Ряженый-суженый, приди ко мне ужинать...

Березка, березка,

Завивайся, кудрявая!

К тебе девки пришли,

К тебе красные пришли,

Пирога принесли

Со яичницей.

Плел Данька косы березочьи, русалки вертелись вокруг него хороводом, то быстрым, то медленным, пели завивальную песню да смеялись. А листочки древесные ластились к мальчику как живые, ну точно гладили. Странная приятность от этого охватывала мальчику, будто действительно кто родной милует.

Как только доплел Даня веточки последней ленточкой, так хоровод и распался с визгами радостными: «Кумление, кумление!». Подступила одна из русалок к мальчику да давай упрашивать венок дать – покумоваться. Отчего-то тяжко стало от просьбы такой у Даньки на душе, но страсть как хотелось посмотреть, как девы целуются. Вот и отдал.

А русалки схватили венок, да на дерево подвесили, обвив одной из кос березоньки. Застыл Данька, глаза распахнув да наблюдая за всем. Подошли с двух сторон венка две девы, да давай через венок целоваться – сначала в щечку одну, потом в другую, потом в губы. Да после каждого поцелуя приговаривали: «Покумимся, кума, покумимся, чтобы нам с тобой не браниться, вечно дружиться». Пока русалки целовались, остальные стояли и подхихикивали на присказку, чуть ли не хором ее повторяя. Как только первые русалки отошли, их место тут же заняли другие, а остальные продолжили хором говорить фразу обрядовую да смеяться. Данька же безотрывно смотрел на первых покумовавшихся.

Девы уселись на траву недалеко от деревца-березы завитой да продолжили целоваться, но не как через венок делали, а по-другому. То слегка губами касаются, то прижимаются близко-близко, мягко-мягко, то языком по губам проводят, да не по своим, а по чужим. И руки на месте не оставались – пряди поправляли, в волосы зарывались, по телам бесстыдно скользили, груди лаская. Данька уж алый, как ленты, которыми он березку переплетал, стоял, да зрелище постыдное затягивало и опустить не могло. Русалки же тем временем вообще непотребствами занялись – уложила одна вторую на траву и давай ее по всему телу целовать, руками обнимать да тайные места оглаживать. А голоса у них такие становилися, что у Даньки внутри все переворачивало, жаром заливало. Ой не зря за этими девами зеленоволосыми уходят парни даже безоглядно влюбленные в невест или жен своих, стоит только позвать ласково. Ой не зря… Видимо, вот такими голосами и звали…

Очнулся мальчонка от прикосновений да от слов ласковых, что над ухом раздалися:

– Молодой господин, пойдем покумимся, – молоденькая и очень симпатичная русалочка подхватила за руку мальчика да повела к березке завитой. А тот идет да по сторонам оглядывается. Русалки-то все по парам уже разбились, обнимаются-милуются. И до того зрелище завораживающее открывалося, что не заметил Данька, как перед венком оказался, да первый поцелуй в щечку получил. А дева ему лукаво улыбнулась, глазами зелеными блестя, маня голосом, фразу выводящим «Покумимся, кума, покумимся». Мальчик сам ей вторую щеку подставил, а потом и губы, совсем позабыв про печати черта. Ох зря он это сделал, зря!

Только коснулись его губы девичьи зеленые, горло будто щупальце молочное и перехватило, как перед зеркальцем. Вцепился Данька обеими руками в шею – оторвать щупальце-удавку хочет, да не может, а то сдавливает все сильнее и сильнее. Захрипел мальчонка уж, а перед глазами как туман встал.

И привиделось ему в этом тумане, как к молоденькой русалке, что его к дереву привела, а теперь стояла, в страхе рот ладонями зажимаючи, подскочила другая. Глянула на мальчика огромными светящимися глазищами да превратилась в чудище страшное, истинный облик свой принимая. Из рук когти громадные вылезли, волосы, красивыми зелеными волнами лежащие, стали косматыми да во все стороны торчащими, изо рта зубы огромные полезли, да и лицо изменилось полностью, стало белое-белое, будто снег весенний ноздреватый. Запричитала первая русалка, вытянула руки в мольбе и обещаниях, да не послушало ее чудовище – враз когтями огромными голову снесло. А Данька, на последних каплях воздуха это видевший, сознание потерял.