Склеивая осколки

— Повторяй это почаще. Чтобы и самой поверить, — тронув прядь распущенных волос, прошептал Драко, заставив Грейнджер плотно прижаться к колонне и вытянуться в струну.

Потому что в следующее мгновение склонился к уху. Коснулся кожи дыханием. Узнал едва уловимый аромат. Заскользил кончиком носа по шее.

— Ничего не было, — повторила Гермиона. — Ничего не будет. Всё одно сплошное ничего!

Драко приказал себе думать. Первая и самая вероятная версия с Грейнджер — Отворотное. Например, в противовес аморальному заклятью, создающему особый, но кратковременный эффект. После секса он исчезает. Но откуда героине, не общающейся на досуге с Тёмным Лордом, знать о чём-то, кроме стандартной Амортенции, имитирующей возвышенное чувство?

Однако зелье может помочь и от естественного полового влечения. Один нюанс — если оно настоящее, необходимы не только русалочьи слёзы, а ещё и нечто интимное... Чужое.

Конечно, если ты преступник, то о тебе часто думают плохое, Драко не удивлён:

— Ты так предсказуема, — заучка вся напряглась, и это... нравилось.

— Почему это? — вопрос с подвохом. (Откуда Малфою знать?..) — Не надо меня недооценивать.

— Считаешь, я заколдовал тебя, Грейнджер?

— Ты? Меня?! — (он что, влез к ней в голову?) — А разве нет? — попытка спросить в лоб неразумна, но кто знает... Может, судьба решит иначе.

Гермиона взволнованно подняла глаза. Сегодня во взгляде Малфоя нет теплоты. Только в его руке, которая вдруг проскользнула под мантию и легла на талию.

Её тело помнило ласки. Отозвалось. Захотело, чтобы ладонь скользнула выше. Или... ниже. Хоть куда-то!..

А Драко... улыбался. Совсем легко. Так, что заметить почти невозможно.

Как невозможно влезть ему в голову:

«Интересно, если потрогать грудь, соски набухнут или встанут? Так... — он встряхнулся. — Не сегодня. Хватит того, что опять стоит. Вот херня!»

Херня и справедливость.

Ему захотелось прижать ладонь Грейнджер к своему паху. Обхватить её же пальцами член. Тереть и тереть его прямо через ткань, наплевав на ложную мораль. Драко готов был заставить смотреть, как он кончает, запрокинув голову и освобождаясь от развратных мыслей. Поэтому рука поймала руку Грейнджер и замерла, сжав хрупкие пальчики.

Оба ненадолго застыли.

Под искушением.

Драко закрыл глаза.

Нельзя. Не так. И только по правилам Малфоя.

Взять её безликую. Хотящую. Ослабшую. Поддавшуюся человеческим порокам.

Заполнить её собой. Оставить на коже свой запах. Себя — внутри. И пусть запомнит, что это признак того, что он владел Грейнджер. Имел её.

Один раз.

Нет, два. Три. Четыре. Пять! Он будет вколачиваться в неё, пока не достанет до самого грёбаного гриффиндорского сердца!

Которое хочется разбить. Ранить. И это вполне осуществимо, ведь скованные моралью девушки не умеют отделять чувства от секса. Поэтому им просто причинить боль. Такую же невыносимую, как и в ночных кошмарах!

Истина в них убийственна.

Мучительно постоянна.

Она преследует его горькой тенью.

Зачем дементор вытащил это наружу? Страшное бессмертное существо, которое хочется придушить собственными руками и смотреть, как оно корчится в предсмертной агонии. Безмолвно молит о пощаде, однако пальцы только сильнее сдавливают горло, стараясь сломать чёрную шею.

Но это невозможно.

Как и происходящее. Здесь. Сейчас.

«Ты извела меня, Грейнджер...» — внезапно навалившиеся, отчаянные, неподъёмные мысли отразились на бледном лице.

И Гермиона уловила их — бессмертной душой. Тут же подступила жалость. И отчего-то желание. Почти неуправляемое.

Прижаться к губам.

Отогнать боль.

Забыться вместе.

Задрожать.

Потянуло коснуться Малфоя.

Там.

Почувствовать эрекцию и проникнуться ею. Захотелось так сильно, что внизу живота что-то сжалось. Пришлось плотно сдвинуть ноги, будто от этого станет легче.

«Интересно, какой у него член? — не размер волновал, а твёрдость. Очертания. Ощущения от прикосновений. Сердце зачастило. — Вот чёрт! Очнись, Гермиона».

Она ударила по наглой руке, стискивающей пальцы всё сильнее и сильнее, скорее неосознанно, чем намеренно, и, стараясь говорить ровнее, произнесла:

— Прекрати немедленно.

— Я могу сказать тебе то же самое, Грейнджер.

— В каком... — на выдохе. Сердце подпрыгнуло. Застучало в висках. — ...смысле?

— Сама знаешь. Хотеть меня.

— Самоуверенный индюк! — она толкнула Драко в грудь. Он опять едва-едва победно улыбнулся. — Кто тебе это сказал?! Твоё раздутое до неимоверных размеров эго? Я хочу...

Гермиона выпалила первое, что пришло в голову:

— Гарри! — да и напомнить про обвинения так и подмывало. Сейчас Малфой выйдет из себя, устроит сцену. Он ведь ревнует. Ревнует? Пусть ревнует!

— Может быть, — спокойно и насмешливо. — Но меня — больше.

Драко переступил, перекрывая беглянке дорогу.

— Ты опять пил? — чуть прищурившись, спросила Гермиона. — Потому что это всё твои бредовые фантазии. Я тороплюсь, дай пройти! — она обогнула живую преграду.

— Мои фантазии, значит? Ну как скажешь, лгунья, — типичный малфоевский смешок вдогонку взбесил.

Она резко обернулась, выпалив:

— Я скажу: пошёл к дракловой матери! — вот и грубости начались. А всё они — сдерживаемые порывы.

Гермиона, не оборачиваясь, зашагала прочь, к раздевалкам. И вдруг услышала:

— Грейнджер, у меня гладкое тело. Чтоб ты больше не мучилась сомнениями.

«Вот чёрт! Ты — идиотка! Он влез тебе в голову».

Захотелось провалиться от стыда. Но Гермиона просто ускорила шаг, чтобы удачливый легилимент не прочёл новую мысль: о том, что она — о, господи... — хочет его. Внутри.

Абсолютно необъяснимо.

И как ни ужасно в этом сознаваться, с той самой ночи желает этого как никогда раньше. И все попытки убедить себя в обратном — глупость. По какой-то причине их тянет друг к другу. Но, кажется, что стоит им оказаться слишком близко, они возненавидят ещё сильнее.

За слабость, схожую с колдовством.

— И тебе бы понравился мой член, — звуковой волной долетело до сознания. Обдало жаром от макушки до пяток.

Гермиона зажмурилась. Худшего и представить нельзя.

Надо закрыть свой разум.

Навсегда.

* * *

Гермиона распахнула дверь раздевалки. И заметила Гарри. Он лежал на спине, раскинувшись прямо на полу, расслабленный и очень бледный даже при свете факелов.

Кажется, шевелил губами…

Что с ним? Заболел?

Обеспокоенная, Гермиона бросилась к другу, присела рядом на корточки и только теперь заметила под лавкой палочку и очки: одно стекло треснуло. Подняла их с пола и спрятала в карман мантии. Потрогала лоб.

«Холодный».

Судя по всему, Гарри просто спал. Он перевернулся на бок и что-то пробормотал во сне, похожее на «ми…».

Гермиона положила руку ему на плечо и тихо позвала по имени — безрезультатно. Что-то было в юном лице странное. Трогательное. Измученное. Безрадостное.

— Гарри, — прошептала Гермиона, гладя его по щеке.

Он чуть приоткрыл глаза, почувствовав человеческое тепло и участие. И прикосновения девушки... нежные… любящие...

— Ты-ы, — проронил Гарри, стискивая рукой ласковую ладонь. Притянул к губам и поцеловал. Прямо в полусогнутые пальцы.

Ещё. И ещё...

____________________________

*Ваддивази — заставляет предмет лететь в противника.