Склеивая осколки

Все последующие часы облегчения не принесли. И Гермиона вдруг подумала, что в животе у неё далеко не бабочки, а пчёлы... И они жалят и жалят, напоминая о себе с пугающей силой.

Гермиона сделала в воздухе петлю. Одну, вторую, третью... И надеялась, что скоро тоска отступит. Иначе впервые, забыв обо всём, отдашься Малфою хотя бы в воображении, закрывшись в ванной старост и отчаянно пытаясь убедить себя, что руки, ласкающие между ног, — не твои собственные.

Его.

* * *

Драко, окутанный вечерними сумерками, подпирал трибуну враждебного факультета и, мельком поглядывая на воздушные выкрутасы Грейнджер, отчего-то надеялся, что она таки свалится с треклятой метлы себе в назидание. Ему — на радость. Пусть уже грохнется гриффиндорской задницей, а ещё лучше — лицом, прямо в смешанный с грязью песок и заполнит этой чудовищной смесью свой влажный горячий рот по самые всезнайские уши. Пусть набьёт ею лохматые волосы, запорошит наглые глаза... И, может, тогда чёртова выскочка, наконец, поймёт, что нельзя ничего вытворять за спиной у Малфоя!

«Сыворотки правды уже, блин, мало!» — этот вариант по вероятности чаще всего опережал версию с Отворотным.

То, что он — бывший Пожиратель смерти — основная цель и причина, сомневаться не приходилось. Легилименция породила «львиное» мщение. И такой же интерес. Око за око и зуб за зуб, иначе пазл в голове не складывался.

Даже если тайный план Грейнджер каким-то чудом провалится и сыворотка не выйдет, радоваться рано. Люди — не зелья. С ними сложнее. А уж с двумя заучками — вдвойне.

«Забылась, на хрен!»

Упёртая дура нашла новый способ удовлетворять свою буйную потребность лезть куда не просят.

В любом случае, антидота так и нет, а дилемма с Реддлом заставляла Драко судорожно метаться в поисках спасения. Торчать сутками в библиотеке — сказка не про Малфоя. Это вызовет лишние подозрения, а чувствовать себя беспомощным — отвратительно! Он слабо, но понимал, почему так злился: его прижали к стене. Опять. Только что цепи не навесили…

Стоя недобрым зрителем, он напрягал каждый мускул, чтобы унять регулярно подступающую дрожь. Не от страха — от гнева. Оттого Драко нервно курил, пряча сигариллу в кулак, и проклинал эту чёртову магловскую привычку — его горькое лекарство.

И наказание.

Как ни прискорбно, к такому способу успокоить внутреннего зверя приходилось прибегать всё чаще. А виновата в этом, как обычно...

Грейнджер.

Она стала ещё большей проблемой, войдя в жизнь Драко преступным искушением. Несмотря на то, что признал сей факт и практически смирился, проще не стало. Вроде обычное дело... Тупая похоть. Впереди ничего не значащий половой акт с очередной шлюхой.

И особо вкусным бонусом — местью.

А точнее, персональной болью от Малфоя. И желательно, неизлечимой. Гнетущей. Ощутимой каждым нервом. И даже, что невероятно, от кончиков волос до самых ногтей! До тошноты. До приступов, заставляющих трястись. Жадно глотать воздух и орать.

До визга.

Впереди — долгожданная расплата. Музыка для истерзанной души. И, главное, необходимое доказательство:

Тогда, в камере, дементор облажался.

Драко чуть оскалился, лихорадочно, урывками втягивая отравленный дым, выдыхая сизую струю вниз и разглядывая носки собственных ботинок. Почему-то представилась полуголая Грейнджер, распластанная на холодной земле: в одной форменной юбке и галстуке, красно-жёлтой змеёй обвивающем шею. Глупо отдавшаяся Малфою. Затраханная им до изнеможения. С магической повязкой на глазах. Со слезами, бегущими по щекам прозрачными струйками. С призывной мольбой в голосе.

Лежащая у ног победителя.

Ослабшая и сломленная.

Отравленные мысли, подобные табачному дыму, заполняющему лёгкие, вызвали необыкновенно приятный и одновременно подлый приступ жалости; сладкое пренебрежение и едва-едва уловимую боль. Та разрослась бы за считанные минуты, поглотив Драко, как и ночной кошмар, но злоба спасительно задушила её на корню.

«Ты — никто. Моя маленькая прихоть. Каприз, — губы невольно дрогнули. — Вещь».

Драко отбросил сигариллу и выпрямился.

Грейнджер, очевидно, поглощённая очередными сумасшедшими теориями, ни о чём не подозревая, шла ему навстречу. В этот раз нападать со спины никто не планировал. И даже палочку не достал. Он разберётся с этой героиней магловскими методами — голыми руками. Если потребуется. Есть в этом что-то пьянящее: чувствовать её страх и бунт — особенно бунт — буквально собственным телом. Не говоря уже о желании.

Только заниматься сексом Драко не собирался. Не сегодня. Когда несносная выскочка бесит до чёртиков! Он просто предупредит, что подобные выходки спокойно сносить не намерен.

Грейнджер заметила его.

Наконец-то, заметила.

Всего на миг притормозила. Сбавила шаг, проходя мимо. Уставилась своими тёмными глазищами, словно опять видит Малфоя голым. Хочет прикоснуться. Ждёт, что он сломается. Забудет обо всём, подавшись приказам наливающегося кровью члена.

«Вот дура! И ты сам — идиот. Раз тебе мерещится это в вопрошающем взгляде».

Прошла. Она почти прошла мимо...

Драко мысленно наказывал Грейнджер за дерзость, впиваясь зубами в горло до сине-малиновых отметин. И тут, наконец, сорвалось... Слетело с ещё мгновение назад сжатых губ, размыкая стиснутые до ломоты челюсти:

— Что у тебя за дела с Фоссет?

Хотя Сандра не отличалась болтливостью и явно испытывала нечто большее, чем простое влечение, от невесёлых подозрений это не спасало. Когда речь идёт о девчонках, тем более отвергнутых, утешительные прогнозы отдают непроходимой глупостью.

Грейнджер застыла. Но не повернулась. Пока что...

Просто молчала.

— Повторяю для глухих, — отчеканил Малфой, борясь с желанием развернуть её силой. — Что у тебя с Фоссет?

Гермиона уловила знакомые нотки подчёркнутого презрения. Совсем неласковые. Колючие. Даже острые. Отрезвляющие от дурманящих мыслей, как короткие лёгкие удары по щекам.

— Не твоё дело, — она обернулась, крепко сжимая вертикально стоящее древко и стараясь не вестись на откровенную враждебность.

Ничего сверхъестественного не происходит. Просто поговорят. По крайней мере, она. Сегодня меньше всего хотелось видеть невыносимого Малфоя, потому что позволила себе мечтать о том, о чём нельзя даже думать.

— Нет, как раз моё, дура! Если вы собрались мило покувыркаться в кровати или сообща подрочить на мою колдографию — это одно, а вот типичная девичья трескотня — другое! Такие зануды, как вы, не станете обсуждать новые тряпки или косые взгляды тех, кто жаждет затащить вас в чулан для швабр. И тайным клубом с занятиями для непроходимых тупиц тоже не пахнет. С какой стати вы вдруг спелись? Это не рыжая, которая вечно облизывалась, глядя на твоего дружка — Поттера. Значит, что-то ещё...

— Господи, что ты несёшь?! — не выдержала Гермиона, на эмоциях повысив тон. Совсем ненадолго прикрыла глаза. Глубоко вдохнула, чтобы успокоиться.

Это дурной сон: лицезреть Малфоя, так сказать, во всей красе. За что? За то, что подсматривала? За то, что хотела? Что надеется спасти свои мечты от неосязаемых прикосновений мерзавца? Если им обоим обидно и плохо, то к чему усугублять?

Драко заносило: Грейнджер медленно развернулась и отдалилась на целый — мать его! — шаг.

— Что слышала, идиотка! Во что ты опять сунулась своим сверхлюбопытным носом? — Малфой преградил дорогу и вцепился в чужую метлу рукой с такой силой, будто желал переломить никчёмную деревяшку пополам. Подобно той, что стояла перед глазами с невозмутимым видом и строила из себя невинную овечку. — Совсем от чтения помешалась?

— Отойди, — негромко произнесла Гермиона, улавливая терпкий запах табака. И вишни...

«Малфой курит?» — только отчего-то это не раздражало, а вызывало абсолютно противоположное желание: спасти. Успокоить. Потому что только слепой не заметил бы, как Драко трясёт от скрытых под сальностями терзаний.

— Запомни, Грейнджер, потому что дважды повторять я не стану. Если только узнаю, что вы обсуждаете меня или мою семью...

«Сравниваете с рыжим выродком. Смеётесь. Делитесь грязными секретиками...» — Драко про себя взвыл, представив гадкие шушуканья.

А вслух — слова, как тупые удары кулаком в грудную клетку:

— Или. Хрен. Знает. Что...

— То что? — спокойно, со слабой издёвкой спросила Гермиона, чуть склонив голову набок. Угрозы всегда вызывали протест.

— Я забуду про надзор, грязнокровка! — шипя, выдавил Драко, пытаясь вырвать метлу из тонких, но цепких пальцев. — И поверь, тебе лучше не знать, чего могут стоить подобные разговоры.

— Я тебя не боюсь, — и ведь правда ни капли страха.

Гермиону нисколько не задело подобное оскорбление: переболела. Более того, полна уверенности: Малфой ничего ей не сделает. Не сейчас. Слишком много непосильно жгучих эмоций. Так много, что скоро самовоспламенятся и осыплются к ногам горсткой пепла. И возможно, тогда проступит человечность.

Что-то настоящее.

Гермиона беспечно ослабила хватку: Малфою нужна метла? Пусть забирает! Останется вот так: без палочки в руке. Без какой-либо защиты. Потому что угроза — пустой звук.

— Конечно, ты не боишься, — от показной гриффиндорской смелости Драко уже тошнило.

Но от такой, почти голой, беззащитности в груди защемило, противно прихватывая нутро. Пальцы стиснули древко метлы с максимальной силой, и они стали ещё бледнее, а голос бесцветнее:

— Потому что ты меня хочешь, — едко и строго по-Малфою. — Подсматриваешь исподтишка. Спишь и видишь, чтобы я наконец отымел тебя. Грезишь о моём члене, запихивая в себя свои грязные пальцы!

И почему собственные скабрёзности возбуждали?

Как и образы, которые чёртово воображение рисовало в мозгу с нескрываемым удовольствием: абсолютно обнажённая, распахнутая для него Грейнджер. Влажная и — «Мерлин, удержи меня!» — такая же беззащитная. Стонет и не дышит. Дышит и не стонет. Это всё грёбаное влечение! Воздержание до добра не доводит.

— Замолчи, — её полустон. С придыханием. Что-что, а злить Малфой умел.

На долю секунды Гермиона возненавидела его сильнее, чем прежде, потому что он — будь сотни раз неладен! — почти прав. Хочется тёплых губ. Наглых рук. И, главное, ласки... А сейчас ещё и тишины. Потому что если он не замолчит, чувственные желания смешаются с болью намертво, как собственное дыхание смешивается с запахом вишни. Едва уловимым. Таким же, как иной Малфой.

Гермионы ответила угрозой на угрозу:

— Замолчи, или я... — и самой не верилось, поэтому уже про себя: «...ударю тебя». Руки, как и ноги, налились неимоверной тяжестью под нетёплым, раздевающим, циничным серым взглядом. — Уйди, ради Мерлина... Как тогда, у озера... просто уйди.

— И не подумаю, — Драко, мстительно ухмыляясь, приставил кончик древка к лицу Грейнджер. Но на нём ни один мускул не дрогнул. От такой выдержки стало ещё хуже, ведь чёрная зависть отказывалась принять её храбро-неугодный нрав. — И у озера, и сейчас я сам буду решать, что делать. И чего ты стόишь. Неужели обидно быть отвергнутой?

Хотя это было сказано ехидным тоном, чувствовались отголоски случившегося на пыльном столе, не исключено, целую вечность назад.