. Причины украинского кризиса

* * *

С января 1861 г. кирилло-мефодиевцы, вернувшись из ссылки, стали выпускать в Петербурге украинский культурно-просветительский ежемесячник «Основы». По-видимому, годом раньше в Киеве украинофильски настроенные интеллигенты объединились в организацию «Громада»[77]. Возникло движение так называемых «хлопоманов» — в основном из польских шляхтичей, которые сочувствовали украинским крестьянам и пытались отстаивать их интересы. Часть «хлопоманов» перешла из католичества в православие, чтобы быть ближе к народу. Многие стали активными участниками украинского национального движения (в частности, Владимир Антонович, Фаддей Рыльский и автор песни, которая затем стала гимном Украины, Павел Чубинский). «Хлопоманы» вместе с молодыми украинскими культурными деятелями — композитором М. Лысенко, писателем М. Старицким, историком М. Драгомановым и другими включились в работу «Громады», создав ее филиалы в ряде городов Украины. Душой организации стал В. Антонович. Власти смотрели на деятельность «Основы», «Громады» и других украинских организаций как на «польскую интригу», и во время польского восстания 1863 г. против них начались гонения.

Гонения, конечно, не извиняют тех явно выраженных нот национальной нетерпимости, что с самого начала присутствовали в публикациях украинофилов, как художественных, так и публицистических. Антисемитские настроения ощущаются во многих стихах Тараса Шевченко и особенно четко в его «Гайдамаках». Проявились они и в публикациях «Основы». На упреки читателей-евреев о том, что в журнале часто используют обидное для евреев словом «жид», редакция сначала спокойно отвечала: в украинском языке, как и в польском, в этом слове нет ничего оскорбительного. Но потом в «Основе» появилась статья, которой журнал фактически признал свою антисемитскую позицию, объяснив ее тем, что евреи не хотят сближаться с украинцами и говорить на их языке: «Для нации не может быть ничего вреднее, как существование среди нее других народностей, которые держат себя в стороне и равнодушны к ее судьбам». На эту статью отреагировал одесский журнал «Сион»: «С какой стати одну часть, хотя бы и огромнейшую, вы смешиваете с целым? С какой стати вы требуете от одной народности сочувствия не к судьбам целого, а к судьбам все-таки одной из частей?» Мол, если уж ассимилироваться евреям, то в большую русскую культуру, чтобы идти «под знаменем одного общего языка, помимо мелких племенных распрей, к великим общечеловеческим целям». Затронутая проблема не имеет однозначного решения, и впоследствии она еще долго была предметом споров украинских и еврейских интеллигентов. Тогда же спор двух журналов прервала злая статья Пантелеймона Кулиша, в которой тот не скрывал своих чувств: «Малороссияне сознаются откровенно, что не имеют вообще симпатий к иудейскому племени, среди их родины живущему»[78]. Раздражение можно частично объяснить теми условиями, в которых находилось украинофильское движение в царской империи, но только объяснить, а не оправдать. Историк Алексей Миллер в своей очень интересной книге «"Украинский вопрос" в политике властей и русском общественном мнении» совершенно справедливо замечает: «Отметим без удивления, а, напротив, как закономерность, что антиассими-лягорский пафос украинофилов менялся на прямо противоположный, когда украинцы оказывались сильной стороной»[79].

В июле 1863 г. появился печально знаменитый циркуляр министра внутренних дел П. А. Валуева, спущенный во все цензурные комитеты. В нем министр признал необходимым «сделать по цензурному ведомству распоряжение, чтобы к печати дозволялись только такие произведения на этом языке, которые принадлежат к области изящной литературы; пропуск же книг на малороссийском языке как духовного содержания, так учебных и вообще назначаемых для первоначального чтения народа, приостановить». Никакой публицистики, никакой истории, никаких учебников, даже «Священное писание» нельзя переводить на украинский язык (потому, что такой перевод означал бы признание самостоятельности украинского языка).

Надо сказать, что Валуевский циркуляр вызвал критику не только украинофилов и демократов из круга Герцена и Чернышевского, но и русских славянофилов, например Ивана Аксакова, и даже либерально настроенной части официального истеблишмента. В этом смысле показательна полемика министра просвещения А.В. Головнина и министра внутренних дел П.А. Валуева. Головнин считал перевод Евангелия на «малороссийский»[80] язык прекраснейшим делом и в своем письме Валуеву уверял его, что никакого роста украинофильских настроений нет. Либеральный чиновник лукавил (или плохо знал тему). Проблема существовала, и весьма серьезная. Вряд ли стоит сомневаться в том, что распространение в массах украинского языка способствовало увеличению числа людей, ощущающих себя украинцами.

Суть вопроса состояла в ином. Как должна отнестись российская власть к этому факту? Хорошо ли будет для России, с точки зрения государственных интересов, если часть ее жителей будет считать себя не русскими, а украинцами? На этот вопрос высшие сановники Российской империи отвечали по-разному. Валуев писал в дневнике о своем диалоге с Головниным: «Я пересказал вкратце мои привычные темы о сплошном и однородном центре и разностихийной периферии»[81]. По его мнению, ядро нации, большой и однородный русский центр, должны составить православные велико-, бело- и малороссы, представляющие единый народ. Периферийные же этносы к этому народу должны подстроиться. Идея по тем временам вовсе не утопическая. Слияние трех народов в одно общее тело большой русской нации в ту пору, по-видимому, было еще возможно. Мы уже говорили, что политическая нация на Украине еще не сложилась, и даже этническое сообщество находилось еще в процессе формирования, тогда как русские уже имели прочную государственность и национальную идеологию, выраженную в уваровской триаде «Православие, Самодержавие, Народность». Только что вышел манифест об отмене крепостного права (правда, многих крестьян он не очень устроил), и начались либеральные реформы. Дискриминация из-за этнического происхождения или религии украинцам не угрожала, так что все упиралось в такие культурные факторы, как язык, традиции, исторические воспоминания. И здесь столкнулись между собой два национальных проекта — украинский и русский. Первый представляли авторы «Основы», «хлопоманы» и «громадовцы», второй — Валуев и его единомышленники. Головнин всех этих тонкостей, по-видимому, не знал и считал, что образованию единой большой русской нации начальное образование на малороссийском наречии помешать не может. Думаю, что ошибались оба сановника — каждый по-своему.

Прекраснодушный Головнин явно недооценивал стремление малороссов к самореализации на родном языке и самоидентификации в качестве украинцев. Оно, наверняка, затем переросло бы в стремление добиваться как минимум национально-культурной автономии, а то и независимости. А поскольку имперская власть предоставлять такую автономию вовсе не собиралась, украинцы могли включиться в политическую борьбу — сначала за федерацию, а затем и за отделение и самостоятельную государственность. Валуев же, думаю, прекрасно отдавал себе отчет в том, что распространение украинского языка и культуры среди «малороссов» может подорвать единство русского ядра в империи и, соответственно, ее прочность. И в этом он был прав. Но вот методы решения проблемы он выбрал явно не адекватные — как у российского будочника: «Тащить и не пущать!»

Противники в схватке — украинофилы и охранители огромной империи — выступали в совершенно разных весовых категориях. Возможности у российской державы добиться своего были намного большими, и если бы она сумела их разумно использовать, то, вполне вероятно, переиграла бы соперника. Допустив ограниченное использование украинского языка параллельно с русским в качестве основного языка обучения в народных школах, она легко могла бы завалить украинцев большими тиражами копеечных книг для народа на русском языке, которые смог бы прочитать любой мало-мальски грамотный человек. Успешно конкурировать с огромной державой десятки или сотни украинофилов, осуществляющих свои проекты на деньги редких благодетелей, конечно же, не могли. Кроме того, у власти была возможность задействовать и другие, более серьезные и дорогостоящие программы. Можно было бы ускорить строительство железных дорог, связывающих украинские губернии с великорусскими, стимулировать переселенческие процессы, создать более благоприятные условия для профессионального обучения на русском языке вчерашних крепостных, пришедших работать на заводы и фабрики, и т. д. Вполне вероятно, что в таком случае идея большого русского народа могла быть реализована. А если нет, нужно было бы разрешить какие-то формы национально-культурной автономии. Все это могло быть сделано, но только не в самодержавной России, которая даже к очень умеренным либеральным реформам Александра II была не готова.

Валуевский циркуляр исторически важен не только потому, что ограничил украиноязычные издания. Он обозначил переломный момент в отношении царя-освободителя к украинской проблеме, который, поиграв несколько лет в либерализм, решил с этой темой покончить. Благо повод был — польское восстание. Да еще страх перед возможными народными волнениями в связи с несбывшимися ожиданиями «подлинного освобождения крестьян», которое, по народному поверью, должно было наступить через два года после февраля 1861 г., но так и не наступило. Жандармерия попыталась обвинить «громадовцев» в провоцировании народных восстаний. Осенью 1862 г. в Золотоношском уезде была найдена обращенная ко «всем добрым людям» прокламация на украинском языке, якобы написанная Павлом Чубинским. В ней содержались откровенные призывы к восстанию: «Присягните друг другу и бейтесь с панами за правду, за волю, за казацкую долю. Ибо пришел уже конец панам, так как свободны вы все и равны! Ваша земля, ваша правда, ваша воля — Божье царство!» Было ли «возмутительное воззвание» изготовлено жандармами или же его написал какой-то украинский радикал, установить теперь вряд ли возможно, но жандармские чиновники сами признавались, что прямых доказательств участия Чубинского в этом деле у них не было[82]. Павла Чубинского тем не менее отправили в ссылку. Провокация свое дело сделала — помогла убедить значительную часть высших чиновников из царского окружения в том, что все «украинофилы» — радикальные революционеры, а потому с украинофильством нужно решительно бороться.

Валуева поддержали военный министр Дмитрий Милютин и другие высшие сановники, считавшиеся либералами.

В этом нет ничего удивительного: империя вряд ли способна быть последовательно либеральной. Даже гордящаяся своим либерализмом Британская империя всегда очень жестко реагировала на малейшую угрозу сепаратизма, особенно в тех местах, которые она рассматривала как составную часть имперского ядра (например, в Ирландии). А в Российской империи тогда начиналось польское восстание, распространившееся на «восточные кресы», т. е. на украинские и белорусские территории. Какой уж тут либерализм по отношению к «хлопоманам» — полякам, да еще украинофилам и народникам? Наказания были, правда, довольно мягкими, но достаточными для того, чтобы украинофилы усвоили: правительство не допустит массовой самоидентификации малороссов в качестве украинцев. Надеяться на какие-либо иные формы организации многонационального государства, кроме жестко централизованной самодержавной империи, им не стоит. Ни о каких вариантах культурной автономии, а тем более о федерации или, упаси бог, конфедерации, не может быть и речи. Либерала Головнина через пару лет отправили в отставку, цензуру передали под контроль Валуеву, «Основу» закрыли, «хлопоманов» и «громадовцев» начали репрессировать.