Лягушка Алхимическая

15. Социально полезное и бесполезное

Прежде Фредерике уже доводилось помогать малышам появляться на свет. Однако во всех прошлых случаях она делала это в большей мере по своей специальности — хирургическим путём, сиречь кесаревым сечением. Существовал и алхимический способ, но его стоило использовать только в самом крайнем случае, когда иного выхода просто не было. А у Карсии не было никаких показаний для вмешательства в естественный ход событий. И я не вмешивалась. Я была с ней, помогала ей дышать, помогала ходить, чтобы облегчить боль, и успокаивала. Отец ребёнка и её брат тоже были здесь. Меня немного напрягало поначалу их пристальное внимание, но часа через полтора они поняли, что я даже воду грею у котла, и прекратили сверлить меня взглядом. Насколько мне было известно, до начала ишварской войны строгий запрет на алхимию начал ослабевать, но по понятным причинам после этих трагических событий она снова стала вызывать у них отторжение.

Всё прошло хорошо, и примерно в девять вечера я перерезала пуповину и обмыла здорового мальчика тёплой водой. Он, разумеется, орал, раскрывая лёгкие. Я отдала малыша матери, посоветовав сразу приложить к груди, и вышла. Халат был перемазан, под волосами было влажно. Я устало прислонилась спиной к стене.

— Я слышал детский крик, — раздался ещё с лестницы голос Франкена. — Всё хорошо?

— Да, — выдохнула я. — Прекрасный здоровый малыш, — я попыталась оттолкнуться от стены, но у меня не вышло. — Ох… я в щи… Так… Надо её перенести в гостевую, уложить на живот, чтобы отдохнула, пока малыш будет сейчас спать… Потом мне надо будет помочь ей вымыться… Ой, я же забыла про…

— Так, успокойся и не части, — он встряхнул меня за плечи. — Для начала сними этот халат — он весь измазан. Потом тебе нужно поесть. Катрина греет тебе ужин. Люльку Харай уже соорудил и поставил в комнате напротив твоей, где две кровати. Так что давай, вперёд.

Я медленно начала расстёгивать пуговицы халата. И это не выглядело бы эротично, даже если бы заиграло что-то в духе «Шляпу можешь не снимать»(6). Просто я едва могла ворочать руками и пальцы не больно-то хорошо меня слушались. Наконец расправившись с застёжками, я тяжело отлепилась от стены и стянула халат, затем медленно поплелась в прачечную, где зашвырнула его в чан воистину баскетбольным броском. И только после этого я медленно пошла наверх. Из временно родовой доносился голос Франкена, который говорил, что им нужно будет сделать.

Стоило мне усесться за стол, как передо мной будто из воздуха возникла плошка с тыквенным супом-пюре. От него поднимался парок и дивный аромат. Ещё через мгновение в моей руке оказалась ложка, а за тарелкой — плетёная корзинка с толстыми ломтями свежего хлеба. Оказалось, что Катрина умеет печь и его, и очень даже неплохо. Обычно она вертелась у плиты или раковины, когда мы ели, но сегодня она устроилась напротив и явно ждала, когда я закончу. За супом последовало второе из пюре и свинины на косточке и салат из свежих овощей. Я в итоге наелась до такой стадии, когда движение становилось в тягость.

— Доктор Фреди, — позвала Катрина. — А выучиться на врача очень сложно?

— Эм… — я посмотрела на неё. — Да, пожалуй.

— Значит, у меня не выйдет, — вздохнула она.

— Я этого не говорила, — я нахмурилась. — Но это и правда сложно. А ты хочешь стать врачом? — она кивнула. — Зачем?

— Просто… — Катрина смущённо опустила глаза. — Я хочу как вы — помогать людям.

— Ну, есть множество способов помогать людям, — я глубоко вздохнула. — Но если ты хочешь связаться именно с медицинским направлением, то тебе больше подойдёт сестринское дело.

— А вы возьмётесь меня обучать? — оживилась она.

— Для начала закончим с алфавитом и разберёмся с числами, — я улыбнулась. — А там видно будет.

Я поднялась и потянулась. Я устала, но плотный ужин вернул мне некоторое количество сил, и их должно было хватить ещё на пару-тройку часов. Я в двух словах описала для Катрины небольшое меню для кормящей мамы и попросила её погреть еды для мужчин, которые как раз спускались со второго этажа. Они остановились в коридоре и негромко разговаривали, но я не могла разобрать слов. Мне нужно было в душ, так что никак не могла не пройти мимо них.

— …пойдём домой, — договорил ишварец.

— Уже поздно, — хмурясь, отвечал Франкен. — Нет никакой необходимости в этом.

— Но я бы хотел ночевать вместе с женой дома, — упрямо повторил мужчина.

— Об этом не может быть и речи, — решительно заявила я, выходя из гостиной. — Убить её хотите?

— Вы сами сказали, что малыш здоров и что всё прошло хорошо, — он нахмурился.

— Вы… Вы думаете, дать ребёнку жизнь — это как за водой сходить, что ли? — я упёрла руки в бока и сурово свела брови. — Её организм потратил массу сил и ресурсов, чтобы это случилось, и теперь ей нужно дать хоть немного восстановиться. Лучше, если она с малышом останется здесь на два-три дня, под нашим присмотром. Вы можете остаться с ней. А сейчас идите есть. Вы тоже не обедали.

Как ни странно, ишварцы подчинились и ушли в кухню, где раздавался тихий стук тарелок, расставляемых Катриной. Послышался голос Харая — видимо, он тоже только пришёл ужинать. Я вздохнула, покачала головой и поплелась к лестнице.

— Аделина звонила, — изрёк Франкен, и я обернулась.

— И? — я вопросительно уставилась на него.

— Она заедет за тобой завтра в два, — улыбнулся он.

— Но как я уеду и оставлю пациентку? — озадачилась я.

— Ты позаботишься о ней до обеда, а потом я останусь здесь, — он пожал плечами. — В театр мы всё равно пойдём, ничего с ними не случится.

— Ага, — хмыкнула я и тихо добавила: — Разве что сбегут.

Франкен усмехнулся, а я пошла наверх. Сначала я вымылась сама, потом сопроводила для этой процедуры Карсию. Это была довольно красивая женщина лет двадцати пяти. У неё была смуглая, оттенка какао кожа, алые глаза и длинные ниже талии белые волосы. Она не выглядела хрупкой, но было ясно, как роды измучили её. С момента приезда к нам она не сказала почти ни слова, но слушалась всего, что я говорила ей делать. Когда мы закончили её отмывать, я растёрла её большим махровым полотенцем, и она вдруг заплакала.

— Спасибо… — тихо пробормотала Карсия, всхлипывая. — Спасибо…

— Всё хорошо, — я снова потёрла её плечи и стала помогать одеваться. — Ты молодец. Теперь нужно вернуться к малышу.

Малыш орал. Орал недолго, но громко и надрывно. Я помогла переодеть его в сухие пелёнки, правильно приложить к груди, показала, как пеленать, и медленно уползла к себе. Ночь обещала быть ещё мучительнее, чем предыдущая.

Как ни удивительно, мне всё же удалось выспаться. Я в принципе не больно-то чутко спала, и меня за ночь никто не потревожил. Может, ребёнок и просыпался и плакал, но моя помощь, очевидно, не требовалась. Так что настроение с самого утра у меня было прекрасное. Состояние Карсии было хорошим, хотя я всё равно была против того, чтобы она сегодня же ехала домой. Она сама, впрочем, была со мной согласна, но её супруг всё ещё как-то хмуро на меня косился, хотя брат довольно тепло простился с нами после завтрака и ушёл в общину. Настроение моё не испортилось даже тогда, когда, взяв с собой Катрину, я спустилась в подвал, чтобы привести лабораторию в порядок. А бардак там был ещё тот. Впрочем, вдвоём мы разобрались с ним примерно за полтора часа, и она ушла заниматься обедом, а я осталась внизу. До меня внезапно дошло, что я напрочь забыла про заколку, которую хотела сделать. Впрочем, две бутылки — красного и белого стекла, медная проволока и перламутр у меня были, причём, буквально здесь, припрятаны в шкафу. Я вытащила их и разложила по столу. Итак, мне требовалась заколка для пучка. Эдакий круг из шпилек. Созерцая материалы, я задавалась вопросом, почему же я не использую сразу шпильки. Вспомнилась та история про разницу между физиком и математиком на примере чайника, и я сделала вывод, что по такой логике я математик. Ещё через минуту у меня в руках была нужная заколка, а на столе передом мной — огрызки бутылок и останки проволоки. Я сгребла их в коробку и убрала в шкаф — мало ли для каких пока ещё не ясных целей они мне потом могли пригодиться.

После обеда приехала Аделина. Она, как оказалось, взяла извозчика, специально, чтобы забрать меня из дома. Не то чтобы я не могла доехать до неё сама, просто она почему-то решила, что так оно будет надёжнее. Вообще, конного транспорта в Центральном городе, как и во всём Аместрисе, ещё хватало, хотя уже можно было предвидеть, что скоро машины вытеснят его. Мы с Аделиной уселись в небольшой крытый экипаж, и возница тронул серую в яблоках лошадь. Она шумно всхрапнула и пошла, медленно разгоняясь.

— Сегодня в театре будет много народу, — улыбнулась Аделина. — Если вы хотели побывать там без шума, не надо было говорить Рене.

— Ничего, — я пожала плечами.

— У нас одевается одна актриса из театра, — продолжила модистка. — Она сказала, что у них давно не раскупали абсолютно все билеты. Тем более, на «Слугу двух господ».

— О? А что не так с этой пьесой? — заинтересовалась я.

— С пьесой всё так, просто премьера прошла плохо, — Аделина вздохнула. — Один актёр был, видно, пьян, и устроил на сцене безобразную драку. Его, конечно, уволили, но пьеса так и не стала популярной.

— Почему же её тогда ставят? — удивилась я.

— Режиссёр театра так решил, — она пожала плечами. — Я её видела. Хорошая пьеса, на самом деле.

Я кивнула. Мы как раз подъехали к ателье и я рассчиталась с извозчиком, не дав сделать этого Аделине. Мы с ней прошли внутрь здания, и началось. Оказалось, что просто сделать причёску и надеть платье было недостаточно. Потребовалось сначала принять ванну с какими-то маслами, потом выбрать духи, что вообще было задачкой из ряда вон. Потом цирюльник — очаровательная дама лет сорока — битый час измывалась над моими волосами, чтобы соорудить пучок. Я справилась бы быстрее, ей-богу. Но Аделина сказала, что нельзя просто так взять и выйти в свет первый раз в Центральном городе. Я тяжело вздохнула и покорилась.

В полшестого мы неплотно поели, чтобы мой живот не изволил урчать в театре, и в шесть я наконец облачилась в платье. Только теперь Аделина показала мне зеркало. Зрелище было впечатляющее. Этакая блондинка в красном, версия начала двадцатого века. Ноги были полностью скрыты подолом в пол, декольте было глубоким, чтобы показать изящные ключицы, но при этом не показывало ложбинку, перчатки прятали натруженные руки, а колье и серьги-гвоздики не вопили со своих мест о неприличном богатстве, делая образ цельным. В нём не хватало только веера, что мгновенно отметила Аделина.

— Если у тебя осталось немного ткани этой и найдётся полено, гвоздь и, в идеале, красное стекло, я смогу его сделать, — задумчиво изрекла я, ещё рассматривая себя.

Она кивнула и куда-то ушла. Вернулась она совсем скоро со всем, что я перечислила. И стоило мне преобразовать себе веер, как с улицы послышался шум мотора. Затем он стих и через минуту в переднем зале прозвенел колокольчик. Я не стала тянуть кота за разные места и вышла. Франкенштейн был в чёрном смокинге и красной, как моё платье, бархатной бабочке, в манжетах белоснежной сорочки были запонки с рубинами, в руках он держал бежевого цвета пальто. Волосы он завязал лентой в низкий хвост. Я потеряла дар речи, движения и даже, казалось, дыхания. Моя челюсть не отвалилась только потому, что была физиологически крепко приделана к остальному черепу лицевыми мышцами. Франкен осмотрел меня с ног до головы и улыбнулся.