Лягушка Алхимическая

32. Сладкая вата

Пока я рефлексировала, лёжа на животе в своей комнате, успел приехать Исаак. Я провалялась мешком примерно час до того, как Франкенштейн решил пресечь мои дальнейшие попытки уйти в себя глубже, чем я уже окунулась. Ну, надо заметить, что по своему миру я почему-то страдала не так долго, как можно было бы предположить. Ковёр был мягким, и мне очень уютненько на нём лежалось — настолько, что я умудрилась в деталях вспомнить, каково было ощущение отделения души от тела. Точнее, их размазывание по ткани мироздания, а в той субстанции было не понять, где что. Однако это натолкнуло меня на мысль, что некоторая часть преобразования философского камня именно это и сделает — отделит душу от тела. Проблема только в том, что завершение его душу свяжет, пока она не иссякнет и, соответственно, не исчезнет. Значит, надо было максимально детально разобраться с тем, как происходит отделение и как избежать заключения, потому что, если честно, не хотелось проверять, выдернет или не выдернет.

Я поняла, что ко мне опять вломились без стука, по скрипнувшей половице. По идее, если кто-то прокрадывается к тебе в спальню, надо как минимум вскочить и посмотреть на него — вдруг меня убивать пришли. Но я неожиданно осознала, что у меня меня всё затекло. Вторженец приблизился, и перед моим носом возникли розовые тапочки.

— Ты пришла в себя? — спросил Франкен.

— Я никуда и не выходила, — глухо отозвалась я. Я бы и плечами пожала, но они отказывались шевелиться.

— Ты не хочешь спуститься, скажем, поужинать? — вздохнул он.

— Я хочу для начала подняться, — хмыкнула я. — А ты пришёл с целью какой?

— Не могу сказать, что хорошо тебя знаю, хотя мы и живём под одной крышей больше года, но для тебя, как мне кажется, странно пролежать вот так целый час, — сообщил Франкен.

— Это странно для абсолютно любого человека, — я подтянула-таки руки и начала подниматься. Процесс предстоял непростой. — Как минимум физиологически. Шея теперь болит… Я просто задумалась.

— Думать можно было и в куда более удобном положении, — он усмехнулся. — Или тебе для эффективной работы мозга необходим дискомфорт?

— Вообще-то нет, — поморщилась я, собрала волю в кулак и встала. Конечности отозвались белым шумом. — Но интересная мысль меня вроде бы посетила.

— Вроде бы? Ты не уверена? — он поднялся, сложил руки на груди и склонил голову набок.

— Ну, ты очень вовремя вырвал меня из размышлений, — хмыкнула я. — Что я пропустила?

Оказалось, что только ужин. К тому времени, как я пришла на кухню, все остальные уже разбрелись по своим комнатам. Однако Франкенштейн почему-то решил составить мне компанию, и пока я ела, сидел напротив, подперев голову рукой. Как будто ждал, когда доем, чтобы поговорить о чём-то. Этим чем-то оказалась тема закупок материалов для изготовления тел. На самом деле технические вопросы мы уже рассчитали полностью, и пора было переходить к практике. Понятия не имею, почему это известие не могло подождать до утра.

Когда утром Аделина привезла чертежи городка и отдала их Макдугалу, он расстелил их по столу в гостиной и принялся изучать. И минут через пять он расхохотался. Я даже из кухни вернулась, чтобы убедиться, что мне не почудилось. Вообще, надо заметить, Ледяной алхимик определённо как-то восстановился за те полгода, что он вернулся к службе. Его лицо стало не таким мрачным и суровым, как будто даже морщинка между бровей разгладилась. Что, интересно, делал с ним Мустанг? Потому что теперь я бы ни за что не поверила, что этот человек может быть недоволен службой в армии и стремиться к революции. Ну, добродушного дядюшку он всё же не напоминал, но и не пугал одним только взглядом.

Исаак поехал на площадку для городка вместе с Лайеном Лорни и Алексом Гровом. «Ведомости» уже писали о городке, но самого его пока не было. В воскресенье должен был выйти очередной выпуск, в котором Лайен хотел разместить фотографии самого Исаака и элементов городка. Мне идея понравилась, так что я предложила ему провести съёмку заранее, пока ничего не отломано и пока нет людей. В общем, журналисты заехали за Ледяным алхимиком в десять утра и укатили.

Мы с Франкеном тоже не стали засиживаться, а собрались и поехали за ингредиентами для тел, как бы странно это ни звучало в контексте. Погода была зимней. Ну, не то чтобы прямо минус тридцать, холод лютый, но снежок не только выпал, но и не растаял. Более того, лужи на дорогах замёрзли и превратились в лёд, что очень осложняло движение машин. К моему удивлению, вернулись с полным списком нужного мы ещё до обеда безо всяких там приключений, которых можно было бы ожидать. Если опустить детали, грубые и непечатные выражения, небольшую потасовку, двенадцать разбитых в гневе пробирок и просьбу соседей быть потише, то справились мы с Френки легко и быстро. Двадцать второго декабря, в пятницу, на столе в лаборатории в подвале лежало целое тело и рука и нога отдельно. Ну, на самом деле, готовы они были ещё в обед, но надо было протестировать вообще всё. Так что всё было готово только к вечеру. В итоге после ужина там у нас собралась вся алхимическая тусовка — мы с Франкеном, Эд, Ал и Исаак. Последний приткнулся в уголке и прикидывался тенью. Видимо, мешать не хотел, а было страсть как интересно.

— Сначала ты, Ал, — произнёс Франкен.

— Почему он? — тут же спросил Эд.

— Потому что к новой руке тебе надо будет привыкнуть, — отозвалась я. — Реабилитации, как с автобронёй, не будет, конечно, но всё равно могут быть некоторые проблемы управления некоторое возможно короткое, а возможно и нет, время. А для успешного перенесения Ала в новое тело необходимо твоё непосредственное участие.

Эдвард посерьёзнел и кивнул. Мы с Франкеном перевернули новое тело Альфонса — оно были изготовлено по большей части из полимерных материалов и углепластика, но имело и некоторые, так сказать, органические части. Пластину с кровавой печатью мы планировали разместить там, где у людей вообще находился мозг. Франкенштейн аккуратно снял часть черепа в затылочной части и отложил в сторону. Внутри головы было практически пусто, а к лицевой части примыкала стальная пластина. Именно к ней Эдвард должен был прикрепить кусочек доспехов с печатью. Шести рук там было многовато, и я отошла, чтобы не мешаться. В этом теле моя работа была полностью завершена, так что участие в пересадке души от меня не требовалось. Тем более, что Франкен действительно лучше Фреди разбирался в теме вселения душ, сиречь в големах.

После того, как Эд алхимически вплавил кусок доспехов с печатью в пластину в голове, я осознала, что затаила дыхание. Снова я начала дышать только когда молнии от преобразования угасли. Тело Ала не шевелилось.

— Ал, — позвал Эдвард. Последовала пауза в пару секунд. — Ал!

— Нам нужно перевернуть его, — произнёс Франкен.

Они с Эдом перевернули его, и я приблизилась. Несколько мгновений он казался безжизненной куклой, которой мы его сделали, но потом как будто загорелись глаза. Ну, не в смысле, что они стали светиться, а просто стали живыми. Ал моргнул, обвёл глазами собравшихся и чуть улыбнулся.

— Ал, ты в порядке? — взволнованно спросил Эд.

— Я пока не все части тела осознаю, — отозвался он. Его губы двигались, но так, будто он едва бормотал.

— Это ненадолго, — улыбнулся Франкен. — Давай-ка посадим тебя.

Он помог Алу сесть, а затем и спуститься со стола. Первый его шаг был совсем неуверенным — он покачнулся, но второй, а за ним и третий были уже твёрже. Альфонс медленно обошёл стол, попробовал двигать руками, постепенно привыкая к новому телу. И судя по прогрессу, ему нужно было не больше пары дней, чтобы полностью освоиться даже с мелкой моторикой. Он отошёл к стене и сел на стул, продолжая улыбаться. Мимика на его лице медленно становилась оживлённее.

— Теперь Эд, — кивнул Франкен.

Эдвард забрался на стол и лёг. Первое, что нужно было сделать — снять старую автоброню. Франкенштейн внимательно осмотрел её и сказал, что она весьма недурно сделана — смело и новаторски. Однако, он отметил и то, что она очень тяжёлая для ребёнка, и её использование действительно могло плохо сказаться на росте остального тела. Дальше была болезненная процедура снятия протезов. Надо отдать Эду должное — он не издал ни звука. Ну, почти. И вот дальше нужно было проделать очень тонкую работу, расчёт которой нас едва не задержал. Ещё раз сверившись с картой нервной системы, я сначала прирастила ногу Эда. Франкен в это время вставил ему в живую руку катетер, чтобы перелить немного крови. Это было необходимо, чтобы сразу наполнить сосуды, проходящие в новых конечностях. Когда кровь из пакета потекла по трубке, я перешла к руке. Эдвард внимательно смотрел в потолок. Я вздохнула, отбросила лишние мысли и присоединила его руку. Прошло пару минут, и Эд поднял её, сжал и разжал кулак.

— Ого, — выдохнул он.

— В предплечье скрыта стальная пластина на случай, если она тебе понадобится, — произнёс Франкен, больше следя за переливанием, чем за самим Эдом. — Эти протезы уникальны, и я, откровенно говоря, не представляю случая, чтобы нам снова пришлось что-то подобное делать. Однако, мы заменим их, если ты ещё будешь ими пользоваться, когда ты перестанешь расти.

— Зачем? — удивился Эд.

— Потому что тогда тебе не нужна будет сложная конструкция остова, а значит, можно будет использовать более надёжную, — улыбнулась я.

— Сколько я вам должен? — Эдвард приподнялся на локтях и посмотрел на меня.

— Нисколько, — я пожала плечами. — Это подарок.

Видимо, эта фраза вызвала у него какие-то дурные ассоциации, потому что, резко спрыгнув со стола, едва Франкен вынул катетер, он решительно принялся душить меня в объятиях. Какая-то странная тенденция наметилась у моих домочадцев — лишать меня воздуха подобным образом. Тем более, что через пару секунд к нему присоединился и Ал.

— Что это у вас? — поинтересовался «брат». Я развела руками. — Семейные обнимашки?

— Тоже хочешь? — меня перекосило.

К моему немалому, надо заметить, удивлению, вместо того, чтобы выдать нечто язвительное, Франкенштейн отложил бумагу, которую держал в руках, подошёл и обнял нас. Точнее, мальчишек — на меня размаха рук у него уже не хватило. Я опешила и хлопала глазами, как будто надеялась выдать ими бурные аплодисменты.

— Это ещё не всё, — продолжая удерживать Эда и Ала, изрёк Франкен. — Завтра мы поедем на открытие ледового городка. Там мы все сможем немного побыть детьми.

Сказал он, а душить сильнее начали почему-то меня. Впрочем, я и не вырывалась. Потом я почувствовала, как Эд вздрогнул, а затем и всхлипнул. И пока я пыталась вспомнить, заложили ли мы возможность плакать в лицо Ала, мальчишки уже рыдали мне в халат. Вот интересно, а они вообще плакали? В смысле, после того, как их мама умерла. Потому что чем дольше мы так стояли, тем отчаяннее становились рыдания. Я поглаживала их по головам, уходя в дебри своих собственных размышлений. У Фредерики и Франкена здесь были несколько кастрированные души, из-за чего их эмоциональный диапазон тоже бы слегка снижен. По идее, после того, как они провели неудачное преобразование, им бы рыдать в ужасе от произошедшего, но вместо этого они принялись рассматривать тело, которое создали. Более того, оба впоследствии учились на хирургии. И возможно, именно этот эмоциональный недостаток дал мне время на то, чтобы полностью смириться с моим пребыванием вне родного мира. Почему-то мне казалось, что даже если мы найдём выход отсюда, именно домой попадёт только Франкенштейн. Насчёт самой себя у меня было смутное предчувствие. Вся та моя реальная жизнь в какие-то моменты — как, например, сейчас — казалась мне чьей-то чужой историей.