Склеивая осколки

— А тот поцелуй — часть ритуала, — догадался Гарри. Мозаика сложилась в нечто ужасно-невероятное. И логичное. До тошноты. — Семь галлеонов — это часть превращения.

— Надеюсь, вы понимаете, что за чушь несёте, — сказал Рон, чувствуя перед Аббот подсознательный страх. — Этого не может быть! — возражал он. — Да, дементоры растут числом и размером...

Удивительно, но Уизел, похоже, задумался.

А Сколопендра распрямилась. Фыркнула. Скрестила руки. Хохотнула. Опять «расцвела». Вдогонку её противному смешку комната стыла. Окна покрылись морозным узором, свет необычно померк, а безумная исповедь всколыхнула замок:

— Идиотом родился, идиотом помрёшь! — звенела Аббот, обводя комнату багряным взглядом. — Да вы не способны понять и половины! Я — тьма, но и Ханна. Я — её слабый свет, но и скрытая боль. Я — месть и справедливость, и мы связаны на века. Мы жаждем одного. Но по-разному. Так что семь эмоций как плата — небольшая цена. И совсем малая за бессмертие. Ханна сделала свои семь шагов, чтобы добраться до всех Пожирателей смерти! До убийц. До их защитников. До беглецов. До их отцов и матерей! Дементоры способны всё это дать. Они, а не вы!

Жажда мести, гнев, маленький ад сочились из глаз Аббот кровавыми слезами. Они царапали её жёсткое лицо, падали на пол, разбивались и таяли, превращая капли в чёрную пыль.

Воздух твердел.

Это начало конца: сердца не бились. Дыхания сдались. Безысходность поработила дух.

На мгновенье.

Невилл вырвал всех из небытия:

— Хва-атит, — протяжным стоном разлетелось по Мэнору. — Всё, — он стёр несуществующие слёзы. — Всё кончено.

— Стой! — закричал Рон, переводя взгляд с Невилла на Аббот и обратно. Он боролся со своим демоном и, запрокинув руки за голову, убеждал даже себя: — Блин, так нельзя! Гарри, скажи!..

Конечно, нельзя.

Поттер наступил на разбитое стекло; оно затрещало. Так же трещало, наверное, и его здравомыслие. Ханна, увы, натворила бед, но она до сих пор не тронула Невилла, а значит, всё ещё человек.

— Должен быть другой выход, — Гарри не хотел ничьей смерти. Он щурился, стараясь навести резкость: — Опусти палочку, Невилл.

— Она пока никого не убила, — слабо напомнила Гермиона. Ну что-то ведь надо сказать!

Чтобы спасти его.

И только его!

Один Малфой молчал.

— Я же сказал: я не могу! — настаивал Невилл, всматриваясь в чужую, незнакомую сущность. — Я люблю Ханну, — он вспотел, крупные мутные капли выступили на лбу, — а не то, чем она стала. Не ту, что способна мучить и угрожать.

— Но не тебе же, — не по-доброму, едко, лениво выжала Аббот.

Но окна вдруг оттаяли. Впустили солнечный свет.

Две души будто остались один на один. Под прицелом взволнованных глаз. И любой лишний шорох, шёпот, вздох, пустое слово, всхлип опошлили бы прощанье.

— Мне нужна Ханна, — Невилл не отводил от неё взгляда, как будто старался отпечатать в памяти последние мгновенья. — Моя Ханна. А не её скрытая боль.

Сколопендра засмеялась, но сбросила уродство, сделала шаг вперёд, отступила, вновь приблизилась, вытягивая полупрозрачные руки:

— Ты не сделаешь этого. Только не ты, — её белки окрасились мелом. — Посмотри, это же я. Мои руки. Мои губы. Мои глаза. И сердце, послушай, всё ещё бьётся...

— Возможно, — согласился он, не моргая и не отступая от цели. — Но оно несчастно. Оно давно умерло. Убийство — всего лишь формальность.

Аббот, притихшая и кроткая, взывала к рассудку:

— Но я не там и не здесь, Невилл. Не добро и не зло. Ты ведь знаешь, что это значит?

Он кивнул, и трепет ресниц выдал нежную скорбь:

— Твоя душа станет неприкаянной. Будет стучаться в мою дверь. В окно. Прятаться в тени, не найдя покой и не давая его мне. Зато не достанется им, милая…

— Нет, — Аббот затряслась, на секунду закусила губы, прикрыла глаза. — Невилл, ты не можешь... Не можешь так со мной!

Его голос очерствел, отстранился от дёрганной Ханны:

— Это не мой выбор — твой. Месть украла тебя у меня. Они, — он сглотнул свою злобу, избегая холодных титулов, — они украли тебя у меня.

— Но, малыш... — ласково извернулась Аббот.

«Вот бездушная сука!» — Драко перетянуло горло. От отвращения. Так сильно, что даже в глазах потемнело.

— Лонгботтом, не слушай её, — выскулил он, нарушив интимность. — Это не Ханна…

Аббот не зарычала, не сорвалась, сложила руки, как для молитвы:

— Я люблю тебя, разве в этом я лгу?

— Блин, просто поверь... — не умолкал Драко. Нервы лопались, и, кажется, почти все его ненавидели, но…

Лонгботтом едва-едва двинул губами, так и не сказав «да», но покончил с малой войной:

— Прощай. Ты проиграла, дочь керы, — кончик палочки засветился зелёным цветом, и Аббот вдруг согнулась, посинела от исступления, заклокотала, будто падальщик:

— Да как ты смеешь!.. — она спохватилась: — Я сделаю тебя бессмертным. Подумай... — Аббот заметалась, заломила руки, плюнула в любимое лицо.

Гермиона ахнула. Рон уставился на Гарри, ища подсказки. Поттер стиснул зубы. А Драко прочёл меж строк: так вот почему Сколопендра не тронула Невилла. Сохранила его. Сберегла рассудок. Почему спасла, извращённо мечтая утащить его за собой.

Потому что Ханне он нужен.

А Невилл угрожающе взвыл:

— Авада...

Убивать непросто. Убивать любимых — в сто крат сложнее, даже если впереди — тьма. Эта же тьма роилась в обрывке заклятья, вынуждая Аббот...

...седеть.

Её веки слиплись. Руки опали. Роба повисла на плечах. Грудь почти не вздымалась. Губы двигались-двигались-двигались, выпуская безликие звуки. Столь редкие, что можно было принять их за сон, если бы не внезапный шёпот, так схожий с обречённостью:

— Пожалуйста, Невилл, — её алая печаль разлилась по стенам. — Пожалуйста... — и в мольбе не просьба о милости — просьба о смерти: — Я больше так не могу. Я уста-ала.

Невилл выронил палочку. Не от шока — из слабости. Потому что рухнул на пол, и ниже уже не упасть. Силы кончились.

— Подними её, — пролепетала Ханна. — Подними, пока не поздно.

Мэнор стих. Снова. Слова тоже кончились.

Ведь тёмная тварь сбежала, спасая подлую шкуру. На секунду, на пять, на десять... Не умея жертвовать собой, она выпустила самое верное оружие — Ханну, лишь бы выиграть заветное время!

Страх смерти — вернейший из всех.

Для тех, кто так плох.

Драко сжал руку. Ту самую, что породнила его с Невиллом. И испытал нелогичную до немоты гордость:

Он вытащил Ханну.

Через себя.

Лонгботтом силён. Так силён, что на душе гадко. Он не бил наугад — он рисковал. Он дрался, как тронутый в хлам. За того, кого любит. И дрался очень умно. Чертовски умно. Так умно, что даже противно!

— Иди ко мне, — Невилл тянулся к ней не руками, но голосом. И теплом.

Ханна дёрнулась, задержалась, закачала головой, боясь причинить ему боль, обхватила своё хрупкое тельце и так и осталась стоять:

— Нет. Тебе надо уходить, — Аббот взглянула на конверт, затем поискала глазами часы. — Всем надо уходить. Она вернётся.

И Гермиона решила: «Пора!»

— Эспекто Патронум! — из палочки вырвалась выдра и заходила кругами у ног Ханны. — Это сдержит её. Ненадолго, — пояснила она. — Не прикончит, но сдержит. Мне так кажется.

— Спасибо, — обронил Невилл и снова позвал: — Ну иди... Я с тобой.

Ханна не двигалась с места, не сомневаясь:

— Она припомнит тебе это. Позже. И отомстит.

Аббот тёрла ладонь о ладонь, прогревая застывшие руки. Озиралась и растворялась в горе и муках. Она гасла давно, как свеча, и уцелел лишь огарок.

— Если ты ей позволишь, — вмешалась Гермиона, наблюдая за нестабильным врагом. — Чем меньше в тебе «нас», тем слабее дементор, — с каждым галлеоном.

Гарри с Роном переглянулись: она супер-мозг! А Драко чуть не обнял её от радости, почти рванул с места, чтобы позволить себе простить.

Сбрендил?

— Я знаю. Я чувствовала, что она растёт, — согласилась Ханна. — Когда шоколад уже не помогал.

— Просто верни, что украла, — Невилл почти умолял. — И мы что-нибудь придумаем. Всё будет хорошо. — Гарри кивнул в знак согласия.

Ложь.

Никогда уже не будет хорошо.

Все лгут. Всем лгут. Во имя всеобщего блага.

— Но я не могу вернуть и крупицы! — Ханна вытянула губы в бледную нить. — Я не умею. Я способна лишь пожирать.

Ужасный исход.

— Так не бывает, — солгал Гарри. Должно быть, солгал. Но не отнимать же надежду у Рона, у Гермионы, у Луны. — Попробуй... Так же, как забрала.

— Поцеловать? — с неверием уточнила Ханна. — Гарри, нет! — её клейкие патлы взметнулись в воздух, выражая протест. — Невилл? — она будто искала поддержки. На ошибки нет времени.

Но Лонгботтом, понурый, измученный, влюблённый, полный тоски и участия, всем видом излучал: выхода нет.

— Это не сработает, — спорила Ханна. — Не должно. Сколопендра их не отпустит. Да и Невилл... Не при нём, нет.

— Ханна, прошу тебя, — Невилл старался отрешиться от грядущего. Ради будущего. — Хотя бы попробуй. И я увезу тебя далеко-далеко... В Долину роз. Подальше от Азкабана. От боли. Я не отдам им тебя.

Слова как огонь.

Жалят.

«Благородный баран», — Драко тоже ощутил боль. От предательства. От трусости и пустоты. От маминых глаз, от её объятий, от массивных дверей с номерами вместо имён. От присутствия Грейнджер — от глубины её присутствия... в нём. От её лжи. От гибели Кребба. От криков Роули. Бесконечные «от»...

Боль множилась, как снежный ком.

Разве можно чувствовать её так много? Так по-разному? Так... правильно?

— Но кого? — согласилась Ханна и этим, наверное, заглушила муки. Она гипнотизировала Невилла, заранее вымаливая прощение. Она совершает дикую глупость.

Лонгботтом следил за серебристой выдрой, избегая прямых мучений:

— Малфоя, — вытолкнул он. Без стеснений и тормозов.

Гермиону шарахнуло.

Драко — тоже. Да Сколопендра придушит его при первой возможности! И никакой Патронус не спасёт.

А Аббот приближалась. Пугала. Довлела. Будила волнение, нездоровый азарт, неприятие размером с Хогвартс. И лишь надежда вернуть «своё» заставила сделать Драко шаг навстречу.

Два... шага.

Рон засуетился, кое-как склеил очки, сунул их другу и, пока Гарри подбирал палочку, Гермиона велела себе смотреть. Подстраховать. Выдержать. Принять то, что так надо, что чувства там нет!.. И лишь под натиском боли отвела взгляд.

Но не Драко.

Впервые он боялся девичьих губ. Боялся сильнее смерти. Патронус потёрся о ноги Малфоя, словно мартовский кот. Застыл между ними, пристроив на ступни Аббот свой хвост.

Её тёплые руки легли на твёрдые плечи, но Ханна мешкала. Отдалялась. Колебалась. Кривила губы. Сжимала их. Отклоняла голову до последней секунды...

Но поцеловала.

Сама.

Вдохнула его страх, отвращение, горе. Напряглась. Вжалась сильнее. Со всей ненавистью, что билась в груди обоих, и взломала ментальный щит. Такое единение грешных душ.

Вдруг.

Драко не хотел впускать её мысли. Но они текли огромной горькой рекой. Вся боль и утрата впитались в его нервы, в чистую кровь, в миллионы извилин, без купюр рисуя убитую мать — ни в чём не повинную маглу, утопленную в крови. Клочки одежды болтались на её ломких плечах, пустые зрачки отражали дно, а селёдочный блеск — смерть. Перебитые пальцы, рваные раны, изуродованные стигмой* щёки. Оскорблённое тело. И Тёмная метка над маленьким домом, вещающая о «новом» мире!