For the Potions Master's Amusement - Ради Удовольствия Господина Зельевара

Глава 64: Наказание и забота

Она осознала, что её отлевитировали с пола, а затем подняли сильными руками. Гермиона с довольным бормотанием уткнулась в такой знакомый дорогой джемпер чёрного цвета. Её положили на кровать и накрыли одеялом, после чего прохладная влажная фланель омыла щёки. Девушка открыла глаза и посмотрела в любимое лицо, уже не искажённое ни гневом, ни насмешкой.

— Надеюсь, ты простишь меня, малышка, — шептал Северус, смывая с её лица высохшие слезы. — Я вёл себя неуместно для нашего соглашения и незаслуженно по отношению к тебе.

Гермиона внимательно прислушивалась к его бархатисто-успокаивающему голосу, но ничего не говорила в ответ.

— Доминант не должен терять самообладания при обсуждении дисциплины. Никогда. — Он смотрел ей в глаза с серьёзным выражением лица, и даже чёрная повязка на глазу не умаляла этой серьёзности. — Это непростительно, но я прошу у тебя прощения.

Гермиона закрыла глаза. Довольная, она лежала, пока фланель не перестала утирать её лицо. Открыв глаза, она почувствовала себя странно отстранённой, но удовлетворённой. Профессор Снейп наблюдал за ней, нахмурив брови.

— Чего бы тебе хотелось? — тихо спросил он. — Ты можешь получить, что пожелаешь.

Гермиона заставила себя сесть.

— Ты расчешешь мне волосы? — спросила она и в мгновение ока оказалась сидящей у него между ног перед камином, пока он медленно и методично расчесывал её. Гермиона прижалась щекой к его ноге и ощутила грубую шерсть брюк. Разум был странно пуст. — Ты изменил мою память? — спросила она через некоторое время.

Расчёска на мгновение замерла, затем продолжила успокаивающие движения по непослушным волосам.

— Нет, — сказал он. — Тебе кажется, будто твою память изменили?

Гермиона пожала плечами.

— Я словно чувствую в ней какой-то… пробел.

Расчёсывание прекратилось, и она услышала, как он положил щётку на столик, а затем его губы приблизились к её уху.

— Можно ты посидишь у меня на коленях? — спросил он.

Гермиона охотно забралась к нему на руки, и он обернул её одеялом, как часто делал в своём кабинете в Хогвартсе. Она прижалась к его одежде, будучи обнажённой, и приложила ухо к сильной мужской груди, прислушиваясь к ровному (хотя и немного учащённому) биению сердца.

— Возможно, у тебя небольшое эмоциональное истощение, — сказал он всё ещё спокойным голосом, но с оттенком чего-то, что Гермиона не смогла определить. Была ли это неуверенность? — Это стало бы вполне оправданной реакцией на моё прежнее поведение с тобой, — она услышала, как он сглотнул, а когда заговорил снова, голос звучал напряжённо. — Полагаю, ты плакала, когда я ушёл?

— Да, — почти равнодушно ответила она.

Его руки крепче сжали её в объятьях, он провёл дорожку от её щеки к уху своим носом, а затем губами:

— Мне… весьма сложно, — сказал он сдавленным голосом, чуть громче шёпота, — говорить об… эмоциональных вещах. Прости меня, Гермиона.

От этих слов Гермиона окончательно очнулась, сердце её затрепетало от счастья, наполнившись тёплыми потоками любви и всепрощения.

— Всё в порядке, Северус, — сказала она, повернувшись так, чтобы обнимать его, уткнувшись лицом в шею. — Я прощаю тебя. Во время ссоры люди часто говорят то, чего не имеют в виду.

Она вновь услышала, как он громко сглотнул, а затем его лицо задвигалось из стороны в сторону, зарываясь в недавно расчёсанные волосы.

— В этом-то и проблема, — сказал он. — Доминанты не ссорятся со своими сабмиссивами. Это очень серьёзное нарушение субординации.

Гермиона откинулась назад, обхватив ладонями его слишком худощавое, узкое лицо. Когда она прикоснулась к нему, глаза мужчины закрылись, словно от облегчения, и он прижался щекой к её руке, слегка потираясь, аки кошка, которую гладят.

— Но люди так делают, Северус, — возразила она. — Любовники ссорятся, парни ругаются со своими девушками, мужья с женами тоже, разве твои родители не делали так?

Он долго молчал. Казалось, профессор смотрел куда-то сквозь неё, возможно, даже сквозь стены Дома Руасси, — а потом снова сфокусировал взгляд на её лице.

— У меня нет опыта в таких делах, — неловко сказал он. — Я допускаю с тобой ошибки, от которых был крайне далёк раньше. — Он сунул руку в карман и достал ошейник. Гермиона двинулась ему навстречу, а внезапная искра надежды вспыхнула в груди. — По-моему, это лишь вершина айсберга, — задумчиво произнёс он. — Я также никогда не предлагал никому своего ошейника, так что очевидно, наша связь очень глубока.

Гермиона кивнула, не желая прерывать ход его мыслей. Ей пришло в голову, что он обратился к своему наставнику Адриану, чтобы обсудить дилемму их с ней разногласий, и нынешние его слова были результатом той дискуссии.

Он скользнул ладонью ей под волосы и наклонился, чтобы поцеловать в губы. Он был заботлив в этом поцелуе: нежен и податлив. Закончив целоваться, он прижался своим лбом к её, а затем поднял чёрную полоску кожи, символизирующую их отношения.

— Могу я вернуть это на законное место? — тихо спросил он.

— Прошу, — ответила Гермиона и была совершенно уверена, что увидела вспышку облегчения, прежде чем он застегнул ошейник на её шее.

Северус прижался губами к чёрной коже, а затем снова поцеловал Гермиону — более жадно, чем прежде. Доминантность его натуры неумолимо проступала на передний план. Он сжал кулаком волосы на её затылке и держал так, как ему того хотелось, пока быстрый и ловкий язык завладевал её ртом.

Наконец он отпустил её, отодвинулся и с некоторым удовлетворением посмотрел на слегка припухшие девичьи губы. Затем аккуратно уложил Гермиону на подушку рядом с собой, подоткнув вокруг неё одеяло.

— Нам всё ещё предстоит поговорить о твоём наказании, — сказал он, повернувшись к ней лицом.

Гермиона постаралась не выдать своего разочарования. Разве рыдания до нервного срыва не стали достаточным наказанием? Но она ничего не сказала, лишь кивнула.

— До моей прискорбной потери контроля, — начал он, — твоё наказание состояло бы из двух частей: частной и публичной.

Публичной? Как она публично ослушалась его? Но ответ пришёл к ней ещё до того, как вопрос полностью сформировался в голове. Она сказала Питти, что идёт к Гарри; наверняка Питти немедленно уведомила Адриана и Элинор. Странно, если ещё не все в доме знают, что она ослушалась приказа своего Хозяина. Она публично бросила ему вызов. Эта мысль заставила её почувствовать грусть и раскаяние.

— Прости, Мастер, — искренне сказала она.

— Мне всегда нравилось наблюдать, как эмоции отражаются на твоём лице, питомец, — сказал он тихим интимным голосом и, когда она потянулась ладонью к его руке, тепло сжал её. — Я чувствую, что после моего сегодняшнего поведения мы можем обойтись без публичного наказания. Остаётся частное.

Сжав его руку крепче, Гермиона молчала.

— Твоё наказание будет следующим, Гермиона: до дальнейших указаний тебе запрещено покидать Руасси-Хаус без моего разрешения.

От негодования у Гермионы отвисла челюсть. Она отдёрнула руку, но прежде, чем успела заговорить, он приложил указательный палец к её губам.

— Единственное исключение из этого правила состоит в возможности навещать Ти в больнице Святого Мунго, — продолжал он. — Предположительно, она останется в заточении ещё дней на десять.

— Она не в заточении! — возразила Гермиона. — Она пациентка!

Хитрая улыбка коснулась губ Северуса.

— Попробуй сказать это ей, — предложил он.

— А ты собираешься заточить меня здесь! — выпалила Гермиона.

Он оглядел комнату с богатой мебелью и указал на остатки изысканной еды, всё ещё стоявшие на кофейном столике.

— Всё это и домовые эльфы, чтобы служить тебе, — сказал он сардонически. — Не думаю, что обитатели Азкабана сочтут твоё положение в Руасси-Хаус хоть сколько-нибудь обременительным.

Гермиона фыркнула.

— Это варварство.

— Защитные чары Руасси уже обновлены в соответствии с твоим наказанием, — продолжал Снейп, как будто она ничего не говорила. — На тебя настроен антиаппарационный щит. Кроме того, твои соседи по дому, а также домовые эльфы, проинформированы, что тебе запрещено покидать особняк.

Гермиона почувствовала, как вспыхнули щёки. Это был совсем иной вид унижения, и она обнаружила, что не получает от него ни малейшего удовольствия.

— Это унизительно! — выпалила она. — Ты выставил меня посмешищем перед всеми обитателями дома!

Снейп резко посуровел.

— А кем ты выставила меня перед всеми в этом доме, Гермиона?

«Оюшки…»

Она опустила взгляд на свои руки, сложенные на коленях, и прикусила губу. В каком-то роде её наказание было как публичным, так и частным.

— Посмотри на меня, — сказал он так тихо, что она не услышала бы его, если бы сидела чуть дальше.

Гермиона подняла лицо, не прилагая никаких усилий, чтобы рассеять несчастное выражение.

— Я требую, чтобы ты устно приняла своё наказание, Гермиона, после чего я проверю твой разум при помощи легилименции. Я должен быть уверен в твоём намерении повиноваться.

Она вздёрнула подбородок.

— Мне отвратительна сама мысль о том, что меня запрут в этом доме! — сказала она. — А если случится землетрясение? Или пожар?

Он терпеливо смотрел на неё.

— В случае пожара, наводнения, землетрясения или другого стихийного бедствия, ты имеешь разрешение покинуть дом, и никто не запретит тебе этого.

— Я смогу аппарировать? — настаивала она.

— Да, в случае пожара или другой чрезвычайной ситуации, когда дом больше не безопасен, все щиты падают. Ты сможешь аппарировать.

Расстроенная Гермиона резко встала.

— Как ты можешь просить меня о подобном?

Он невозмутимо наблюдал за ней.

— Ты не доказала, что готова принять разумные меры предосторожности, чтобы защитить себя. Я — твой Хозяин, а твоё благополучие — моя ответственность. — Он пожал плечами, как будто это всё объясняло.

Гермиона повернулась к нему спиной и зашагала к двери, чувствуя, что в груди бурлит негодование. Она чувствовала себя так, словно он хоронил её заживо (будто она никогда больше не сможет дышать свободно, если он ограничит её таким образом).

Через мгновение он встал и, подойдя, повернул её лицом к себе.

— Я — твой Хозяин, — повторил он, — и я не хочу думать о будущем без тебя. — Он выглядел не менее суровым (она знала, что он ни за что не отступится от этого наказания, как бы она ни протестовала), но было что-то ещё в выражении его лица. Что-то сродни нежности, а возможно, и глубже оной. — Скажи мне, что ты принимаешь своё наказание, Гермиона.

Так он выражал свои эмоции? Пытался что-то сказать, не произнося этого вслух? Она посмотрела ему в лицо, и что-то в его блестящих чёрных глазах заставило её поверить в это. Как она могла отказать ему в чём-то столь незначительном, когда он отдавал всё, что имел, ради общего блага каждый божий день?

Она медленно вдохнула.

— Я принимаю своё наказание, Господин, — сказала она, и в этот же момент он проник в её сознание, погружаясь в мысли и эмоции.

Гермиона почувствовала его присутствие в своей голове, а потом он исчез.