Склеивая осколки

...столкнуться с Грейнджер.

Хватит бегать от встречи с ней! Пора взглянуть в глаза и её страхам. Последняя мысль особенно нравилась. Будет, наверное, драка. Споры. Крики. Чёрт знает что...

...и злость!

Вкусная, долгожданная, необъятная злость. Круто. Она и Драко, вдвоём, против бравой армии. Которая — Аббот права — больна справедливостью. Слабеет перед честностью. И помнит ошибки.

А у Драко есть мозг. И, значит, какой-никакой шанс уйти вместе с Аббот. Вернее, дать Аббот уйти. И речь не о жалости, не — упаси! — благородстве, не о прочей гриффиндорской заразе — речь о Панси.

Почему-то Драко не сомневался, Трио позаботилось о том, чтобы в этом уголке Хогвартса не шлялись неугодные. Или как минимум под строгим контролем.

И не ошибся.

Перед последним поворотом его ждала...

Миртл.

Не привидение — нудно-слезливая сирена! Страшно представить, что бы она устроила в честь незадачливого студента... Но на Малфоя лишь взглянула с улыбкой и учтиво отлетела в сторону. Ну и номер!

Драко сделал с пару шагов и... разозлился. Интуитивно. Естественно. С лихвой. Потому как у двери маячил дотошный швейцар. Не очкастый. Не рыжий.

Свой.

Сверхумный.

А Драко не менял планов. Не сегодня.

Если Грейнджер и удивилась, увидев его, то виду не подала. Чуть повела уголками губ, вытянулась, едва-едва вскинула подбородок. Неожиданно, мельком, поправила галстук и продолжила любоваться надвигающейся угрозой. Но чем ближе подходил Драко, тем напряжённее становилась она, потому что явно — о, всезнайский ужас! — не понимала...

— Что ты здесь делаешь? — с лёту спросила Гермиона, стихийно пряча их голоса.

А что гадать?

Драко пошёл тем же путём:

— Могу спросить то же самое. Ты — и пропускаешь встречу с Макгонагалл?! Не завалишь её фактами, объяснениями, грандиозными теориями с профессорским апломбом?

Ладно бы «на воротах» был рыжий, Лонгботтом или, на худой конец, Поттер, но Грейнджер — сторожевой пёс... Непривычно.

— Просто мне выпал жребий, — доложила она, типично вываливая детали: — Сами справятся!.. Макгонагалл достаточно рассудительна, да и поверить в плохое легче, чем в хорошее. Хотя с этими доказательствами всё исключительно нерационально, — фразы скромней — не её конёк. — Кажется, вместе с краденым мы впустили в себя раскаянье Ханны, и теперь её чувство вины, как слезами, размыло воспоминания. По-моему, защищая нас...

Гермиона в задумчивости потёрла висок, будто снова старалась пробиться через заслон:

— Понадобится время, — пока «слёзы не высохнут». — Получилось, что Рон — единственный, кто помнит нападение.

Она забыла сказать: «не считая тебя». Это задело Драко. Задело до коликов. Его вычеркнули из списка! Он будто....

...чужой.

Был. Есть. Будет. Аббот и тут права. Он сам это знал.

До Грейнджер, видно, дошло его возмущение: поджатые губы, угрюмый лоб, неродной взгляд, и она ушла в оправдания.

— Я думала, ты не захочешь... показывать ей... — «...свою слабость», — Гермиона замялась и утаила окончание.

— Пытки? — Драко назвал прямо. — А это новость? Я здесь и хочу войти.

Он дёрнулся, но ему преградили дорогу, заслонив дверь, как живым щитом.

— Ты не ответил, — артачилась Грейнджер, выдав всю суть претензий: — Как ты узнал? Про Макгонагалл. Мы тебе не говорили.

Драко встретил свою распрекрасную злость с радостью. Его даже не интересовало, почему кто-то лохматый не соизволил поставить его в известность.

«Конечно, я ж не член вашей шайки! — кровь застучала в висках вместе с мыслями. — Я просто член. Который трахает Грейнджер!»

Давно он не думал о ней... так. Давно не желал её... по-другому. Всё — давно.

Пусть так.

Но Гермиона привела иную причину:

— Нас Невилл просил, ей сложно... Ведь Ханна одержима тобой. Я боялась...

Гермиона вновь не договорила, поддавшись пульсирующему страху. Раны всегда горят. Иногда кровят, хотя заживают.

Драко упёрся ладонью в дверь. Ничего не меняется. «Долбано-неисправимая перестраховщица!» Его голос, трескуче-сухой, рвался сквозь воздух:

— Ты бы удивилась, насколько Аббот разумна.

— Так это она тебе сказала? — догадалась Гермиона. — Вы же виделись с ней.

Лавгуд сдала. Больше некому.

— Но с каких пор вы друзья?! — напирала Гермиона.

«Ну, хоть не отупела», — Драко опять предпринял попытку войти.

Мимо.

— А в Хогвартсе есть тот, кто тебе не докладывает, Грейнджер? — любимая злость любимо омыла лицо, погладила руки, налила пах.

— Луна не сознаёт всю степень опасности. Её там не было! Её нигде не было, — рьяно, с напором убеждала Мисс Осторожность, и глаза её светились теплом и заботой.

А Драко сейчас до них?!

Ему вообще до них?..

— Ну и кто в этом виноват? — он чуть склонил голову. — Что, тоже я?

Грейнджер упрямилась:

— Всё равно, Луна слишком оптимистична. Оставить вас с Аббот — глупо!

— Что сделано, то сделано, — подвёл черту Драко. — Как видишь, меня не съели, — он нахально, с оттяжкой затянул узел её галстука и приказал: — Дай пройти!

— Зачем? — не отступала Гермиона. И причина не в невольных намёках, не в жарких движениях, не в старых истёртых правилах...

Что-то идёт не так, а это плохой симптом. Малфой не должен встречаться с Аббот. Это в высшей степени... хрень! Ханна пыталась его убить, хотела унизить, она клеймила его, как зверя. С чего откровенничать?

— Что между вами? Малфой!..

Дзынь!

Раздался бесшумный звонок.

И Драко швырнул первый камень:

— Дела.

Тебя-не-касаются-дела. Дела а-ля Малфой.

И Грейнджер не подвела.

— Панси? Она, да? — вместе с вопросом Гермиона ткнула пальцем в его грудь. Остро и тонко.

— Зришь в корень.

И хлипкий пальчик вот-вот проткнёт кость.

«Умная, когда не надо! А когда надо...»

Драко отогнал Азкабан, иначе разговора не выйдет. Он обрушит на неё то, что случилось в тюрьме. Что осталось в сердце беззлобным молчанием. И забудет, зачем пришёл:

— А что, есть возражения? — он по-хозяйски взял Грейнджер за талию, потому что она не забор. Можно и подвинуть.

О чём он конкретно забыл — её близость. Он и злость. И Грейнджер. И её длинный нос. Всё, что в ней так безбожно бесит, сейчас тянуло вдвойне. Но дверь камеры — её ржавый скрип, лязг ключей звучали куда сильнее.

Драко опустил руки:

— Панси — последняя. И я не хочу больше ждать.

— У вас договор? — предположила Гермиона, освободив его грудь от дерзкого «ножа». — Ты за этим ходил к Аббот?

— И долго мы будем играть в очевидность?! — взбесился Драко.

— Ещё минутку, — она аккуратно коснулась его плеча. Мягче и опаснее. — Я должна сказать тебе кое-что...

Он проявлял невиданное терпенье, ожидая развязки, пока Гермиона не шепнула:

— Я не могла ей помочь, и ты...

Лейтмотив плача долетел за полфразы: мама. Злость заклубилась, загустела, смешалась с пульсом:

— Стоп, — пресёк Драко, отводя её руку. — Вот на этом стоп, Грейнджер. Ты последняя, с кем я хочу об этом говорить.

— Но почему? — трепетала она, видя боль даже не глазами — сердцем, и чувствуя первобытный страх. Только боролась, не будь она Грейнджер:

— Мы должны...

— Мы? — усмехнулся он.

Гермиону ударил этот смешок. Ударил, но не сбил с ног:

— Ты не можешь этого отрицать! Я. Не могла. Ей. Помочь, — отчеканила она. — Хватит меня наказывать! Я. Не могла. Хотела, правда, хотела!.. Но не могла.

— Так ты, оказывается, невинна? — гнев напирал на шитое белыми нитями сознание, и Драко травился им.

— Не совсем так, но сейчас очень сложно найти слова.

— Не ищи! — огрызнулся он. — Чёрт, Грейнджер, не до тебя! Я заберу Аббот, и на этом — всё.

(Дзы-ынь!)

Драко бежал от объяснений. Они пустые. Их недостаточно! Им вообще нет смысла быть. Где глухи к мольбам, там слепы к страданиям.

Он цедил:

— Не о том ты думаешь, милая... — но в «милой» не ласка, а яд. — Иди, займись спасением других! А с этим — не лезь!

— Не могу! — заладила она. — Это гложет нас обоих!

И пусть.

Пусть сожрёт до костей.

Драко бросил камень номер два:

— Знаешь, что гложет меня? То, что вы — шайка идиотов — прячете эту дрянь! Вас точно надо лечить... Вы забыли, что она сделала? — он символически перерезал горло. — И, поверь, я не про себя!

— Нет, не забыли! — возмутилась Гермиона, следя за серыми искрами глаз. — Но Невилл... Он спас нас всех. Мы не можем взять и наплевать на его чувства!

— Тогда давай наплюём на мои, да? — Драко вцепился в её мантию. И тут же отпустил — не сумел. Он много чего не сумел бы теперь. — Она пыталась меня убить, Грейнджер! Она столько раз пыталась меня убить, а для тебя имеет значение только ботаник?

— Нет, господи... — Гермиона примяла взрывные волосы. — Что ты несёшь? Только дружба — это не просто слово, это — поступки! Подчас неразумные, но правильные.

(Дзынь! Дзынь!..)

Драко шипел в дюймах от её лица:

— Ваше благородство — это даже не диагноз, это грёбаный суицид! И дело не в Министерстве, нет. Включи мозг, всезнайка, и вспомни, кто такая Аббот! Надолго её хватит? Она вновь пощадит Лонгботтома? Или вас? Или за ней — дракл вас возьми! — не придут дементоры? — не столько придут, сколько уроют. — Для них она — цель. Их страх. Их тайна. И никакие теории этого не меняют! Я верну Панси, но Аббот...

Он набрал воздуха и почти приложил:

— Пора её гнать.

Вот так, детка.

Грейнджер побледнела. Столкнуться с правдой всегда страшней, даже если она бродила в заблудшем сознании.

Для Ханны всё кончено.

Поздно...

Поздно её спасать.

Дзынь — финально и глухо.

Если бы не тысячи «но»:

— Мы не можем предать Невилла, — выстрадала она. — Он любит её. Ты же был там, неужели ты настолько... — (кто?) — ...дурак?

Он скривил губы, чуть обнажив дёсны, и утробно изрёк:

— Я хуже. Я меркантильная сволочь. И ему, — он кивнул в неизвестную сторону, — я не друг. Мне ва-аши заходы похрену! — Драко бросил третий и самый большой камень: — А как же свобода воли? Саму Аббот вы спросить не подумали?

Между ними уже не дюймы — дюйм. Их почти столкнуло и тут же отбросило, отдаляя по лайну* за вдох.

— Можно подумать, ты спросил! — Гермиона вжалась в дверь. — Спросил?

— Дай пройти! — наступал Драко. — Или клянусь, — он потянулся к палочке, — я вспомню, какой я дурак.

— Сначала ты скажешь, о чём вы говорили, — Гермиона упёрлась руками ему в грудь: такой горячий, такой злой, такой отчаянно-наглый и бесконечно прежний. Как тогда... Запертый на седьмом этаже. — Чего ты хочешь, Драко? Мерлин тебя возьми!

Гермиона перехватила его палочку: «Бог ты мой... »

...без труда.

Драко позволил.

Ведь вопрос глубже, чем кажется. Его крик громче, чем нужно. Его боль сильнее, чем вчера. Его злость во сто крат понятнее... И ей, и ему.

Уже не им.

Он сорвался, выпуская гнев:

— Чтобы ты заткнулась! Никак? Чтобы ты не лезла, куда не просят! Слабо? Чтобы ты не смела говорить о моей матери!

— Но, Драко... Прошу, дай мне сказать... — взрослеть, ой, непросто. Но иногда надо взрослеть. Как это ни тяжело и нелепо, но надо взрослеть им обоим.

— Не хочу! — истошно, но чётко и ясно.

Гермиона не отступала и уступала. Права, не права — неважно. Не ради себя — ради него, и только него: