Лягушка Алхимическая

35. Кусочек головоломки

«Папа-Папа-Папагено… Папа-Папа-Папагена… Папа-Папа-Папагено… Папа-Папа-Папагена…»(26) — засело у меня в голове. Опера была прекрасна, ужин был прекрасен, вечер был прекрасен. Франкенштейн был… Франкенштейном. Ну, с оперой он не стал обходиться так, как с пьесой, так что я осталась без новой порции анекдотов, однако это меня совершенно не расстроило. Я бы даже сказала, порадовало. Мы просидели с ним в ресторане примерно до двух ночи, когда в зале уже почти никого не осталось. Это заведение было из категории «дорого-богато», так что зал там освещала почти такая же огромная хрустальная люстра, как в зрительном зале оперного театра. Готовили там, надо признать, вкусно, но вот как раз именно за ужином Франкенштейна прорвало, так что я едва понимала, что именно ела. Просто что-то вкусное. А вот пили мы исключительно чай, хотя услужливый официант не раз и не два предлагал нам шампанское или вино. На третьем его предложении я подумала было согласиться, но один из обитающих в моей голове тараканов промчался по разуму с красным флагом с надписью «1 января 1911» и желание даже пробовать как рукой сняло. Когда предложение поступило в четвёртый раз, Франкену слегка отказала вежливость.

— Я вроде бы чётко сказал, что мы не пьём вина и не надо нам его предлагать, — холодно произнёс он.

— Но у нас лучшая коллекция вин во всём Центральном городе, — отозвался официант, демонстрируя 32-норма. — Вы и ваша…

— Я за рулём, — отмахнулся Франкен. — А сестрица не переносит алкоголь.

— О, в таком случае есть ведь новое средство. Разве вы не слышали о «Вытрезвителе Штейн»? — ещё шире, хотя, казалось бы, куда уж шире заулыбался официант. — Он почти мгновенно снимает…

— Я знаю — я его разработала, — поджала губы я. — Лучше принесёте снова чай.

— И счёт, — добавил Франкен.

От оперы ресторан находился недалеко, так что машина его так и стояла рядом с театром. Нам надо было обойти квартал, чтобы добраться до неё. Когда мы оказались на улице, выяснилось, что с вечера несколько похолодало. Не так чтобы мы мёрзли в своих пальто, но лужи замёрзли и покрылись тонкой корочкой льда. А через пару минут и вовсе пошёл снег. Такими крупными пушистыми хлопьями. Они падали, слегка кружась, но ветра не было совсем. Мы шли медленно, и я лично созерцала эту странноватую атмосферу, а Франкенштейн о чём-то сосредоточенно думал. Мы завернули за угол, и я услышала «Вальс цветов». Оглядевшись, я быстро нашла окно, из которого доносился звук — там кто-то слушал запись со слегка заезженной пластинки, из-за чего в музыке Чайковского возникали лишние трески и щелчки.

— Слышишь? — остановила я Франкена.

Он остановился, вопросительно посмотрел на меня, а потом лицо его вдруг просветлело, и он кивнул. Быть может, если бы я не обратила его внимание, он бы и не заметил, но теперь нас обоих как будто захватила атмосфера «Щелкунчика»… Ну, если быть точнее, Франкен решил, видимо, что раз играет вальс, то надо его танцевать. А снежинки и Чайковский просто наложились. К финальным аккордам мы как раз оказались на углу, где снова должны были свернуть. Патефон утих и больше уже не начинал играть. Однако Франкенштейн продолжал стоять так, будто вот-вот снова начнёт меня вальсировать.

— Я много думал… — заметил он, глядя куда-то поверх моей головы.

— Это вроде твоё нормальное состояние, — хмыкнула я.

— Ты не собьёшь меня с мысли льстивыми комплиментами, — Франкенштейн перевёл взгляд на меня и чуть поджал губы.

— То есть, ты считаешь, что я не могу искренне о тебе так думать? — скривилась я. — Плохого же ты обо мне мнения, — я попыталась отстраниться, но овощ там.

— Хорошо, не льстивыми, — вздохнул он. — Но всё равно не собьёшь. Я много думал о том, почему ты не ушла.

— Эм… — я чуть подвисла. — Мы вроде не в тех отношениях, когда-то один может уйти от другого.

— Разве? — как будто озадаченно спросил Франкен. — А, да. Я имел в виду, что тебе известен способ оставить этот мир, но ты не стала использовать его. Ты не стала даже пробовать сама лишить себя сознания. И я подумал, что ты осталась здесь только из-за меня.

— Ну… — протянула я. — Вообще-то, у меня нет суицидальных наклонностей… Хотя в чём-то ты, возможно, прав. В конце концов, ты бы вряд ли оказался здесь, если бы не я.

— То есть заставило остаться чувство вины? — он нахмурился, и мне наконец удалось освободиться.

— Ты не совсем… — я вздохнула и сжала переносицу. — Это не моя вина — я вообще не знаю, как это происходит, и не управляю этим. Иначе ты бы точно не оказался здесь. Просто я понимаю, что, скорее всего, тебя вытащило из твоего мира за компанию со мной. И потом, я тебе обещала.

— И как я понимаю, мы близки к исполнению твоего обещания, — Франкенштейн глубоко вздохнул. — Однако я почему-то не могу заставить себя разобраться в последних деталях.

— Да, я тоже, — я кивнула. — Я уже спрашивала тебя, но тогда вопрос подвис. Ты думаешь, мы попали сюда зачем-то?

— Неужели ты так не думаешь? — удивился он. — Я не имею в виду Предназначение или что-то вроде того, но мне кажется, мы здесь для того, чтобы, не знаю, кто-то не погиб, например. Или когда ты — поверить не могу, что признаю это — писала о Роделе-ним, цель была другая?

— Эм… да, я… — до меня медленно дошло. — То есть ты мне не поверил?

— Скажем, я разделил тебя и автора истории, — Франкенштейн отвёл глаза.

— Это всё равно, что ты бы разделил правую и левую руки, — хмыкнула я. — Но в общем — да, я хотела, чтобы кое-кто не погиб. Поехали домой, — вздохнула я. — А то этими разговорами можно испортить такой дивный вечер.

— Поехали, — он кивнул и приобнял меня за плечи. — Вообще-то, я хотел сказать, что благодарен тебе. За то, что не бросила меня одного. Честно говоря, я бы очень не хотел снова остаться один.

— Не за что, — улыбнулась я. — И мне кажется, что возможность вернуться к своей выросшей семье у тебя будет довольно скоро.

— А… — Франкенштейн покосился на меня, но не продолжил фразу. — Да, мне тоже почему-то так кажется.

Дома мы оказались около трёх часов. В коридоре на втором этаже кто-то заботливо не прикрутил газовый рожок, так что нам вполне хватило света, чтобы подняться без шума и нервного хихиканья. Я думала, что усну, едва голова коснётся подушки, но сон почему-то не шёл. Я долго смотрела в потолок, размышляя о разном. Периодически в голове снова начинали играть арии из оперы, временами пробегал таракан с флагом — надписи менялись, но в основном я думала о разделении душ. Не то чтобы я ожидала, что эта задачка будет простой, но разделение тела и души выглядело какой-то элементарщиной… Впрочем, надо признать, случай соединения двух в одном теле тривиальным не был. Если бы можно было просто разделить целое на две половинки, это было бы очень просто, но надо было сделать нечто совершенно иное. Если бы души были сродни разным химическим веществам, то достаточно было бы выяснить свойства каждой из них, и тогда можно было, используя внешнее воздействие, одну от другой отделить, но они имели одинаковую природу по сути. С другой стороны, без этого самого внешнего воздействия смесь душ находилась в покое, и отделить одну от другой было невозможно. Причём, стресс определённо не был катализатором для разделения, иначе это бы давно случилось. И недосып. И страх. И злость. Что же тогда?.. До меня вдруг дошло, что именно отличало души в данном конкретном случае. А ведь это всю дорогу лежало на поверхности — души Штейнов были неполными, и их эмоциональный диапазон тоже был кастрирован. И как до меня сразу-то не дошло? Фактически, у меня теперь был последний — ну, или почти последний — кусочек того огромного паззла, который мы почти полтора года с Франкенштейном собирали.

Когда я проснулась, было светло. Оказалось, что снегопад, начавшийся ночью, так и продолжался до сих пор, так что за окном в принципе побелело. Однако надо признать, что проснулась я всё-таки поздно. Все уже позавтракали, когда я спустилась. Точнее, Франкен одиноко заканчивал трапезу в кухне, тогда как остальные обитатели уже успели перебраться в гостиную. Меня он в одиночестве не бросил, и когда уже я добралась до кофе, к нам вошла Изуми.

— Вы уверены, что сможете сегодня оперировать? — спросила она, сложив руки на груди.

— Почему нет? — озадаченно спросила я. — Я выспалась и полна сил.

— Но ведь вы вчера действительно поздно вернулись. Разве вы не?.. — Изуми нахмурилась.

— Мы не пьём вина совсем, — улыбнулся Франкен. — Ты же не думала, что мы забудем, что у нас на утро назначена важная и сложная операция?

— Я думаю, можем начинать как допьём кофе, — я посмотрела в свою чашку, а потом на Изуми. — Если ты готова, конечно.

Оказалось, что утренним время можно было назвать с натяжкой — разве что когда встал, тогда и утро. Было около половины двенадцатого, когда я спустилась в лабораторию. Там выяснилось, что за вчера Франкенштейн успел проверить мои расчёты по лёгким и даже добрать препараты, которых не хватало. Как ни странно, исправлений в моих записях не было, так что минут через десять я уже шла наверх в операционную. Доля лёгкого встала на место, как родная, и через пару мгновений можно было уже увидеть, как она задвигалась от дыхания. Я наложила швы и пошла мыть руки. Франкен и Харай унесли Изуми в комнату наверху, а затем «брат» вернулся.

— В клинике надо будет сделать пологий пандус и каталки, — произнёс он.

— Ага, — я кивнула. — И вообще понадобится кое-какой персонал. Медсёстры, санитары, повар… Может, кто-то из врачей захочет работать здесь.

— Предлагаю не отнимать хлеб городской больницы, а больше обратиться к узким специализациям, — заметил Франкенштейн.

— Прекрасная мысль, — согласилась я. — Полагаю, основной специализацией будет хирургия и протезирование? — он кивнул. — Ближе к окончанию работ нужно будет начать искать людей.

— Ага… — протянул Франкен. — Я думаю, можно будет предложить ту же зарплату, что и в городской клинике. Во-первых, она вполне достойная, а во-вторых, нагрузка у нас должна быть меньше…

— Ну, это уже твоя вотчина, — я улыбнулась. — Мой мозг отказывается помнить цифры, когда речь заходит о наших финансах.

— Вот как? — удивился он. — Странно…

— Сама в шоке, — хмыкнула я.

В гостиной мы застали только одного Зига. Мальчишки то ли были у себя, то ли ушли гулять по городу вместе с Уинри. Центральный город, в принципе, был довольно безопасным местом, так что если я за что и волновалась, так только за то, чтобы кое-кто себе ничего не отморозил. Зиг читал «Ведомости», но когда мы вошли, отложил газету.

— Как Изуми? — спросил он, внимательно глядя то на меня, то на Франкена.

— Она в порядке и сейчас отдыхает, — отозвался «брат». — Проспит ещё часов шесть-восемь, полагаю.

— Как долго мы будем здесь? — спросил Зиг, как будто немного расслабившись.

— Месяц, — отозвалась я. — Плюс-минус.

— Изуми сказала, что вы не возьмёте денег с нас, — продолжил он. — Хотя я понимаю, что ваша работа должна стоить недёшево.

— О, оставьте это мне, — ухмыльнулся Франкен. — Поверьте, мы в накладе не останемся.

— Но месяц это довольно долго, — вздохнул Зиг. — Мы закрыли лавку на время отъезда, и я понимаю, что, должно быть, нужен Изуми здесь, но я не могу просто сидеть и ничего не делать.