Ряженый-суженый, приди ко мне ужинать...
Читать книгу "Ряженый-суженый, приди ко мне ужинать..."
Данька чувствовал себя не лучше, но крепился и не показывал ничего. Зажав в руках остывающую кружку с малиновым чаем, он во все глаза наблюдал за сестрой. Когда сеструха решительно уселась перед зеркалом, позвал ее тихонечко:
– Степашка…
Сестра взвизгнула и подпрыгнула, толкнув руками стол. Тяжелый, сделанный из крепкого дуба, как и вся остальная мебель в доме, он устоял на месте, только вот вся тщательно построенная композиция чуть закачалась. Степанида, затаив дыхание и сцепив пальцы, наблюдала за шатающимися свечами, отражающимися огненными всполохами в зеркальце и моля про себя: «Только не упади! Только не упади!». Да до того увлеклась этим, что и не заметила, как зеркальная поверхность становилась все темнее и темнее, словно царящая за окном ночь пробиралась тонкой струйкой в зеркальце.
– Что? – шепотом откликнулась девочка, неотрывно глядя на зеркальце и свечи.
– А мне-то что делать? – мальчонка продолжал судорожно сжимать кружку, чувствуя, как холодеют руки, несмотря на обжигающее тепло горячей жидкости. А сеструха вдруг носом хлюпнула да и позвала жалобно:
– Дань… Иди сюда.
Данька тут же кружку отставил да и перебрался поближе к Степаниде. Даж обнял ее рукой за плечи – старший брат ведь, защищать сестру родную должен. А Степка даж враз приободрилась, да и принялась нараспев проговаривать:
– Ряженый-суженый, приди ко мне ужинать…
Словечки капали, точно воск расплавленный от свечей плачущих, а чернота в зеркальце все темнее становилася, а отблески свечные все тускнели да тускнели.
Степашка-от не замечает, а Данька – Данька видит, до страха, горло стискивающего да в пальцы холодом пробирающимся. Сказать – не сказать, непонятно, но сеструху обнял покрепче. А та тем временем продолжала заговор нараспев сказывать:
– Я тебе на стол накрою…
Смотрел-смотрел мальчонка во все глаза на зеркальце, и вдруг точно толкнуло что, перевел взгляд на блюдце, а в нем – одна тьма. Ни одного проблеска, только серый клубящийся туман. Тут уж Даня не выдержал, выдохнул дрожащим голосом:
– Сте-епашка…
Да только вот горло словно осипло, и слова все наружу никак выходить не хотели – только еле слышным сипом. Сеструха же, ничего не замечая и не слыша, самозабвенно пялилась в зеркальце, выговаривая, чем дальше, тем громче:
– Уложу я спать с собой!
Задержала на миг дыхание, да как взвизгнет:
– Данька!
Из зеркала смотрело на них пристально лицо, словно из тумана белесого сотканное, а заместо глаз – черные провалы в никуда. В сенях потерянной душой, предвещающей что-то нехорошее, взвыл кот.