Склеивая осколки

Драко трясло, но какая-то часть сознания ещё отказывалась верить в услышанное. Веки закрылись, потому что мозг не желал воспринимать чудовищную реальность: Макгонагалл, вдруг притихшего филина, хладнокровное лицо Снейпа, отблески пламени, чёртов Хогвартс — всё!

— Рассудок Люциуса, — долетел до ушей прежний успокаивающий голос, — безусловно, пострадал. Однако о необратимости пока рано говорить. Колдомедики боятся давать утешительные прогнозы, но я верю, что всё обойдётся. И вам тоже…

Макгонагалл вытянула руку, не договорив, собираясь приободрить Драко. Но тот распахнул глаза, словно почувствовал так и не свершившееся прикосновение, вскочил с места, как ошпаренный, и отшатнулся, перевернув кресло. Не от брезгливости. И не от сквозившей в глазах Макгонагалл жалости.

— Я знаю, как вам тяжело, но надежда… — Минерва поняла, Малфой не слышит её. А если и слышит, то смысл плохо улавливает.

Драко усиленно напрягал мышцы, чтобы не дрожать. Смотрел отсутствующим взглядом и проклинал всех и вся: мерзких дементоров, тупых судей, растяп-тюремщиков, бездушные законы, грёбаных победителей…

«Мой отец — сумасшедший, — именно эта мысль толкала его к выходу, словно в одиночестве принять истину будет легче. — Ненормальный… Мой… отец…»

Сорваться при Макгонагалл? Устроить истерику? Нет! Непонятный туман застилал мозг, как будто тот из самосохранения защищался от действительности.

— Я могу увидеть его? — неровным голосом, в котором так и сквозила боль. И всё бы отдал, чтобы заставить её утихнуть. Возможно, вопрос глупый, но вырвался сам собой. — Пока он ещё… жив, — Драко с надрывом выдавил из себя последнее слово. Что будет дальше — пугающая до одурения неизвестность. — Это ведь не запрещено?

Макгонагалл кивнула:

— Для ближайших родственников Визенгамот делает исключение. Я похлопочу о разрешении. За прошедшие месяцы вы ни в чём таком не были замечены, и я надеюсь, что ко мне прислушаются.

— Спасибо, — с некоторой отрешённостью, как под Империо, произнёс Драко и оглянулся на дверь.

Осталась пара шагов до бегства. До того места, где никто не увидит его слабость.

— Рано меня благодарить, — виновато произнесла Макгонагалл. — Я ещё не всё сказала, — дальнейшее прозвучало сухо и официально, но ведь когда оказывают усиленное давление, поневоле напрягаешься: — Согласно распоряжению Визенгамота, с учётом произошедшего и наложенным надзором, я обязана известить, что на период нахождения Люциуса в Мунго вам разрешено пользоваться палочкой только в пределах дома. И Хогвартса. В противном случае вас лишат палочки до нового судебного слушания.

— Но почему? — с возмущением, забыв о приличиях, громко выпалил Малфой, опершись спиной на входную дверь.

Что за бред? Что за дерьмо такое?!

— За что?! — с надрывом выдавил он.

Макгонагалл не верилось, но порой указания Визенгамота доходили до абсурда:

— Несмотря на то, что вы всего лишь студент и что у палаты Люциуса постоянно дежурит аврор, кое-кто считает, что вы можете помочь отцу бежать. Спрятать его ради спасения жизни. Варианты не сложно предугадать. И прошу вас, не давайте этому кое-кому повод упрятать вас в Азкабан. Вы поняли меня, Драко? — с беспокойством уточнила Макгонагалл.

Но он предпочёл не отвечать — только едва заметно кивнуть и с потрясённым видом покинуть кабинет. Спешно прикрыв дверь, он сполз по ней прямо на пол, от неверия стискивая челюсти и сжимая кулаки, заглушая предательскую дрожь в руках.

Драко бездумно разглядывал факельные светильники, повторяя про себя, как заклинание: «Это не конец». Потому что где-то там, очень глубоко, теплилась безотчётная, слепая, радужная надежда: увидеть отца. И просить его держаться. Это непонятным образом успокаивало сердце.

Он обязательно-обязательно услышит. И, что важнее, поймёт. Он должен вернуться домой.

Живым.

Пусть и не совсем невредимым.

* * *

Во владениях профессора Флитвика сегодня царила прохлада. На последнем занятии кто-то из студентов разбил стекло, а против некоторых магических повреждений «Репаро» не работало. Грейнджер, обессиленная, присела у стены и в отчаянии уткнулась лицом в согнутые колени. Окклюменция порядком вымотала.

Фоссет медленно отступила назад и опустилась на столешницу. Оттянув, ослабила галстук и отложила палочку:

— Гермиона, так дальше нельзя, — Сандра устало выдохнула.

Бросила взгляд в окно: уже стемнело. А значит, они здесь больше часа. Иногда время буквально летит. И всё бы ничего, только никаких положительных сдвигов не наблюдалось.

— Ты про Рона? — Гермиона подняла глаза и убрала с лица непослушные локоны. — Секретами я создаю проблемы?

— Нет, — Сандра покачала головой. — Не в этом дело. Думаешь, я не знаю, от кого ты пытаешься закрыться? Я же не идиотка! Только так ничего не выйдет. Ты просила помочь, но...

Внезапно возникшая, схожая с сожалением тишина сбивала с толку.

— Что — «но»? — насторожилась Гермиона. — Ты передумала? — подобная мысль не радовала.

Просить Гарри или Джинни поучаствовать в этом безумии — нелепо. С Фоссет, конечно, объединяла не дружба, но нечто не менее важное — слабость:

Малфой.

— Нет, но я не волшебница! — странная ирония. Сандра на эмоциях повысила голос, потому что бесплодные усилия сводили с ума. — И ты знаешь, о чём я. Тебе стоит учесть, что я владею легилименцией хуже Драко. Ну, насколько я успела это оценить. Либо у него был прекрасный учитель, либо талант. А может, и то, и другое.

Гермиону и саму занимали похожие вопросы, но, отложив дискуссии на эту тему, она запротестовала:

— Не скромничай. Я слышала, как Дамблдор утверждал, что тебе прекрасно удаётся всё, что касается человеческого сознания. А похвалы перед Макгонагалл от него рядовой студент вряд ли дождётся.

Сандра краем губ улыбнулась.

— Дамблдор преувеличивает. Но было приятно мысленно показать ему язык, когда он попытался использовать меня как учебное пособие по легилименции. Но Смит и правда нарисовал дурацкую картинку! Отец стал учить меня проникать в мысли совсем недавно, однако тут многое зависит от заложенных способностей, а я хорошо умею только блокировать.

— И что с того? Ведь именно последнего я и сама пытаюсь добиться. Просто сегодня не мой день. Наверное… — теперь устало вздохнула Гермиона.

Факт оставался фактом: дела обстояли совсем плачевно. Фоссет удалось проникнуть даже в воспоминания о попытке заняться любовью с Роном. Но то, что не вскрылось постыдное бегство в самый неподходящий момент, ещё не значит, что в этом была заслуга Гермионы: Сандра сама оттолкнула интимные откровения и прекратила атаку.

— Ты сама знаешь, как всё идёт из рук вон плохо, — Фоссет огладила столешницу. — И хоть я не люблю обсуждать некоторые вещи, но мне кажется, я должна сказать: перестань на него злиться.

— На кого? — Гермиона сглупила, играя в непонимание.

Она предпочла не поддаваться глубоко проникающей синеве глаз собеседницы, намеренно изучая вид за окном. Однако боковым зрением не заметить ухмылку Сандры было невозможно. Та потянулась за палочкой и демонстративно помахала ей в воздухе, откровенно напоминая, что видела кое-кого насквозь:

— На Малфоя. Иначе всё бесполезно. Злость и обида мешают тебе закрыться. Страх, конечно, ослабляет защиту больше всего, но, по-гриффиндорски исключив его, прибавь к первой причине подавленное желание и — вуаля!.. Имеем то, что имеем. Не делай такое лицо, мне самой неудобно, поверь. Но ты сама просила помочь!

— Я не понимаю, что ты мне предлагаешь? — недоумевала Гермиона, уставившись на Фоссет словно первокурсница, впервые вошедшая в Хогвартс. — Я не могу изменить прошлое. И себя тоже, — нелёгкое утверждение, особенно когда подозреваешь, что прежней уже не стать.

А кто виноват и есть ли такой вообще — неизвестно. Возможно, это не колдовство, не злой умысел, а какая-то редкая болезнь, вызывающая изменение личности. Мучительные поиски ответов пока результатов не дали.

Сандра протяжно выдохнула, пытаясь успокоиться. Пришла даже идея попробовать воспользоваться зельем, потому как, действительно, нервы не выдерживали напряжения:

— Для начала перестань вариться в этом. От болезненных эмоций ты как открытая книга. Обе устаём, я тоже не железная, — Фоссет отвела глаза. Дело ведь далеко не в магических силах, а в увиденных картинках, задевающих за живое.

Гермиона смутилась, а Сандра не умолкала:

— Ненавидь Драко, если так тебе легче. Но отпусти его. Прости. Или переспи, наконец!.. Делай, что хочешь. А иначе мы зря тратим время. И соберись, прошу тебя.

— Я не ослышалась: «п...переспи»? — Гермиона искренне рассердилась. — Сандра, что ты несёшь?! Он оскорбил меня на пустом месте. Даже намереваясь поцеловать. Если между нами что-то происходит, откуда столько злобы, граничащей с помешательством? Чего не промолчать? Я не легилимент, как некоторые!

— Извини, — Фоссет покраснела. — Про «переспи» я тупо брякнула, но, честное слово, это бы помогло. Серьёзно, прости его. Иногда слова — просто слова, и очень сложно понять, где обидная правда, а где — типичная малфоевская самозащита. Да, Драко бывает груб, но в такие минуты как раз жаль, что ты не легилимент!

— Прости? Вот так, запросто?! — Гермиона развела руками и поднялась на ноги. — Как ты можешь такое предлагать? Как?! Господи, он ведь и тебя обидел!

Рассудок отказывался верить во всепрощение, когда сердце Сандры чуть ли не разбито. Тогда, у оранжереи, глаза не лгали.

— Он меня бросил, — Фоссет пожала плечами. — Всего лишь. И не такое случается, не срослось. Да, это больно. Но, не коря себя за ошибки, жить проще. Свободней дышать. Я не Драко, я не воспринимаю боль как болезнь, я просто живой человек. Забудь про гря... Ну, ты поняла. И так далее... Ты ведь не такая.

— Знаешь, на какую-то секунду мне показалось, что он хотел заставить меня... — Гермиона осеклась, избегая жестоких деталей.

После разрыва картинки, где Малфой переступает черту, за которой так много непоправимого и неправильного, сводили с ума. Тем, что такое не простить. Не забыть. От этой боли уже не оправиться. А сознаться, что поддалась бы на ласки мерзавца, — вынести себе приговор: безвольная тряпка.

Сандра будто прочла эту надпись на лбу:

— Желания не делают тебя плохой, Гермиона. И не казни никого за мысли. За них можно половину волшебного мира отправить в Азкабан. Нет, — она покачала головой, — Драко не стал бы. Он пытается казаться хуже, чем есть на самом деле. Чему тут удивляться? Зачем быть хорошим, когда сотни людей считают тебя сволочью. Опять же, порой не следит, что несёт, но способен слушать. Пунктиков у него немало, однако он никогда ни к чему не принуждает. Просто умеет сделать так, что ты и сама не прочь...

А вот это как раз и вызывало у Гермионы бунт: манипулирование. Она приоткрыла рот, но ей не дали и слова сказать.

— Ты видишь лишь ту сторону, которую Драко тебе показывает. Я для чего это говорю... Увидь в нём человечность, даже если она тщательно скрывается от посторонних глаз. Он любит свою семью, удивляет вниманием к мелочам и приятными сюрпризами. Например, он рисует. Не так хорошо, как Луна, но всё-таки... Сходство достаточное. Насколько я знаю, у них обоих был один учитель. Только Драко не знал, что когда-нибудь подобная ерунда способна будет занять голову.