Лягушка Алхимическая

16. Ночь откровений

Чтобы не растерять редкостного общительного настроения, было принято решение отказаться от переоблачения в домашнее. Разумеется, беседа в пижамах и халатах могла выйти более доверительной и, если так можно выразиться, интимной, однако я понимала, что если поднимусь в свою спальню и стяну с себя платье, усталость возьмёт надо мной верх, и я уже никуда не пойду. Франкен завёл машину на задний двор, и в дом мы вошли с чёрного хода. Было уже начало двенадцатого, так что все уже должны были улечься спать. Стараясь не шуметь, мы пробрались на кухню, где взяли чайник, чашки и заварку. Со второго этажа донёсся детский плач, и я кивнула — это означало, что Карсия с малышом всё ещё здесь. Плач продлился недолго — видимо, ребёнка взяли на руки и стали кормить или укачивать. Пока Франкенштейн взялся за поиски какой-нибудь снеди к чаю, я вернулась к чёрному ходу, где забрала со стеллажа масляную лампу. Мы, конечно, экстремалы те ещё, но спускаться в подвал по ночи без единого источника света было бы просто полным… полной дурью.

Готовой снеди Франкен не нашёл, так что пришлось использовать алхимическое преобразование. На самом деле, если отчётливо понимать, как оно работает, можно, при должном усердии, преобразовать что угодно в что угодно. Просто если тебе нужно стекло, то лучше сразу взять стекло, но можно использовать и песок, а можно, если, конечно, познания в химии достаточно глубоки, попробовать перестраивать структуры на субатомном уровне. Но для этого нужно очень много сил, да и вообще это опасно. Не то чтобы я лично хотела попробовать, но чисто теоретически…

Вместо того, чтобы отправиться, как было задумано, в лабораторию, мы почему-то завернули в котельную. На дворе стояла зима, и хотя в Аместрисе, в Центральном городе, отрицательных температур почти не бывало, всё-таки было холодно, поэтому под бойлером горел газ. От котла к стенам расходились трубы отопительной системы и горячего водоснабжения. Они тускло поблёскивали в неярком свете масляной лампы. Здесь было очень тепло, но я бы не сказала, что прямо жарко. Было даже не сыро и не душно. В дальнем углу были сложены доски, оставшиеся после того, как разобрали ящики. Лёгким движением рук деревяшки превратились в небольшой стол и пару стульев. Им, конечно, далеко было до шахматного столика в кабинете Франкенштейна в его кабинете там, в его мире, но зато они идеально вписывались в лофтово-стимпанковский интерьер бойлерной. В отличие от нас в вечерних туалетах.

Франкенштейн повесил смокинг на спинку своего стула, оставшись в жилете и сорочке. Я на спинку своего стула повесила шарф и перчатки. На столе между нами стояла масляная лампа, салатница с печеньем, чайник, чашки и жестяная банка с заваркой. Немного горячей воды было слито из ближайшей исходящей трубы, и вскоре чай был готов. Я загрызла печеньице, пока Франкенштейн продолжал пристально на меня смотреть.

— Итак, — я чуть опустила лицо, приглашая его задавать вопросы.

— Почему ты начала писать? — спросил он, складывая руки на груди.

— По шкале «вот этого вопроса я точно не ожидала» двенадцать из десяти, — ошарашенно выдала я. — Почему ты спрашиваешь?

— Наверное, потому что то твоё решение привело нас обоих к этому вот моменту, — Франкенштейн пожал плечами.

— Я уже говорила тебе, что я не…

— Я тебя не обвиняю, — перебил он меня. — Я констатирую факт. Ты ведь сама говорила, что попадала в собственные истории. Даже если конкретно эту писала не ты.

— Странное дело, — я вздохнула и откинулась на спинку стула. — У тебя не возникает время от времени ощущение, что ты делаешь что-то помимо своей воли?

— Нет, — он чуть нахмурился. — Как будто не припомню такого. А что?

— Это как раз и странно, — я сделала глоток чая и пожалела, что мы не взяли сахар, но подниматься за ним не было никакого желания. — Такое должно происходить, если история кем-то написана. Однако кажется, будто её никто не пишет.

— Тоже странно, — он тоже сделал глоток чая. — Обычная жизнь должна быть более… обыденной, что ли.

— С языка снял, — кивнула я.

— Однако ты не ответила на мой вопрос, — напомнил Франкенштейн. — Почему?

— Я не знаю, — я пожала плечами. — Просто… Не знаю. Я любила читать и иногда так влюблялась в героев, что мне хотелось почитать про них ещё. Ну, или если мне казалось, что в мире перебор по нестыковкам. Так я и познакомилась с океаном фанатского творчества. Ну и… Как-то сама оказалась в этом всем.

— А с нашим миром как вышло?

— С вашим? — переспросила я. — Ну, когда я писала, оригинал ещё закончен не был, и всё шло к тому, что… — у меня свело челюсть.

— К чему? — после небольшой паузы спросил Франкенштейн.

— Рейзел расходовал свою жизненную силу в сражениях, — изрекла я, и он кивнул. — И это вело к тому, что… — опять.

— Да к чему? — он нахмурился.

— Я не могу сказать. Физически не могу, — сразу пояснила я. — У меня сводит лицо.

— Вот как, — Франкенштейн почему-то не стал оспаривать мои слова. — Видимо, некоторые вещи мне знать не следует, и нечто не позволяет тебе сообщить мне их.

— Видимо, так, — я пожала плечами.

— А много нужно сил, чтобы создать дубликат мира? — он чуть прищурился, глядя на меня.

— Не знаю, — честно призналась я. — До того, как я пришла в себя здесь на кладбище, я вообще понятия не имела, что существует эта система создания миров и дубликатов.

— То есть может существовать бесчисленное количество дубликатов оригинала моего мира? — я пожала плечами и кивнула. — И все они чем-то отличаются друг от друга?

— Франкенштейн, — я глубоко вздохнула. — Я рассказала тебе об этом всё, что мне известно. Даже если ты будешь меня пытать, ничего нового я тебе сказать не смогу.

— Ну уж, — хмыкнул он. — Я бы не стал.

— Да ладно, — я чуть нахмурилась. — Ещё скажи, что не издевался надо мной этим вечером.

— Может, немного, — усмехнулся он. Я скептически скривилась. — Ладно, поймала. Не немного. Но я…

— А, да не оправдывайся, — отмахнулась я. — Вряд ли кто-нибудь, будь он на твоём месте и знай о моей природе, удержался бы. Оригинальные персонажи, как правило, мне не очень рады.

— Разве ты делала в их мирах что-то плохое? — Франкенштейн изогнул бровь.

— Обычно я старалась где-нибудь отсидеться, пока меня не выбросит домой, — я вздохнула. — Но чем дальше…

Ещё парой наводящих вопросов он вытащил из меня всю историю моих путешествий. О моём родном мире он почему-то ничего не спрашивал, и мне казалось, что даже если бы спросил, ничего внятного я бы не ответила. Салатница с печеньем медленно пустела, и мы заваривали чай уже в третий или четвёртый раз, когда в котельную влетел Харай. Он замер на несколько мгновений, озадаченно глядя на нас. Одет он был в халат поверх пижамных брюк и розовые тапочки. Я не знала, который был час, и столь же озадаченно взирала на него, как и он на нас с Франкеном.

— Там, — наконец заговорил он. — Наверху. К вам из военной полиции приехали.

— А зачем? — не вставая, спросил Франкенштейн.

— Они говорили с Катриной, — мотнул головой Харай. — Она подаёт им чай, а я пошёл вас искать. Уже весь дом обошёл, а вы вот где…

— Сколько сейчас? — спросила я, вставая. Я уставилась на спинку своего стула, размышляя, надевать ли мне перчатки или нет.

— Половина третьего, — отозвался ишварец.

— Видимо, что-то срочное, — Франкен поднялся и стал надевать смокинг, взглядом указывая на мои перчатки.

Я вздохнула, отряхнула платье от крошек печенья и надела перчатки. Шарф тоже занял своё место на моих локтях. Харай с лампой пошёл вперёд, а мы следом за ним. В гостиной сидел капитан Фарнел и некий незнакомый нам пока лейтенант. Ещё когда мы только поднялись на первый этаж, Франкен предложил мне локоть, и мы так и вошли в комнату. Офицеры поднялись, как положено по уставу при старших по званию, но их руки не добрались до голов, замерев где-то посреди движения. У капитана ещё и челюсть отвисла.

— Доброй ночи, капитан Фарнел, — улыбнулась я. — Что привело вас к нам в такое время?

— Апх… — он встряхнул головой, пытаясь собраться с мыслями. — Здравия желаю, майор Штейн. А?..

— Мы были в театре, — пояснил Франкен. — Садитесь и рассказывайте.

— Да… — капитан, а следом за ним и лейтенант упали на кресла. Мы тоже сели. — Микке Мардс сбежал из тюрьмы.

— Это тот, которому ты лицо разбил? — я повернулась к Франкену. Он кивнул. — И?

— Мы боимся, что он может заявиться сюда, — пояснил капитан. — Его ведь посадили из-за вас.

— Его посадили из-за того, что он избил троих человек до полусмерти, — поморщился Франкенштейн. — Но если ему захочется нас навестить, у меня найдётся, что ему сказать… Или нам надо вернуть его в тюрьму живым и целым?

— Что вы имеете в виду под «живым и целым»? — озадачился Фарнел.

— То и имею — живым и целым, — Франкен пожал плечами. — Это вопрос о том, как много сил мы можем применить, если он вдруг решит заявиться.

— Вы же не собираетесь убить его? — тихо спросил молчавший до сих пор лейтенант.

— Что ж мы по-вашему — живодёры совсем? — я вздохнула. — Разумеется, подобное не входит в наши планы.

— Лейтенант останется здесь для вашей охраны, — капитан поднялся.

— В этом нет нужды, — Франкенштейн тоже встал.

— Разве вы не видели отчёта из Нефкаума? — озадаченно спросила я, тоже поднимаясь.

— Из Нефкаума? — переспросил капитан. — А что там было? Тот инцидент с преступниками в розыске? — я кивнула. — И всё же… Нет, в таком случае тем более я должен оставить с вами лейтенанта. Вы же и сами понимаете, что сейчас вовсе не нужно, чтобы где-то кто-то говорил, будто государственные алхимики кого-то убили.

— Да никто никого не будет убивать, — фыркнул Франкен. — Если этот Мардс объявится, вернём мы его вам живым. Не гарантирую, что целым, но живым.

Капитан нахмурился, но дальше спорить уже не стал. В конце концов, ему, видимо, не хотелось дожидаться того момента, когда кто-нибудь из нас не вспомнил бы о разнице в званиях и просто не выставил бы его. Он только попросил звонить сразу же, если что-нибудь случится. Мы пообещали, что именно так и сделаем. Наконец они уехали, а мы остались. Несколько минут мы так и стояли в прихожей. Катрина убрала в гостиной и тоже пришла к нам, Харай так и вовсе никуда не уходил, хотя офицерам и не показывался.

— Так, — Франкен сложил руки на груди. — Катрина, иди к себе и запрись.

— Да, — тут же кивнула она и умчалась к себе.

— Меня вы к себе не отошлёте, — мрачно заметил Харай.

— Я и не собирался, — вздохнул Франкен. — Только переоденься. На улице холодно.

— На улице? — озадаченно переспросила я.

— Не имею ни малейшего желания отмывать или ремонтировать потом дом, — пожал плечами «брат». — А ты?

— Пожалуй, — согласилась я. — Но ты думаешь, что он прямо сегодня и явится?

— А чего тянуть? — Франкенштейн посмотрел на меня. — Легче всего было найти нас, проследив за капитаном. И чем дольше откладывать визит, тем больше шансов, что его поймают.

— Это если он не решил убраться подальше от Центрального города и не отсвечивать, — нахмурилась я.

— О, это не тот сорт людей, которые бегут, чтобы не отсвечивать, — усмехнулся он. — Нет, он непременно захочет посетить нас. Оставь здесь этот свой шарф и надень френч — пойдём фланировать перед домом.