Лягушка Алхимическая

20. Табуретка императора

Фредерика совершенно не умела пить.

К этой неутешительной мысли я пришла не с бухты-барахты, а после того, как в пять утра отправилась в гости к белому другу, которого так и не смогла покинуть. Нет, серьёзно — я выпила два бокала шампанского. Но, как говорится, водитель сказал, что всех развезёт — и всех развезло. Я проснулась на полу ванной комнаты примерно в восемь, пожалела, что я не змея, и пошла на кухню. Пришлось ещё зайти к себе за халатом, потому что время было такое, когда люди в нашем доме могли начать просыпаться. Если они, конечно, были дома. Впрочем, если про Харая и Катрину я не знала наверняка, то Франкен довольно художественно храпел в своей спальне. Я бы даже назвала его храп музыкальным, если бы моя голова не взрывалась при любом звуке громче тридцати децибел(10). С трудом спустившись, я налила себе графин воды и растеклась за столом. Я клевала носом, но не могла ни уснуть, ни толком проснуться. На улице было ещё темно, так что я как-то зажгла себе свечу. Почему не верхний свет? Потому что от него было ощущение, что мне большими пальцами выдавливают глаза, предварительно швырнув в них песка. Не то чтобы со мной когда-либо подобное происходило, но мне казалось, что ощущения должны именно такими.

Вскоре после того, как часы наверху пробили девять, шуму прибавилось. Со двора донеслись весёлые и очень бодрые голоса Харая и Катрины — похоже, они только вернулись из общины. И непонятно было, то ли у них ещё вчерашний день длился, то ли это они с утра такие свежие и радостные. Потом раздался грохот сверху. Ну, как грохот — шаги. Через пару минут в кухню вошёл Франкенштейн и зажёг верхний свет. Я прикрыла глаза ладонью.

— Доброе утро, — поздоровался он.

— Иди к чёрту, — хрипло ответила я. — И, если можно, потише.

— Что это с тобой? — пойти он, конечно, никуда не пошёл, но громкость сбавил.

— Похме…

— С новым годом! — в кухню ввалились Харай и Катрина, столь же громкие, сколь и радостные.

— Уй… — я сжала голову руками.

— С новым годом, — мягко и, что примечательно, негромко ответил им Франкен. — Если вы по ишварской традиции ещё не ложились, то самое время пойти.

Последовала кратковременная суета и толкотня, шарканье ног и зевки. Минут через десять они ушли. Не все, разумеется — Франкен остался. Что-то же привело его на кухню. И уж точно не моя скромная персона — скорее всего, хотел кофе выпить и позавтракать.

— Ты выпила два бокала шампанского, — я не могла видеть лица, но была почти уверена, что он нахмурился.

— Я прекрасно знаю, сколько я выпила, — тихо ответила я. — Фредерика совершенно не умеет пить.

— Почему не смешаешь себе свой алказельцер? — как будто скептически поинтересовался он.

— Я не могу, — я всё ещё сидела закрыв глаза ладонью. — К тому же, я знала, на что шла. Это закономерное наказание.

Я говорила кряхтя, хрипя и периодически мучительно постанывая. Ну, хотела я говорить нормально, но у меня не было никаких шансов сделать это.

— Тебе совершенно не обязательно его выносить, — изрёк Франкен. Я приподняла ладонь и хмуро посмотрела на него слезящимися от боли глазами. — У-ух…

Глаза его слегка расширились, и он выронил из рук турку с водой. Её грохот отозвался в моей голове набатом, и я болезненно сощурилась и поморщилась.

— Обязательно, — просипела я. — Чем отвратительнее сегодня, тем приятнее кажется вчера.

— Понятно… — протянул Франкен.

Я услышала, как он затёр лужу, а затем удалился. Моя голова слишком сильно звенела, чтобы думать о том, а чего он, собственно, не стал пить кофе. Когда эта мысль медленно пробралась в моё сознание, я честно попыталась встать, чтобы сварить ему, и у меня даже получилось. Впрочем, для начала только встать. Медленно, как одноногая черепаха с переломом я доковыляла до плиты и трясущимися руками наполнила турку. Какой-то магией мне даже удалось включить газ. Казалось, если дыхну на спичку, будет прямо дыхание дракона. Но на этом моя удача и кончилась: при попытке переставить турку на плиту я пошатнулась, и рука моя ослабела.

— О-оп, — Франкен сжал турку моей рукой и поставил её на огонь. — Сидела бы себе и страдала. Зачем было?

— Не важно, — я отвернулась и отошла на полшага.

— Так, пей, — он сунул мне в лицо стакан так, что не оставил мне выбора — пришлось пить.

— Что это? — сипло спросила я, сделав последний глоток. Пойло было ещё то.

— Это твоя смесь — я прочёл некоторые разделы твоей работы, — Франкенштейн изогнул бровь. — Должен признать, стиль у тебя есть.

— И зачем? — скисла я.

— Что значит — зачем? — он нахмурился. — Мне нужно было смотреть, как ты страдаешь?

— Сказал бы — я бы уползла страдать к себе, — состояние моё стремительно улучшалось и речь, соответственно, восстанавливалась.

Он вздохнул, нахмурился и поджал губы. Пару секунд он сверлил меня взглядом, а потом его внимание привлекла турка начавшим подниматься кофе. Я подумала улизнуть, пока он занят, но моё состояние ещё недостаточно пришло в норму, чтобы я смогла сделать это незаметно. Так что пришлось остаться и наблюдать за Франкеном. Он весьма сосредоточено следил за тем, чтобы пенка не перелилась через край, и я вспомнила, что ещё месяц назад собиралась «изобрести» кофеварку. Даже если не для массового производства, а для личного пользования. В конце концов, множество открытий были сделаны ради личного удобства, а вовсе не из желания сделать лучше жизнь каждого. Мой взгляд буквально прилип к кистям Франкенштейна, пока в голове медленно ворочались мысли об устройстве капельной и гейзерной кофеварок. Вроде бы мне удалось вспомнить и то, и другое. Между напитками, которые в них получались, я лично особой разницы не видела, поэтому не придумала ничего умнее, как спросить:

— Гейзерная или капельная?

— Прости, что? — Франкен озадаченно повернулся ко мне, и я только теперь перевела взгляд с его рук на его лицо.

— Кофеварка, — пояснила я. — Какая, по-твоему, лучше — капельная или гейзерная?

— М… — он задумчиво поднял глаза к потолку. — Без разницы. Хотя, в капельной можно сварить больше за один раз. И ещё в ней можно делать пенку.

— Точно, — эту деталь я как-то упустила. — Мне нужно немного разных металлов, и я её сделаю.

— Ты знаешь, как она устроена? — удивился Франкенштейн.

— А ты — нет? — не меньше удивилась я.

— Нет… — протянул он. — Никогда не задавался вопросом, как эти штуки работают, если они дают мне приличный кофе.

— В этом есть своя логика, — кивнула я. — Хотя от тебя не ожидала, если честно.

— А ты откуда знаешь?

— Я просто внимательно читала инструкцию — там есть раздел об устройстве, — я пожала плечами. — Дай-ка, я сама сварю себе кофе. А потом надо провести расчёты и сделать это.

Франкенштейн моё желание пресёк, предложив сразу приступить к расчётам. Откровенно говоря, это было не так просто. Скорее, даже наоборот. И не потому что требовалось что-то невероятное — просто я ещё туго соображала. После кофе и хлеба с маслом дело пошло лучше. Настолько лучше, что уже к вечеру на нашей кухне блестела хромированной поверхностью преобразованная мной кофеварка. Вообще, она бы вписалась в общую картину кухни, если бы была похожа на что-то вроде самовара. Но у меня вышло нечто довольно хайтековское, так что смотрелось оно как слон в балетной пачке. Да и не важно, как смотрелось — главное, как работало. И я немного побаивалась проверять.

— Ну что? — спросил Франкен, глядя на то, как я гипнотизирую шайтан-машину.

— Не знаю, — я дёрнула плечом. — Почему-то боюсь включать.

— Я перепроверил твои расчёты — всё должно быть нормально, — улыбнулся он. — Ты её заправила?

Я кивнула, и он решительно повернул рычаг на варку кофе. Поначалу ничего не происходило, а потом послышалось характерное гудение возрастающего давления. Ещё примерно через минуту в кружку потекла чёрно-коричневая жижа, от которой во все стороны расходился пар и запах кофе. Ничего особенно потрясающего в этом зрелище не было, но меня оно почему-то заворожило. Стоило кофеварке утихнуть, и я потянула лапки снять пробу. Франкенштейн, разумеется, оказался проворнее и выхватил чашку почти у меня из рук. Не успела я и слова сказать, как он сделал довольно большой глоток.

— Как и ожидалось — кофе из кофеварки, — констатировал он.

— Это хорошо? Плохо? Никак? — уставилась я на него.

— Это очень хорошо, — Франкенштейн улыбнулся. — Он вышел такой, как я привык пить дома.

Поскольку карточный долг — это дело чести, Франкенштейну предстояло принимать пациентов по субботам. Мы договорились работать по три дня, ведь со всякого рода кутерьмой в честь праздника мы закончили. И потому второго января, в понедельник, приём предстояло вести мне. Залившись с утра пораньше кофе, я ушла в смотровую, чтобы намешать там ведро «Вытрезвителя». Потому что в первые дни нового года похмельный синдром всегда самая популярная болячка. Слегка потеплело, так что красивый новогодний снег превратился в грязь. Жидкую такую. Чтобы не вымазать платье, его пришлось бы задрать до самых колен. Ну, или упрятать подол в забродные штаны — те, которые плавно переходят в сапоги. Дорога тоже раскисла — не смотря на то, что в нашем захолустье она вроде бы как была мощёной. День вообще был каким-то хмурым, как будто собирался дождь. Впрочем, он-таки собрался, и где-то после полудня заморосило. Мелко так и противно. Было сыро, и от этого промозгло становилось даже в тёплом доме. До трёх никого не было, а потом приехал некий Дитрих Йорге — его по какому-то невероятному стечению обстоятельств принимал только Франкен. Он пожаловался на невыносимую головную боль и дыхнул мне в лицо таким перегаром, что осмотр для выявления причины болезни, в общем, и не потребовался. Я оделила его частью антипохмельного пойла и отправила домой. И вот после этого к нашему дому началось натуральное паломничество. Катрине пришлось помыть пол в прихожей раз двенадцать — просто чтобы был виден цвет паркета, а не уличной грязи. В смотровой даже пришлось открыть окно, чтобы душный выхлоп перегара не застаивался.

За ужином Франкенштейн предложил мне немного модифицировать состав. Я озадаченно спросила, в честь чего это и чем плох этот, и он сказал, что текущая форма всем хороша кроме вкуса. Я вынужденно согласилась — когда пробовала, поняла, что пойло это и правда то ещё.

— Ты неправильно поняла, — кровожадно улыбнулся он. — Мне кажется, что его вкус должен быть настолько омерзительным, чтобы одна только мысль о нём останавливала руку с лишний бокалом.

— Угх… — я поморщилась. — Мысль, конечно, интересная, но как ты знаешь, травятся, как правило, печенькой.

— Какой печенькой? — Франкен озадаченно свёл брови.

— Ну как? Сначала пили вино, потом водку, потом пиво, потом коньяк, а потом отравились печенькой, — скептически пояснила я. — И конечно, лишняя была именно и только последняя. Хоть пятая, хоть пятьдесят пятая.

— Тоже верно, конечно, — он кивнул. — Но если знать, что есть хорошее средство легко и быстро снять похмелье, проще отпустить тормоза и пить до зелёных соплей, чем если средство такое есть, но вкус у него такой, что лучше бы и вовсе не пить.