Жизнь и приключения Максима Горького по его рассказам

Цирк

С этих пор Саша старался как можно больше делать ему неприятностей, кляузничал на него хозяйке, портил его работу.

Алеша решил бежать от грубых и скучных богомазов, от толстой сварливой хозяйки, от попреков и подзатыльников, от всей этой нудной, дурацкой жизни. Его манила жизнь на воле, среди славных товарищей, интересных взрослых, манило в поле, в лес, на улицу, где скоро стает снег и повеет теплом.

Но было еще холодно, бежать было некуда: домой ведь не придешь — дед рассвирепеет, и ничего хорошего не выйдет.

Вскоре, однако, случилось событие, которое решило дело. Алешу послали к столяру за досками. Доски оказались еще не готовы. Возвращался он уже вечером по другой улице и, проходя мимо большой круглой постройки, остановился, привлеченный яркой афишей:

КЛОУН ФРИЦ! НАЕЗДНИЦА КЛАРА!

Незаметно для себя оказался он у дверей цирка и вместе с народом втолкнулся в деревянное, неуклюжее помещение. Какие-то люди в зеленой одежде с красными галунами отбирали билеты и указывали пальцем кому куда идти. Алеша решил, что самые важные люди должны быть наверху и что видно оттуда лучше всего. Но, протиснувшись наверх, он оказался сдавленным со всех сторон, и между ног каких-то бородатых людей и франтов с великим трудом пробрался к решетке.

То, что увидел он, заставило его замереть на месте. Он стоял на галерее, плотно прижавшись грудью к дереву перил, и, бледный от напряженного внимания, смотрел на арену, где кувыркался ярко одетый клоун. Окутанное пышными складками розового и желтого атласа тело клоуна, гибкое как у змеи, мелькая на темном фоне арены, принимало различные позы: оно, как мяч, подпрыгивало в воздухе, ловко кувыркалось там, падало на песок арены и быстро каталось по ней… Потом клоун вновь извивался, кувыркался и прыгал, играя колпаком. При каждом его движении золотые блестки, нашитые на атласе, сверкали, как искры…

— Фот тяк!.. — ломаным языком и тонким голосом говорил клоун, перепрыгивая через стул.

— И фот тяк!.. — он вспрыгнул на спинку стула, несколько секунд балансировал на ней, но вдруг, неестественно изогнувшись, упал и, съежившись в ком, вместе со стулом замелькал по арене, так что казалось, будто стул ожил и гонится за ним!..

На лице Алеши стали появляться уморительные гримасы, повторявшие мимику клоуна. Алеша невольно повторял бы и жесты, но был стиснут со всех сторон до того, что не мог двинуть рукой. Сзади на него навалился какой-то бородач в кучерской одежде, с боков тоже давили его.

На галерее было душно; грудь, прижатая к дереву перил, болела, ноги ныли, они устали от толчков, но — до того ли ему было!

Сильно захотелось самому быть там, на арене, в таком же сияющем костюме, смешить людей, слышать их похвалы и видеть сотни хороших, веселых лиц.

Потом ездила на лошади какая-то барыня в длинном черном платье и в шляпе, похожей на маленькое ведерко, — но все это было уже не то!

Возвращаясь из цирка, Алеша подбегал к окнам магазинов и подолгу рассматривал отражение в стекле скуластой рожицы с веселыми живыми глазами. Он делал уморительные гримасы, потом весело свистел и с прыжком удалялся. Скача через канавы, он кричал:

— Фот тяк… и фот тяк!..

Только подходя к двухэтажному хмурому дому своей хозяйки, Алеша сообразил, что дело не так просто и не так весело. Толкнулся в калитку и убедился, что она заперта. Стучать — значит разбудить хозяйку и сейчас же получить возмездие. Он предпочел оттянуть дело и перелез через забор. Потом выбрал укромный уголок двора — узкую дыру между поленницей дров и стеной погреба — и зарылся в солому; это было не хуже постели в мастерской под столом.

С наслаждением вытянулся он на спине и несколько минут смотрел на небо. В небе сверкали звезды. Они напомнили Алеше золотые блестки на атласном костюме клоуна. Подумал о том, что есть какая-то жизнь, совсем не похожая на жизнь грязной мастерской богомазов. Подумать еще о чем-нибудь он не успел, потому что тотчас же заснул.

Проснуться его заставило странное ощущение: ему показалось, что левая нога его быстро бежит куда-то и тащит за собой все тело. Он с испугом открыл глаза и понял свою оплошность. Вытянувшись на соломе, он незаметно для себя высунул ногу за поленницу, и по этой ноге кухарка нашла его.

— Чертенок, — укоризненно говорила она, дергая его за ногу, — да я ж тебя ищу сколько! Где ж ты был? Тащи дров! Ставь самовар! Буди людей! Мети пол!

Все обязанности, которые Алеше приходилось всегда выполнять в известной последовательности, теперь нужно было отправлять сразу. Но это его не смутило. Вертясь по комнате и работая, он еще находил время подбегать к кухарке и рассказывать:

— А я в цирке вчера был — здорово представляли. Фот тяк!..

Кухарка закричала было на него, но, увидав его лицо, покатилась со смеху.

— Ах ты, таракан! Ведь уж перенял, а?

Высыпали в кухню и мастера. Увидав домашний цирк, захохотали и они, забыв наказать актера за незаконную отлучку.

Дело обещало сойти с рук. Весь день Алеша за работой показывал мастерам все известные ему номера и чувствовал себя героем дня. Было приятно, что он мог вызвать веселый смех на лицах этих людей, занятых постоянно ссорами и руганью.

Кончилось, однако, плохо. Неся готовую икону и делая на ходу прыжок, он передвинул палец и смазал немножко живопись.

Наступила тишина. Старший мастер медленно подошел к нему. Потом неторопливо запустил свои пальцы Алеше в волосы и, с большой силой подняв его на воздух, бросил потом на пол. Это в мастерской было самое сильное наказание.

— Ловко кувыркнулся, паяц! — захохотали вокруг.

— Это, брат, воздушный полет!

— Ха-ха! Ну-ка, Лексей, еще!

Этот смех был Алеше больнее побоев.

Он убежал в кухню, по там его ждала новая беда.

Кухарка скрыла от хозяйки позднее возвращение Алеши, но не удержалась от того, чтобы не рассказать, как она его нашла за поленницей. Хозяйка подманила его к себе и стала мотать за ухо, приговаривая:

— А ты, чертенок, спи, где велят, не прячься, не прячься, не пряч-чься!

Алеша был очень рассержен и, улучив момент, ловко свалился ей под ноги. Хозяйка перевалилась через него и звонко стукнулась лбом, загородив полкухни.

Теперь выбора не было; опрометью выбежал он на улицу и бежал, пока не почувствовал себя в безопасности. Оглянувшись, он увидел себя на набережной Волги.

Ласково сиял весенний день. Волга разлилась широко, на земле было шумно, светло и просторно. Неужели же ему попрежнему жить в темноте, как мышонку в погребе?