For the Potions Master's Amusement - Ради Удовольствия Господина Зельевара

— Теперь, когда ты носишь мой ошейник, Гермиона, ты можешь подойти ко мне и принять позу покорности, войдя в мой кабинет.

Гермиона быстро подошла к нему и опустилась на колени у его ног, чувствуя себя на своём месте.

— Спасибо, Хозяин, — сказала она, почтительно отводя глаза.

Он не оставил ее так надолго, подняв ее на ноги. Снейп приподнял её груди, сжав их вместе, и уткнулся в них лицом, широко расставив большие пальцы на сосках. Привычная тлеющая жара между ее бедер резко поднялась на новый уровень; он выглядел особенно возбужденным сегодня вечером. Снейп долго сосал один её сосок, а затем другой, прежде чем вытащить зажимы для сосков из кармана брюк.

— Предложи мне свои груди, — приказал он.

Гермиона закусила губу; зажимы для сосков казались пугающими, пока она была с завязанными глазами, но теперь они были ужасающими. Тем не менее она сделала то, что он сказал, прижав и подняв грудь к нему.

Снейп умело зажал её соски, а затем притянул к себе на колени, поцеловав в губы. Его руки зарылись в волосы Гермионы, и он баюкал её голову с потрясающей нежностью, проникая в рот. Заставляя её щель пульсировать, в то время как её соски были зажаты.

— На стол, — приказал он и, когда Гермиона села на край, толкнул ее на спину. Она растянулась на столе, словно была рождественским ужином, и он зарылся носом в ее промежность. Гермиона благодарно застонала, когда он начал ее вылизывать. Он осторожно сосал ее клитор, вставив длинный палец во влагалище и нажав на ее сладкую точку. Гермиона извивалась под его губами, плавясь от ласк, когда он сознательно потянул цепь между зажимами.

— Ебать! — закричала она, испуганная его действием и совершенно восхитительной болью, выстрелившей прямо в промежность.

— Возможно, чуть позже, — поддразнил он.

Снейп набросился на ее соки, временно избегая прямого контакта с клитором, которого она жаждала. Затем снова сомкнул губы вокруг её нуждающегося маленького бутона, одновременно затягивая цепь между зажимами.

Гермиона пылала, боль в груди походила на эротическую провокацию в странной экстримальной манере. Она прижалась к его рту, но он отстранился, отказывая ей в том, чего она так жаждала.

— Ненасытная маленькая девочка, — промурлыкал он.

Он откинулся на спинку стула и потянул её за руки, вынуждая сесть. Цепь висела, слегка оттягивая сверхчувствительные соски.

— Пожалуйста, — сказала она, подаваясь к нему.

Он встал и поднял ее на ноги. Взяв Гермиону за руку, он повел ее к центру ковра перед камином, и Гермиона впервые заметила, что кофейный столик стоит перпендикулярно. На его поверхности были три высокие столбиковые свечи красного, зеленого и белого цветов. Он притянул ее к себе, нежно обнимая, кашемир его свитера коснулся раздраженных зажатых сосков, и она беспомощно застонала.

— Очисти мое лицо, — сказал он, наклонившись к ней. — Я покрыт соками твоей непослушной маленькой щёлки.

Гермиона подняла голову, вылизывая его подбородок широкой частью своего языка, пробуя себя на его коже. Когда она прижалась к его губам, он страстно поцеловал ее, запустив между их телами руку, чтобы погладить половые губы, как делал раньше. Она неистово сосала его язык и протиралась о пальцы, пытаясь унять перманентный жар, охвативший теперь все ее тело.

Он отпустил её губы и отступил в сторону.

— Время для повязки на глаза, — сказал он, призывая предмет.

Гермиона позволила ему повязать шелковистую черную ткань на глаза. Ее сердце колотилось от ожидания.

— Ляг на спину, расправив в стороны руки и ноги, — сказал он ей, помогая опуститься на пол. — Крайне важно, чтобы ты оставалась совершенно спокойной, независимо от того, что будет происходить. Ты сможешь это сделать?

— Да, Хозяин, — ответила она, пытаясь скрыть свое беспокойство. Что он собирался делать? Как скоро он удалит зажимы? Она распласталась перед ним, с сосками, пульсирующими от зажимов, делая над собой усилие, чтобы добровольно принять то, что её ждёт.

Она поняла, что он ушел от камина к журнальному столику, а затем остановился так, что его ботинки были по обе стороны от её головы, — Гермиона почувствовала запах кожи.

— Ты очень красива, когда подчиняешься мне, питомец, — пробормотал он. — Обнаженная, с завязанными глазами, зажимами для сосков, открытая для всего, что я мог бы сделать с тобой… что это будет?

Она знала, что это риторический вопрос, и не попыталась ответить ему. Он отошел, а затем снова вернулся, кружа у её тела, словно был хищником, выслеживающим свою добычу.

— Помни, питомец, ты останешься совершенно неподвижной. Это понятно?

Гермиона глубоко вздохнула, сосредоточившись на голосе своего Доминанта.

— Я останусь совершенно неподвижной, сэр, — пообещала она, надеясь, что сможет это сделать.

— Хорошая девочка, — сказал он тихим шёпотом, а затем огненный шарик коснулся ее живота, распространяясь по линии пупка. Это было мимолетное прикосновение огня — вкусная жара почти мгновенно охладилась, оставив на ее животе твёрдую дорожку. — Превосходно, — выдохнул он, и огонь снова коснулся её, на этот раз приземляясь между грудями. — Моя маленькая гриффиндорка, украшенная к Рождеству красным свечным воском.

Гермиона ахнула, мотая головой из стороны в сторону, но оставаясь неподвижной, как статуя, ниже шеи. Он капал свечным воском на её тело (практика, о которой она читала в «Чувственной симметрии подчинения»). Гермиона была в шоке оттого, что Ти считала вощение одной из своих любимых игр — это звучало почти как пытка! Но не казались ли ей пытками шлепанье и зажимы на соски до того, как она это попробовала? И, о Господи, это было изящно-болезненно, словно сладкое дополнение к жжению зажимов на сосках и пульсации ее промежности.

— Совершенно неподвижно, малышка, — сказал он. Его голос ласкал, а затем жидкий воск ударил по зажатому соску и Гермиона закричала, ее руки беспомощно зарылись в ворс ковра под телом. — Да-а-а, — прошипел ее профессор, и линия огня пересекла ее грудную клетку, чтобы покрыть воском другой сосок с металлическим зажимом, оставляя Гермиону желать большего.

— Такая совершенно покорная девочка, — хвалил ее голос, и она услышала, как он отошел на мгновение, прежде чем снова вернуться. — Я думаю, нам нужен слизеринский зеленый вот здесь, питомец, ты согласна?

Единственным ответом Гермионы было шипение, когда воск ударил ее над лобком и проложил обжигающую дорожку к ее выбритой промежности, пересекая нежную плоть; крошечные брызги просочились в щель ее половых губ. Он покрывал ее бедра воском, бормоча ей, как он это делает, и Гермиона восхищалась его вниманием, полюбив ощущение жгучего воска, ударяющего по коже. Натянутая тетива её выносливости почти дошла до предела.

Когда, наконец, он закончил, то опустился на колени у её головы и удалил повязку, целуя каждое ее закрытое веко.

— Не двигайся, — сказал Снейп, и она осознала, что он растянулся рядом с ней, теперь такой же голый, как и она. Она повернула голову, чтобы улыбнуться ему, но он указал наверх. — Посмотри.

Гермиона подняла глаза и увидела, что он левитировал над ними большое зеркало. Она уставилась на свой внешний вид. Он украсил верхнюю часть её тела (с особым вниманием к груди) красным свечным воском, покрыл зеленым воском низ её живота и бёдра и разрисовал белой свечкой от её лодыжек до плеч.

— Я красива, — удивилась она.

Он придвинулся к ней и убрал зеркало.

— Ты прекрасна, — сказал он с внезапной страстью, на которую Гермиона не знала, как ответить. Он переместился на нее сверху, легко проникая в мокрую, ноющую щель, и начал толкаться вставшим членом. — Ты знаешь, сколько времени прошло с тех пор, как я трахался столько раз за один день? — он выдохнул, глядя на нее, будто она виновата. — Ты меня погубишь, девочка.

Гермиона не знала, какого ответа он хотел от неё, потому что его слова казались совершенно противоречащами действиям. Поэтому вместо того, чтобы говорить, она обняла его ногами за бедра, чувствуя, как свечной воск шелушится на ворсистый ковер, пока профессор двигался в её теле.

— Посмотри на меня, — прорычал Снейп, и она открыла глаза, чувствуя, как он проскользнул в ее сознание.

Будучи вне себя, глубоко в подпространстве(3), Гермиона просто окутала его своим сознанием. Жар в ее теле также превратился в огонь ее души. Она знала, что и профессор почувствовал это, потому что он ахнул, и его действия стали неустойчивыми, потеряв ритм их толчков.

Пожалуйста, трахни меня, Хозяин, — сказала она, ободряюще вскидывая бедра. — Я буду такой хорошей девочкой, обещаю.

Рык коснулся его губ, и он переместил свой вес на локти, его длинные пальцы коснулись зажимов для сосков. У Гермионы не было времени подготовиться; зажимы были сняты, и кровь прилила к ее соскам, привнося такое сильное чувство, что у нее не было запасов сил, чтобы противостоять ему. Цунами оргазма мгновенно затопило Гермиону, настигая ее профессора так же уверенно, как и её саму. Последнее осознание Гермионы заключалось в его безумных толчках и отголоске его неистового крика, красноречиво звучащего в его собственном уме, а также в её, за секунду до того, как она потеряла сознание.

Гермиона!