Дорога на Майдан. Причины украинского кризиса

Отношение России к независимой Украине

Как ни странно, старый ястреб «холодной войны» Збигнев Бжезинский точнее оценил значение для России факта обретения Украиной независимости, чем российские лидеры. Он, однако, ошибся, утверждая, будто «политическая самостоятельность Украины ошеломила Москву». Ничего подобного не было — московские либеральные политики встретили Акт о независимости Украины и последовавший за этим распад Советского Союза с удовлетворением. Этот распад позволял Борису Ельцину стать независимым правителем России, и в Беловежской Пуще он проявил себя как один из самых активных соучастников окончательного развала СССР. Руководители России в тот момент думали в первую очередь о собственных интересах, а кроме того, жили утопическими надеждами, что мир после распада СССР будет совершенно другим, и Запад, избавившись от вечного страха перед угрозой советской агрессии, протянет России руку дружбы. Этого, как мы знаем, не случилось, политики США и Европы продолжали мыслить категориями «холодной войны».

Удивительно, на мой взгляд, то, что даже спустя три года Кремль не способен был адекватно оценить происходящее в Украине с точки зрения российских интересов. Победу Кучмы и поддерживающих его дружественных по отношению к России сил восприняли в Кремле как малозначительное событие. Начавшаяся при Кравчуке «экономическая война» между двумя странами из-за «нулевого варианта» раздела имущества и из-за украинских долгов за энергоносители еще долго не стихала. Официальный визит Бориса Ельцина в Киев состоялся лишь в мае 1997 г., а первый государственный визит Леонида Кучмы в Москву и того позже — в феврале 1998 г. Оба визита, правда, были весьма плодотворными: во время первого был подписан широкомасштабный договор о дружбе, сотрудничестве и партнерстве между двумя странами, во время второго — десятилетнее соглашение об экономическом партнерстве, гарантировавшее среди прочего сохранение льгот на поставки российского газа в Украину.

Время, однако, было упущено. Свой первый официальный зарубежный визит Кучма совершил в Канаду, где встречался не только с лидерами государства, но и с украинской диаспорой, а второй, в ноябре 1994 г., - в США. Приехавшего в Вашингтон президента Кучму встречали по высшему классу. Устроили ему «парад-алле», подписали Хартию украиноамериканского партнерства, дружбы и сотрудничества, а также пообещали помочь с кредитами МВФ и Всемирного банка. Правда, не бесплатно, а в ответ на привезенные Кучмой в Вашингтон подарки. Первый и главный подарок — принятое Верховной Радой за три дня до приезда Кучмы в США решение о присоединении Украины к Договору о нераспространении ядерного оружия[212]. Кроме того, незадолго до визига в Америку Кучма выступил с программным докладом «Путем радикальных рыночных реформ», и доклад этот не мог не понравиться капиталистическим Соединенным Штатам: стало очевидно, что Украина не намерена возвращаться в социализм. Визит в Вашингтон был очень удачным, он помог Украине получить от Запада гарантии безопасности, статус страны с переходной экономикой, что было очень важно для украинского экспорта, и, конечно, кредиты МВФ и Всемирного банка. Россия упустила инициативу, и к моменту приезда Бориса Ельцина в Киев внешнеполитический курс Украины уже определился как многовекторный.

Тем не менее, начиная с 1995 г. и особенно после подписания договоров 1997 и 1998 гг. стали налаживаться экономические связи двух стран, причем не только в области поставок энергоресурсов. Заработали смежные предприятия, прежде всего машиностроительные, открылся российский рынок для промышленных и сельскохозяйственных товаров. Было немало случаев несогласованности позиций сторон, что периодически приводило к конфликтным ситуациям, но, в общем, довольно тесное экономическое сотрудничество Украины с Россией помогло ей в начале 2000-х выйти из тяжелейшего кризиса. Ничуть не меньше, чем кредиты западных фондов.

В сфере культурных связей все было гораздо хуже. Совсем не сложно было заметить быстро прогрессирующую переориентацию украинцев с России на Запад. Особенно, если оценивать ситуацию не в усредненном общеукраинском масштабе, а по смещению числа сторонников европейских приоритетов с запада на восток и от старшего поколения к более молодому. Простая логика подсказывала: Украина, находясь между Россией и Европой, рано или поздно должна будет сделать свой выбор. Если, конечно, разница между двумя мирами не начнет постепенно стираться.

Сделать выбор в пользу России мог бы помочь русский язык. В Украине по-русски говорят практически все, и это делает доступными для ее граждан русские книги, фильмы, телепрограммы и прочую российскую культурную продукцию. Кроме того, украинцы среднего и старшего возраста имели с русскими общие воспоминания и переживания, поскольку долго жили в одном, к тому же оторванном от остального мира, государстве, где доминировали коллективные ценности, к которым привыкли большинство русских и значительная часть украинцев. Очень важным фактором в пользу союза с Россией были, конечно, профессиональные взаимные интересы стран-партнеров.

На стороне же Запада было технологическое превосходство, материальное благополучие и то, что именно там утверждался современный стиль жизни. Минус — отсутствие общепонятного языка и общего прошлого. Что же касается прошлого, то оно уходит вместе со старшим поколением и, соответственно, со временем становится все менее значимо для выбора ценностных приоритетов. Язык, конечно, — преимущество очень важное и долгосрочное, и, как мы знаем, сами украинцы этим преимуществом дорожили. Нельзя, однако, не учитывать того факта, что украинская молодежь, особенно городская, увлеченная западным стилем жизни, по собственному почину, а не в ситу школьных или институтских требований, начала учить английский и другие европейские языки и уже достаточно в этом преуспела (Интернет немало тому способствовал). Так что язык — это тоже фактор временный, и пока это преимущество действует, его следовало бы в интересах сохранения украино-российского добрососедства как можно активнее использовать, расширяя и наполняя современным содержанием культурные связи.

Руководителей России все обозначенные обстоятельства должны были бы убедить в необходимости выработки долгосрочной стратегии в отношении Украины. Нужны были не просто декларации о дружбе и стратегическом партнерстве, а хорошо продуманные и вполне конкретные шаги по развитию не только экономических, но и культурных связей. С учетом специфики регионов они были очень важны для изменения характера отношений между различными частями Украины, а, следовательно, и для общей внешнеполитической ориентации населения страны. Ничего подобного сделано не было.

Где-то году в 1997-м мне удалась убедить Кучму в необходимости создания совместного украинско-российского исследовательского центра, который должен был бы разрабатывать стратегию и тактику развития отношений между странами. Как для того, чтобы избегать недоразумений, которые возникали тогда раз за разом в отношениях между нашими странами, так и в расчете на долгосрочную перспективу. Доклады института должны были регулярно попадать на стол к президентам обеих стран. Московские коллеги организовали тогда встречу в Кремле с Сергеем Ястржембским. Результат был нулевой — Ястржембский не проявил к этому делу абсолютно никакого интереса. Стратегия отношений с Украиной в Москве тогда мало кого волновала. Готов был серьезно заниматься украинской проблематикой, пожалуй, лишь директор Российского института стратегических исследований Евгений Кожокин, но его возможности были весьма ограничены. Большинство ответов на предложения о совместной выработке стратегии наших отношений сводилось к одному: у нас своих проблем хватает.

Проблем в России и впрямь хватало. В ближайшем окружении Ельцина шла беспрерывная борьба за влияние; экономика страны не успела оправиться после развала СССР, а тут грянул дефолт 1998 г.; Хасавюртовскими соглашениями закончилась первая чеченская война, однако мира на Кавказе все еще не было. Проблем было много, но это вовсе не означало, что украинской темой не надо было заниматься. Получалось, что Бжезинский лучше понимал значение для России ее отношений с Украиной, чем российские политики. Почему-то не хотели эти политики замечать очевидного — того, что на Западе у Украины есть высокоразвитый и вполне благополучно живущий сосед, к сближению с которым она обязательно будет стремиться. Особенно удивляло то, что в сфере экономики для поддержания партнерских отношений Россия шла на большие убытки, а вот культурными связями, гораздо менее дорогостоящими, она почти не занималась. Во всяком случае, не занималась целенаправленно и на высоком уровне. А между тем, пока сохраняет свое влияние в Украине русский язык, России нужно было бы всячески способствовать расширению общего культурного пространства, стараясь его модернизировать.

Украинский культурный центр в Москве работает с середины 90-х годов (официально открыт в 1998-м) и находится в самом престижном месте российской столицы, на Старом Арбате. Российский же культурный центр в Киеве открыли только в 2007 г., и находится он не в самом лучшем районе Киева. Задержки с открытием центра зависели не столько от Москвы, сколько от Киева, но Россия в этом деле явно не проявила должной настойчивости. Гораздо раньше был открыт Русский культурный центр во Львове, что было очень важно для русскоязычного меньшинства Галиции. Но это быт не российский, а именно русский центр, созданный в основном усилиями местной русской общины. Хотелось бы заметить, что ни Львов, ни даже Киев не могли стать центрами русской культуры в масштабе всей Украины. Такими центрами могли стать Харьков, Днепропетровск и Одесса — русскоязычные города-миллионники, расположенные как раз у линии разделения бывшей польской Украины и Новороссии. Но там создать культурные центры Россия не удосужилась.

Проблема, впрочем, не только в расположении возможных русских культурных центров и очевидном запаздывании их организации. Дело, прежде всего, в той целевой аудитории, на которую в первую очередь была рассчитана российская культурная политика в Украине. Те, кто определял ее направление (если вообще такие были), не мудрствовали лукаво — они ориентировали ее, прежде всего, на самых преданных России граждан Украины. В Крыму и Донбассе такая политика могла быть успешной — там такие люди составляли большинство. Подобная же культурная ориентация могла иметь смысл и на Западной Украине — но в этом регионе речь могла идти преимущественно о моральной поддержке русскоязычного меньшинства, которое находилось в окружении плохо к нему относящегося националистически настроенного большинства (свидетельство тому — неоднократные поджоги библиотеки имени Пушкина и Русского культурного центра во Львове), а не о стратегии российско-украинских отношений. Для успеха такой стратегии нужна была совершенно иная фокус-группа.