Цветок забвения

Мак осмотрелся, пройдя в зал, где красовались проститутки, набивая себе цену. Он приметил Калеку за столом, заставленным выпивкой и закусками, и его глаза сузились.

— Ваше Высочество, — промурлыкало у него за спиной. — Я готова заплатить, чтобы быть у тебя первой. Прошу, скажи, что ты всё ещё девственник. Иначе бы ты сюда не пришёл, да? Я всему тебя обучу.

Обернувшись, Мак уточнил:

— Я ослышался, или ты меня только что шлюхой назвала? Ты заплатишь мне? Ты?!

Женщина попятилась назад, отводя взгляд, прикрывая свою наготу, и Мак отвернулся. То, чему он предпочитал обучаться, с бездельем никак не было связано. К слову об обучении: Калека сорвал ему замечательную тренировку. Ещё одна причина его порешить.

Он пошёл через зал, в ту сторону, где пировал Калека.

— Мой мастер? Он носил то самое клеймо на лбу. Печати Датэ, которые он поставил в тот знаменательный день, были для Калек как высшая проба. И я обучался у одного такого. Больше скажу, я видел его самого, Пламя Погребальных Костров, так же отчётливо, как вижу сейчас вас. Я тогда был ещё совсем мальчишкой, но это так впечатлило меня, что я запомнил его до мелочей, клянусь.

О, Мак пришёл как раз во время, Калека рассказывал о своих подвигах, и у его стола собрались слушатели. Которые совсем скоро станут зрителями.

— Я не помню матери и отца, но его я помню, как сейчас, — заявил одноглазый отшельник. — Не знаю, дело ли тут в одной лишь внешности, хотя, что и говорить, внешность у него была…

Он не договорил, заметив Мака. Мужик просто остолбенел, но не от страха. Нет, сначала это было обычное удивление. Он встряхнул головой. Посмотрел на бутылки на столе. А вот потом испуганно прошелестел:

— Какого хрена?

— Хороший вопрос, сукин ты сын. Ты тронул то, что находится под моей защитой. Мою любимую сестру, — ответил Мак. — Знаешь, что это значит?

— Я… чего?! Ты поэтому из могилы вылез?

Этот спивший себе последние мозги кобель принял его за кого-то другого. За своего мастера, быть может, но, небо свидетель, ему никогда не доставалось от него так, как достанется сейчас.

— Она просила убить тебя. Просто убить, — продолжил Мак в гробовой тишине. — Для меня это пустяк, чтоб ты понимал. Проще, чем щёлкнуть пальцами. Ты даже не почувствуешь ничего и ничего не поймёшь. А я хочу, чтобы ты понял. Поэтому для начала встань и спусти штаны. А потом возьми нож, с которого ты сейчас ел, и отрежь себе яйца. Медленно. Сначала одно, потом второе.

Калека не стал переспрашивать. Он лишь таращил глаза от ужаса, но покорно исполнял его приказы. Его дружки попытались вмешаться, но Мак попросил их молча наблюдать.

Да, он мог бы вывести его наружу, на главную площадь, чтобы показать всем, что бывает, если доводить до слёз его младших. Но в том, что ублюдок оскопил себя сам в борделе, тоже был свой смысл.

Его вопли распугали всех. В борделе остались только его приятели, прикованные к местам приказом. Найдя лучшую точку обзора, Мак сел и принялся наблюдать, получая от происходящего наслаждения больше, чем мог надеяться в этом месте.

Нехорошо быть таким эгоистом, Мак понимал. Случившееся точно ударит по карману владельца заведения, от него уйдут работницы и некоторые постоянные посетители, а на сегодня бордель и вовсе закроется. Так что Мак не ожидал здесь больше никого увидеть.

И уж тем более, он не ожидал, что сюда заглянет его вторая сестра. Тоже в слезах. Тоже напуганная до смерти.

Что происходит? Они все сговорились, что ли? У него ещё шесть сестёр. Что ему ждать от остальных?

— Брат!

— Жасмин, что ты тут делаешь? Как ты узнала, что я здесь? Где твоя охрана? — Мак вскочил на ноги, сбивчиво бросая Калеке: — Прекрати живо! Не показывай моей сестре свой член! — После чего приказал его приятелям: — Уведите его отсюда! Проваливайте!

Но Жасмин была так напугана, что даже не заметила ничего. Она повисла на его шее, рыдая так же, как и Роза не так давно.

— Брат, убей его, убей!

Да какого чёрта?!

— Эй, посмотри на меня. — Он попытался ободряюще улыбнуться. — Кто обидел тебя? Что случилось, ну? Тебя тоже поцеловал какой-то похотливый урод?

— Поцеловал? Нет! — вскричала она. — Нет, Мак, он меня ударил!

Он не поверил собственным ушам.

Уда… Чего?! Кто мог ударить Деву? У кого бы поднялась рука? Весь город был без ума от его сестёр. Им не могли завидовать даже самые коварные женщины, их улыбка смягчала сердца даже самых жестоких мужчин.

— Меня никто никогда не бил! Это больно! Так больно! У меня текла кровь, Мак! Он пролил мою кровь!

Ладно, это было хуже изнасилования, за которое он тут карал одного шутника. Шутника, точно, потому что это было шуткой, по сравнению с тем, что себе позволил этот распускающий руки мудак.

Вот это уже реальное насилие.

— Я не видела людей страшнее, Мак! Он был таким страшным! И очень сильным, хотя выглядел обычным бродягой, слабаком. Тощий, грязный, весь в шрамах… на груди, на руках…

— Он что, был голым? — нахмурился Мак.

— Да. Нет… не знаю. Я не разглядывала его! Он весь грязный был и волосы у него такие длинные, очень длинные и спутанные… — Жасмин прижалась к нему, дрожа. — Он меня так напугал! Он пялился на меня, когда я была в саду. Я не знаю, как он оказался там. Как он там оказался? Я сказала, что он не смеет смотреть на меня и ходить, где ему вздумается. Я попросила его уйти по-хорошему.

— И потом он ударил тебя?

— Да, но это не самое страшное.

О, боги…

— Что он сделал, Жасмин? Он ещё как-то навредил тебе? — Мак погладил её по спине. — Ну? Расскажи мне. Ты пришла сюда, чтобы рассказать мне, так? Ни отцу, ни матери, ни императору, ни страже, а именно мне. Потому что знаешь, что никто не разберётся с ним так, как я.

Она судорожно выдохнула.

— Он ударил меня вовсе не за то, что я сказала, Мак. Он ударил меня, потому что… — Её нижняя губа часто дрожала. Следующие слова Жасмин произнесла шёпотом: — Он назвал нашу маму шлюхой. Сказал это, ударил меня и ушёл.

Мак не остановился, даже не вздрогнул, продолжая гладить её по спине, по волосам.

Что за чудовище повстречала Жасмин? Этот грязный, нищий, тощий выродок — просто само зло воплоти. Он не только поднял руку на самое беззащитное, невинное существо на свете, но и оскорбил женщину, родившую столь прекрасных дочерей. Назвал его мать шлюхой…

Мак задумался, мрачно глядя на лужу крови, оставшуюся после недавней экзекуции.

Всю свою жизнь он был железно уверен только в трёх вещах. Что в мире нет женщины благороднее его матери, девушек краше его сестер и людей сильнее, чем он сам.

— Идём. — Мак решительно направился к выходу. — Этому уроду я отрежу яйца сам.

Конец