Жизнь и приключения Максима Горького по его рассказам

Крендельщик

Играл ветер-позёмок, вздымая по улицам сухой серый снег, когда Алеша в отчаянии пошел на новые поиски работы. На одном из дворов, где помещалась пекарня, он увидел странное зрелище. Среди мятущихся по двору клочьев сена и обрывков мочала стоял круглый, пухлый человек в одной рубахе и в резиновых галошах на босу ногу. Сложив руки на вздутом животе, он быстро вертел короткие большие пальцы — один вокруг другого — и смотрел на Алешу маленькими разноцветными глазами. Правый был зеленый, а левый — серый.

— Ступай, ступай, — заговорил он высоким голосом, — нет работы! Какая зимой работа?

Безобразная внешность человека возбудила у Алеши любопытство.

Ты — дворник, что ли? — спросил он.

— Иди, знай, это не твое дело…

— А нельзя ли повидать самого хозяина?

Вздохнув и внимательно присматриваясь зеленым глазом, человек сказал:

— Это я самый и есть…

Надежды Алеши на работу рухнули. Ветер сразу стал холодней, а человек еще более неприятен.

— Что? — воскликнул он усмехаясь. — Вот-те и дворник!

Теперь, стоя близко от него, Алеша видел, что человек находится в тяжком похмелье.

— Айда прочь! — сказал он веселым голосом, дохнув на Алешу густою струей винного перегара и размахивая короткой ручкой.

Алеша повернулся и не торопясь пошел к воротам.

— Эй! Три целковых в месяц — хошь?

Алеша был здоров, силен, грамотен — и ему работать на этого жирного пьяницу за гривенник, в день!

Но — зима не шутит, делать было нечего. Скрепя сердце, Алеша сказал:

— Ладно.

— Ступай к приказчику!

Войдя в покосившуюся, щелявую пристройку двухэтажного дома, Алеша стал пробираться между мешками муки, как вдруг на дворе раздались странные звуки: что-то зашлепало, зафыркало.

Прильнув лицом к щели в стене сеней, Алеша обомлел от удивления: хозяин, прижав локти к бокам, мелкими прыжками бегал по двору, точно его как лошадь кто-то гонял на невидимой корде. Сверкали голые икры, толстые круглые колени, трясся живот и дряблые щеки. Округлив свой рот, человек вытянул губы трубою и пыхтел:

— Фух, фух…

Кружится солома, мочало, катаются колесики стружек, ветер свистит в трубе, торопливо барабанит какая-то щепа, а на дворе, среди хлама, как бы играя с ним, грузно прыгает, прогоняя похмелье после запоя, потея и хрипя, странный, невиданный человек, — прыгает, хлябая сырым, жирным телом, и фыркает:

— Фух, фух, фух…

И откуда-то из-за угла ему неистово отзываются свиньи сердитым визгом и хрюканьем.

«Это куда же я втряпался?» подумал Алеша.

В огромной печи жарко пылает золотой огонь, а перед ним чёртом извивается, шаркая длинной лопатой, пекарь Пашка Цыган, человек маленький, черноволосый, с раздвоенной бородкой и ослепительно-белыми зубами.

— Жарь да вари! — кричит он, смахивая ладонью пот с красивого лба в черных кудрях.

У стены, под окнами, за длинным столом, сидят восемнадцать человек рабочих, делая маленькие крендели в форме буквы «В»; на одном конце стола двое режут тесто на длинные полосы, щиплют его на равномерные куски и разбрасывают вдоль стола под руки мастеров, — быстрота движений этих рук почти неуловима. Рассучив кусок теста, связав его кренделем, каждый пристукивает фигуру ладонью — в мастерской непрерывно звучат мягкие шлепки. Стоя у другого конца стола, Алеша укладывал готовые крендели на лубки, мальчишки брали у него полный лубок и бежали к варщику. Тот сбрасывал сырое тесто в кипящий котел и через минуту вычерпывал оттуда крендели медным ковшом. Скользкие, жгучие фигурки из теста снова укладывались на лубки, пекарь сушил их, ставя на шесток, складывал на лопату, швырял ловко в печь, а оттуда они являлись уже румяными: готовы!

Если Алеша не успевал вовремя разложить все подбрасываемые ему крендели, они тотчас слеживались, слеплялись, работа была испорчена, и люди за столом, ругая его, швыряли в лицо ему шматки теста.

Кроме того, в смену с другим рабочим, он должен был месить тесто. Это очень тяжелая работа — вымесить семипудовую массу так, чтобы она стала крутой и упругой, подобно резине, и чтобы в ней не было ни одного камешка сухой не промешанной муки. А сделать это нужно быстро, — самое большее в полчаса.

Работали крендельщики шестнадцать часов в сутки в низком и душном подвале с маленькими окнами.

Стекла окон были побиты, замазаны тестом, снаружи обрызганы грязью. В углах, как старое тряпье, висели клочья паутины, покрытые мучной пылью.

Восемнадцать носов сонно и уныло качались над столом. Люди покачивались, чтобы не задремать, не заснуть от однообразной, одуряющей работы. Лица их мало отличались одно от другого, на всех лежало одинаковое выражение сердитой усталости.