Цветок забвения

Глава 25

К тому моменту, как созрели первые виноградные гроздья, Чили успела многократно собрать урожай мака. Её интересовали не цветы, не семена, а лишь его «слёзы». Нам пришлось применить все знания, полученные за работой в саду, чтобы цветок «созрел», сбросил лепестки и обнажился. Чили могла вместе со мной любоваться застенчивыми бутонами, а потом гордыми цветами, но только лишь их красоты ей было мало.

— Разве они не заслуживают твоего восхищения? Будучи зёрнышками, настолько крошечными, будто их и вовсе нет, они превратились в растения, затмившие своих сестёр на этой клумбе. — Я боязливо касалась тонких стеблей кончиками пальцев. — Я думала, взглянув на них, ты поймёшь, как сильно я тебя люблю, и тут же изменишь к ним своё отношение.

— Я восхищаюсь всеми твоими цветами, Ива. — Вкупе с её улыбкой, это прозвучало довольно двусмысленно.

— Так тебе нравится?

— Да, очень.

— Мы можем сорвать парочку…

— Рано.

Посвящённая в изысканные, чувственные наслаждения дворца, Чили до последнего держала в секрете свои планы на мои цветы.

— Они ещё недостаточно красивы для тебя?

— Они ещё недостаточно распустились.

Достаточно стало, когда на маках не осталось ни одного лепестка. Они покачивали круглыми, облысевшими головами на ветру, как будто бы уже исполнившие своё предназначение. Их обманчивая непривлекательность была Чили милее, чем броская красота. Но она не собиралась срывать их. Взяв нож, она сделала несколько надрезов на зелёной плоти. Вступившее молоко она оставила сохнуть на солнце. Когда же «слёзы» застыли и потемнели, она собрала их и отнесла во дворец, чтобы передать умелицам, делающим особые курения. В пору Песни и Танца она собиралась насладиться не красотой цветов, а тем, что за этой красотой пряталось. Их дурманящей сущностью.

— Такое чувство, что в обряде под ивой ты участвовала активнее нас всех, хотя просто стояла в сторонке, — заметила Чили, когда пришёл срок сбора очередного «урожая». — Это был твой план? Ты сговорилась с Мятой? Или этот цветок сам выбрал тебя? Он идеально тебе подходит.

— Ты ещё не можешь судить об этом. Вдруг он не так хорош, как все говорят?

— Нет. Даже просто думая о нём, я наслаждаюсь. Мечтаю поскорее попробовать его, — говоря это, Чили смотрела на меня. Не на мак. — Мысли о нём — уже полноценный наркотик.

Она по-прежнему носила унизительно-невзрачную накидку с капюшоном, но сейчас я даже обрадовалась этому. Подавшись вперёд, спрятавшись за тканью, я поцеловала её в губы, поощряя… наркотики, все виды зависимостей и единения, любое желание, которое я могла вызвать и удовлетворить. Всё, что угодно, лишь бы она пореже вспоминала о Внешнем мире. А, как показал опыт, если она не думала о «цветах», то думала о нём, и в последнее время всё чаще. Иногда молчаливо, иногда откровенно нарываясь на ссору.

С каждым разом её доводы звучали всё убедительнее, а мои просто повторяли сами себя. В конце Чили всегда просила прощения и стирала мои слёзы, признавая свою вину, но от своих слов она никогда не отказывалась.

— Ты ведёшь себя, как затравленная жертва, хотя собираешься стать великой отшельницей, — могла сказать Чили в разгаре типичной перепалки. — Тебя запугали Имбирь и Мята. Женщины, которые знают о Внешнем мире меньше всех, но больше всех любят рассуждать о нём.

— Они знаю о нём самое главное. Что для женщин он, действительно, страшный.

— Да, ещё бы, и знаешь, кого там боятся больше всего? Отшельников. А кто сильнейший из отшельников? Девы.

— Калеки.

— Да плевать! Просто скажи: тебе нравится трусливо отсиживаться здесь, наслаждаясь чувством мнимого превосходства? Думаешь, мастером тебя сделает именно последнее испытание? Старцы, Калеки, Дети… Они осваивают техники, чтобы уйти во Внешний мир, а не прятаться от него. Так как и положено великим отшельникам. Но как бы мы сами ни были велики, никто не знает о нас и никогда не узнает. Чтобы стать по-настоящему лучшей, тебе нужно превзойти их всех.

— Всё, к чему они сами стремятся, у нас уже есть. Так чего ради? — не понимала я.

— Чтобы оправдать своё рождение. Узнать, насколько мы по-настоящему сильны и свободны.

— Для этого обязательно побывать в неволе и оказаться на грани смерти?

— Я не умру, — бросила она. — Меня невозможно убить.

— Но возможно пленить.

Чили развела руки в стороны.

— Похоже на то.

Да, всё так, и именно я была её оковами. То, за что она винила этот мир, было сосредоточенно именно во мне. Каждое моё прикосновение, признание и поцелуй был новым звеном в цепи, которая должна связывать нас, даже когда наши волосы расплетут. Но чем сильнее я хотела Чили удержать, тем больше она думала о побеге.

— Интересно, как это делают во Внешнем мире, — выдала она однажды, когда мы сидели спина к спине. Я напряглась ещё до того, как узнала, что именно её заинтересовало. Единство, которого ей со мной недоставало, как выяснилось. — Люди должны были превратить это в искусство. Там не существует никаких ограничений в общении мужчин и женщин. Должно быть, они занимаются этим дни напролёт, доводя каждое движение до совершенства… Может, этому специально обучают? И об этом точно пишут книги.

— И что? Ты бы читала?

— Ещё как, — в её голосе слышалась улыбка, в моём — сталь мужского оружия:

— Ты бы точно многому научилась.

— Наверное.

— О, с твоей тягой к познанию, даже не сомневайся. И я уверена, у тебя там появится куда более опытная подруга. А может, для этого не обязательно придирчиво выбирать и связываться с кем-то одним? Может, подойдёт первая встречная? Две встречных? Кого только захочешь, Чили. Но знаешь, кого там не будет? — Когда она промолчала, я сорвалась: — Меня! Потому что я предпочту стать деревом в саду, чем отступницей в проклятом мире, который от меня уже отрёкся! Лучше уж я «преображусь» в настоящую Деву, чем буду смотреть на то, как ты «преображаешься» в настоящего мужчину. А ты ведь именно этого так хочешь. Полноправно ненавидеть, быть жестокой с женщинами, презирать их и понукать ими. Так вот, Чили, я не буду рабыней мужчины. Даже твоей рабыней!

Она ничего не ответила, а я легла на траву, спиной к ней, оставляя Чили грезить о Внешнем мире в одиночестве. Но с тех пор она больше не поднимала эту тему. И не прикасалась ко мне без необходимости, а я не провоцировала её, пока не наступило полнолуние, то есть буквально через пару дней.

На обнажённом теле лунный свет искрился, превращая кожу Девы в драгоценность. Он украшал нас, нежил, раскрепощал и согревал так, как не мог согреть солнечный. Всё внутри теплело, наполняясь истомой, осознанием собственной неотразимости. Никакого стыда или неловкости. На губах сама собой появлялась блаженная улыбка, походка становилась плавной, взгляд наслаждался красотой ночного неба, цветов и вечно юных сестёр. Отовсюду слышались голоса, зовущие присоединиться, угоститься, искупаться, но, глядя на Чили, я отказывалась.

В отличие от меня она была одета, но даже при этом её можно было счесть непозволительно разоблаченной — Чили шла без плаща, впервые за долгое время открыто демонстрируя свои волосы, лицо, изменившееся тело.

Чересчур замкнутая и молчаливая — она выглядела чужой на этом празднике, но всё равно привлекала к себе внимания больше, чем сама луна. Незнакомки и её бывшие подруги разглядывали её, вряд ли понимая истинную причину собственного интереса. Дело в обозначившихся отличиях? То, что раньше воспринималось всеми как уродство, теперь казалось любопытными особенностями. Рост, телосложение, черты лица… и что-то ещё, неуловимое, инстинктивное, что пробуждал её взгляд и усугубляла её близость.

Сама Чили этим вниманием тяготилась, помня, чем обычно оборачивалась для неё даже будничная прогулка. Девы могли принять за провокацию любой её жест, взгляд или элемент одежды. Но на этот раз никто не оскорблял, не осмеивал её. Даже Виола, заметив нас, робко махнула рукой.

Я моргнула, сочтя это обманом зрения.

— Чили, постой. Взгляни. Ты только посмотри на это… — шепнула я, но Чили даже не подумала. — Она почему-то без Зиры… Они расплели косу? Они уже достигли единства. Получается, их время Песни и Танца уже началось.

— Идём к скалам, — бросила Чили, и я пошла за ней, постоянно оглядываясь. Её бывшая, повзрослевшая, удивительно похорошевшая подруга смотрела нам вслед до последнего.

— Она всё ещё смотрит… До сих пор смотрит, Чили. И Рута. И Лотос. И все остальные. — Я тихо рассмеялась. Моё и без того приподнятое настроение стало просто отличным. — Похоже, они старательно выдумывают новые комплименты, которые искупят прошлые оскорбления. Знаешь, что их удивляет больше всего теперь? Что они позволили тебе избегать их и скрывать лицо под капюшоном. Они в восторге…

— От моего украшения.

Лестно, вот только сама Чили это «украшение» старательно игнорировала. И торопилась спрятать его от любопытных глаз, уводя меня к скалам. Там, на плоских камнях, поросших пушистым, густым мхом, можно было «загорать», любоваться звездами и наблюдать празднество свысока, уединённо.

— Когда придёт время Песни и Танца, я украшу тебя так, что именно они уподобятся Калекам. Да, они почувствуют себя безобразными, когда ты будешь рядом, и слепыми, если ты исчезнешь из виду, — тихо пообещала я, предвкушая, но Чили промолчала.

Взбираясь по каменным ступеням, мы спугнули птицу. Тревожно вскрикнув, она хлопнула крыльями и устремилась к лесу. Я подобрала упавшее чёрное перо и, обернувшись на Чили, увидела, что она до сих пор смотрит ей вслед. Прямо как Виола не так давно: с сожалением и тоской.

— Боги, ты будто провожаешь родную сестру, — заметила я, утягивая её за собой на ложе. — Нравятся птицы?

— Не хочу цитировать Имбирь, но они большие Девы, чем сами Девы. Хотя, конечно, не такие хорошие, как деревья.

Я тихо рассмеялась, вставляя перо в её роскошные волосы.

— Уверена, когда ты овладеешь высшим мастерством, тебе покорится любая, даже самая вольнолюбивая и могущественная «Дева».

Откинувшись на спину, Чили подставила лицо небу, мечтая о чём-то далёком, никак не связанном со мной.

— Тот чёрный зверь, — заявила она. — Он будет моим.

Я разглядывала её красивый, упрямый профиль, чувствуя, как скользит холодок по спине. От страха и восхищения.

— Правда?

— Ты же сама сказала, что мне идёт чёрный.

Как будто я поверю, что она полезет в пасть чудовищу из эстетических соображений. Птичье пёрышко — это одно, мифь в качестве украшения — совсем другое. Но я понимала: усмирить именно его стало делом принципа с тех пор, как они заглянули друг другу в глаза. Ярость, жажда крови и несокрушимая сила не заставили Чили бежать в тот раз. Так что я надеялась, что на наш клан у неё такие же дерзкие планы.

Чтобы укоренить это желание в её сердце, я использовала свой самый проникновенный, мелодичный голос.

— Вы будете великолепно смотреться вместе, Чили. Этот зверь создан, чтобы служить тебе. Мне не терпится увидеть, как ты покоришь его и покажешь всем. Ты позволишь мне прикоснуться к нему? Думаю, он совсем другой на ощупь, чем белый.

— Ты прикасалась к мифи? — нахмурилась Чили, и я решила её поразить: