Лягушка Алхимическая

22. Господа в переводе с немецкого

Если бы какому-нибудь суицидально настроенному идиоту пришло в голову спросить меня, сколько времени я не спала, я бы послала его к господам в переводе с немецкого. Собачьим. В ангаре, где был оборудован госпиталь, не было окон, так что я никак не могла определить даже, какое сейчас время суток, не то что понять, сколько их прошло. В общей сложности я провела семнадцать операций, и за это время раза три ела. Или четыре. Не знаю — не помню, сколько раз лейтенант приносил мне еду. Каким чудом мне удавалось стоять на ногах — без понятия. Как только я заканчивала, два приставленных сержанта укатывали прооперированного пациента обратно в зал и прикатывали следующего. Пока они были заняты этим, мы с третьим сержантом очень быстро драили операционную. Халатов у меня было всего пять, так что пришлось чистить их алхимией, а вот одноразовыми перчатками меня снабдил Франкенштейн. Править инструменты пришлось четыре раза. В общем, это было… А, к господам в переводе с немецкого.

Когда я в семнадцатый раз отмыла операционную, сержанты вернулись без каталки. До меня не сразу дошло, что я закончила работу. А когда дошло, я пошатнулась и тяжело оперлась на операционный стол. Перед глазами поплыло.

— Доктор Фреди, — шагнул ко мне один из сержантов.

— Я в норме, — я попыталась сфокусироваться. — Где мой брат или лейтенант Штурц?

— Майор у себя, а лейтенант здесь, — рапортовал сержант.

— Приведите лейтенанта, пожалуйста, — я поняла, что не только не знаю, где выделенная нам комната, но и в принципе сама никуда не дойду.

Сержант отдал честь и быстро вышел. Не более чем через минуту вошёл лейтенант. Он быстро пересёк помещение и вытянулся передо мной. Смотрел он куда-то мимо меня, держа в руках мой китель, который я бросила где-то у входа ещё по приезду.

— Рихард, вы можете проводить меня в комнату? — попросила я, очень стараясь держать глаза открытыми.

— Прошу вас, — он помог мне сменить халат на китель и подал мне локоть.

Он повёл меня коридором, который слился для меня в одну мутную серь. Дороги я почти не разбирала и понятия не имела, каким образом мои ноги вообще не заплетались друг за друга, а сама я не висла на лейтенанте. Грохот гулкого коридора бил по сознанию, чему мне стоило бы быть благодарной, потому что это не давало мне заснуть прямо на ходу. Наконец за пёс его знает каким по счёту поворотом нашлась та самая нужная дверь, в которую постучал Рихард. Оттуда донеслось короткое «войдите», и он открыл дверь. Я отцепилась от его локтя, прошла два шага и рухнула на кровать лицом вниз.

— Это моя кровать, — послышался голос Франкенштейна.

— Мне плевать, — пробормотала я. Звучало больше похожим на «Бве-бве-бва».

— А мне — нет, — отозвался он.

— Я не встану, — «Вя-бве-ба-ву». Дикция — уровень «бог».

— Ладно.

Послышался шорох — это он поднялся и приблизился. Потом буквально сволок меня со своей кровати и перетащил на вторую. И если сама я смогла уложить только половину своего туловища, Франкен заботливо запихнул меня целиком. И не лицом в подушку.

— Разбуди меня через пару часов, — попросила я, смачно зевнув. — Мне надо осмотреть их.

— Сам осмотрю, отдохни, — отозвался он.

— У тебя своих полно, — сонно отозвалась я.

— И с некоторыми из них мне понадобится твоя помощь, — сообщил он.

И тут дверь в комнату с лязгом распахнулась. Я бы, может быть, вздрогнула, если бы вообще могла пошевелиться. Но я даже глаза не могла открыть.

— Доложите обстановку, — раздался властный голос.

— Мы работаем, генерал-майор, — мягко заметил Франкен.

— И поэтому майор в кровати в два часа дня? — спросила она.

А, значит, сейчас два часа. Понятно…

— Она не ложилась с приезда, — заметил «брат».

— Вы же четыре дня назад приехали, — чуть удивлённо произнесла Армстронг. А я бы присвистнула, если бы у меня были силы.

— Три с половиной, — поправил Франкен. — Пациенты сестры… Даже самый не срочный — очень срочный. У меня в этом плане больше времени.

— И как её пациенты?

— Те, кого я видел вчера, скорее всего выкарабкаются, — отозвался «брат». — Остальных я собираюсь проведать через пару часов. Хотите сами взглянуть?

— Пожалуй, — согласилась она.

— Тогда я могу продолжить там.

Пока они разговаривали, я никак не могла выпасть из реальности. Послышались шаги и шорохи, потом и дверь за ними закрылась. И я провалилась в блаженное забытьё. Глубокое, как несознанка.

Проснулась я от грохота. Он как будто сотрясал даже кровать, на которой я спала, не говоря уже обо всей остальной комнате. Вообще, было впечатление, что по какой-то нелепой причине я уснула в котле, и теперь кто-то долбил с другой стороны по нему кувалдой. Мне удалось продрать глаза, в которых как будто был песок. Я понятия не имела, сколько проспала. Однако в комнате было темно, а я смутно помнила, что засыпала вроде бы при свете. Правда, не уверена, что в ней было окно. Послышался негромкий шорох, а затем шаги. Видимо, пока я дрыхла без задних ног, Франкенштейн успел вернуться и даже лечь спать. Он открыл дверь, а я медленно перевернулась лицом от стены. Жёлтый свет из коридора впился мне в глаза, хотя широкая спина «брата» и перегораживала проём.

— Майор Штейн, вам и майору Штейн приказано явиться к месту несения службы, — резким, как будто лающим голосом произнёс кто-то, кого я не видела.

— Что-то случилось? — несколько сонно уточнил Франкенштейн.

— Нападение, сэр, — отозвался кто-то.

— Уже практически идём, — я резко села.

Франкен закрыл дверь, включил свет и повернулся ко мне. Пару минул он всматривался в моё лицо, хмурясь.

— Сколько ты весила до приезда сюда? — наконец спросил он.

— Что за странные и неприличные вопросы? — вытаращилась на него я.

— Я тебя как врач спрашиваю, — Франкен вздохнул. — Килограмм пятьдесят?

— Пятьдесят пять, — мрачно поправила я. На самом деле, для роста Фреди вес был идеальный, а я так и вовсе за бодипозитив, но вопрос такого характера всё равно казался несколько интимным.

— Ясно, — он снова вздохнул. Глубоко так. — Ты сбросила килограмм пять. И не смей этому радоваться.

— Я и не радуюсь, — меня перекосило. — И так сил нет. Но довольно трещать. Собрались и пошли. Мои килограммы на катрининой стряпне вернутся как миленькие. Если дотяну.

— Да, идём.

Я встала и оправила форму — спала я не раздевшись. А вот сапоги Франкенштейн с меня, видимо, всё-таки стянул. И носки тоже. Впрочем, я не хотела даже думать о том, что это было за химическое оружие. Sordida soccum, что тут думать. За четверо суток непрерывного пребывания на моих ногах они должны были превратиться в бумеранги с убойным ароматом. Мне пришлось босиком проскакать к своему саквояжу и выудить оттуда смену. Я не исключала, что ту пару я больше никогда не увижу — она должна была закончить свой путь или на свалке, или вовсе на территории Драхмы. Уж не эта ли химическая атака стала причиной их нападения?

А ещё мне внезапно захотелось в душ. Прямо вот до чесотки. И видимо, моё лицо говорило об этом слишком красноречиво. Настолько, что Франкенштейн сунул мне в руки свежий комплект формы и кивнул на дверь в стене.

— Я не найду дорогу в госпиталь, — призналась я.

— Через полчаса пришлю лейтенанта за тобой. И в этот раз постарайся запомнить дорогу, — хмыкнул он.

— Всё, что в моих силах, — я поджала губы.

Он вышел, а я только теперь обратила внимание на комнату. Окна в ней действительно не было, так что непонятно, какое сейчас было время суток. Но я почему-то была уверена, что ночь. Или даже что-то ближе к утру. Комната была казённой. Вот от слова совсем. Узкие жёсткие койки, два рабочих стола из горбыля, вымазанного тёмным лаком, дышащие на ладан стулья, облупившаяся максимально невыразительного серого цвета краска… В общем, всё буквально кричало о невероятно щедром снабжении данной конкретной крепости. Я тряхнула головой и пошла в душ.

Вооружённый конфликт на границе с Драхмой продлился почти три месяца. Это время слиплось для меня в один кошмарный комок из бесконечных операций, перевязок, расчётов медикаментозных курсов, преобразований лекарств… Я теряла пациентов. Сколь бы гениальными ни были близнецы Штейн, они не могли спасти всех. Временами приходилось исходить из логики военного врача — будем лечить того, у кого больше шансов. Число пациентов неизбежно росло, но командование Центрального штаба как-то не торопилось прислать сюда ещё хотя бы одного специалиста. Так что за три месяца мой личный рекорд продолжительности сна, если не считать тех одиннадцати после первых операций, составлял пять часов. Еда в крепости была сытной и калорийной, вот только совершенно безвкусной и абсолютно одинаковой. Иными словами, у меня часто вообще не было шанса узнать, ночь на дворе или день.

Поначалу Франкенштейн занимался только автобронёй. Ему тоже приходилось работать стахановскими темпами, ведь чем дольше откладывать установку, тем больше возникнет трудностей с нервной проводимостью. Однако он так же искал тех, кто согласится на экспериментальные протезы, которые имитировали настоящие части тела. К этой работе ему пришлось привлечь меня. На одной конечности нельзя было строить никаких утверждений, и нам действительно нужно было больше данных, так что я включилась. Он тоже стал чаще появляться в операционной. К концу первого месяца дошло до того, что мы никогда не спали в одно и то же время — кто-то из нас всё время находился в госпитале. Казалось бы, такой режим очевидно должен был установиться с первого дня, однако в действительности начали мы с разной работы, которую нужно было делать параллельно и независимо. И срочно. Так что там было не до графиков. Но когда мы немного вошли в ритм, это уже вышло как-то само собой. Так уж получилось, что и Франкену пришлось проводить операции, пока я трупом лежала на койке в нашей комнате, и мне приходилось готовить культю к установке автоброни.

А ещё спустя две недели мучений с серыми бинтами и прочими горами неотстирываемой грязи я выделила время и организовала алхимическую прачечную, такую же, как дома. Алхимиков в крепости было не очень много, однако всё же нашлись те, кому я смогла на пальцах втолковать, что делать. И — о, чудо! — у нас сократилось число осложнений.

На излёте второго месяца командировки в госпиталь доставили семерых раненых. Среди них оказался и адъютант коменданта майор Майлз. Его ранения были, пожалуй, самыми лёгкими, и по логике я бы должна была сначала заняться им. Однако он категорически отказался принимать помощь раньше остальных. Приставленные сержанты, как я выяснила ещё практически в начале, были отобраны не просто так: генерал-майор не питала иллюзий насчёт того, что в крепости будет расширен медицинский штат, так что выбрала троих парней посмышлёней, чтобы они худо-бедно научились хоть первую помощь оказывать. Перевязкам они учились у меня, а остальные основы постигали под руководством майора Зальцера — фельдшера Бриггса. Один из них, собственно, и позаботился о первичной перевязке адъютанта и попросил его подождать, пока я освобожусь, и ни в коем случае не уходить.