Цветок забвения

Глава 12

Точнее сделал вид. Сделал вид, что принял, и на протяжении трёх лет его сохранял, заплетая косу своей подопечной перед каждым занятием. Это всё, на что хватало его умений.

— Ты самый бездарный ученик! — говорила Ями, и Илай указывал на результаты её собственных тренировок:

— Думаешь?

— Значит, ты ещё и самый бездарный учитель!

Он исправился. Сказав ей выполнить ещё полсотни махов, и тем самым реабилитируя себя как учителя, Илай подумал о «госпоже Руи» и решил, что она всё-таки может ему помочь. В следующий раз, сопроводив женщину к ювелиру, он тоже разглядывал представленные украшения с несвойственным ему вниманием.

— Эта заколка и мне понравилась, — промурлыкала Руи на обратном пути.

— Хорошо.

— Не терпится её примерить. Чтобы ты понял, какую удачную покупку сделал, я сниму с себя всё лишнее.

— Она не для тебя.

Нет?!

Эта женщина привыкла считать, что все украшения на свете были сделаны для неё, но по-настоящему драгоценным в тот момент было выражение её лица. Всю дорогу Руи гадала, кто мог превзойти её и обольстить этого мужчину до такой степени, что он в кои-то веки посмотрел на золото с интересом. То, что он купил столь изящную, дорогую вещицу ребёнку, Руи даже в мыслях не допускала. Но тем же вечером Ями сама прибежала к ней похвастаться подарком: миниатюрной бабочкой на конце заплетённой мужскими руками косы.

— Самая лучшая причёска, которую я видела, — сказала Руи без всякого лукавства, в самом деле завидуя. Этот взгляд Ями уже был знаком: так же женщина смотрела на её звёздную печать, когда Илай её только нарисовал.

Так что пришлось признать, что мастер превзошёл даже первую красавицу гарема в искусстве создания причёсок и наложения красок. Конечно, для него это было пустяковым достижением, он этим не хвастал на каждом шагу, тогда как Ями хотела, чтобы все знали, что к её красоте причастен именно он. Не только к «причёске» и «макияжу», но и к правильно формирующемуся телу. Она быстро росла, её осанка изменилась, пропала сутулость, животик потерял детскую пухлость, а грудь наоборот приобрела едва заметную округлость. Ями вступала в период взросления, долгожданный и чересчур ею романтизированный. С мечтами, переполнявшими её юную голову, концентрироваться на тренировках стало всё сложнее.

— Я всё равно никогда не стану сильнее тебя, — сказала Ями однажды. — А вот красивее тебя я стать могу.

— Тогда тебе тем более нельзя оставаться такой слабой, — ответил Илай, но на этот раз она не набросилась на него, доказывая, что он напрасно считает её слабачкой.

— Я собираюсь стать очень красивой, понимаешь? — Она опустила глаза. — Тебе не будет стыдно защищать меня. Ты сам захочешь меня защищать, даже сильнее, чем дедушку.

— Я этим сейчас и занимаюсь. — Илай вздохнул, не зная, как объяснить это ребёнку. — Я защищаю тебя впрок. Эти тренировки должны сделать тебя неприкосновенной не хуже печати. Ведь настанет время, когда тебе и твоим родителям придётся полагаться лишь на себя. Люди, которым Маяр платит за охрану, ненадёжны. Когда он умрёт, вы окажетесь беззащитны в первую очередь перед ними.

Судя по её взгляду, Ями надеялась развить совсем другую тему в этом разговоре. Вроде того, что ему стоит теперь дарить ей побольше украшений, а не синяков. И вести себя с ней как с молодой госпожой, а не с бездарным «подмастерьем». Но как бы она ни старалась ему на это намекнуть, мастер лишь усиливал интенсивность тренировок. Пока однажды её тело само ему всё не объяснило. На одном из занятий у неё пошла кровь и вовсе не потому, что она поранилась.

Илай отвёл Ями к матери. Новость разлетелась по дому быстро, и тем же вечером к нему подошёл Маяр. Илай сидел в саду, куда выходил во время дождя или чтобы побыть у могилы матери. В первом случае его старались не тревожить, во втором к нему не приближались вообще. Сад пустел и затихал, разделяя его траур.

Но хозяин, не ценящий свою жену при жизни, её памятью не дорожил тем более.

— Завтра её свадьба, — заявил отец без всяких вступлений. — Снимай печать.

— Ты нашёл ей мужа?

— Это не твоё собачье дело, но да, нашёл. У меня на это было целых три года, благодаря тебе. Хотя, как оказалось, мало кто согласен отдать своих наследников в дом невесты и оставить там своё потомство. Эти жадные до моих денег свахи и женихи конкретно потрепали мне нервы. От тебя претензии я выслушивать не собираюсь тем более.

— А как же смотрины?

— Мне не нужно, чтобы они смотрели друг на друга! Мне нужен наследник! Могут зачать его с закрытыми глазами, мне плевать!

— Ты говорил с её родителями?

Бессмысленный вопрос. Её родители были большими слугами, чем сам Илай. Тот ещё мог спорить с хозяином, а они бы даже не подумали, потому что сами зачали Ями с закрытыми глазами, будучи абсолютными незнакомцами.

— Выродок, — прохрипел Маяр, трясь от гнева. — Раз я ничего не сказал тебе, когда ты поставил чёртову печать, это не значит, что я согласился с этим! Это мой дом и моя кровь! Только я могу ими распоряжаться!

Илай глядел на могилу.

Отличный пример того, к чему приводит женщин неудачное замужество.

— Камень.

— Чего?!

— От женщины, которая дала мне жизнь, остался лишь камень. Мужчина, который обучал меня, олицетворял собой камень. Я сам превратился в камень, отрекаясь от любого другого родства и выжигая из себя любую воду. К тебе и твоей крови это относится в первую очередь.

Взревев, Маяр вскинул руку и ударил… по воздуху, хотя приготовился по «камню». Вместо боли в ладони он почувствовал боль в паху. Глянув вниз, Маяр увидел, как к его промежности прижимается лезвие, наточенное до остроты бритвы. Его меч.

— Ах ты… ты, сволочь… угрожаешь мне оружием, которое я сам тебе дал?!

— Мне оно не нужно, чтобы тебя убить, но только так твоя смерть выйдет в достаточной мере позорной.

— Смерть? — Его затрясло от этого слова.

Его убьёт собственный сын, отрезав фамильным мечом то, чем он произвёл ублюдка на свет?!

— Завтра могут случиться только твои похороны. Мне их не терпится устроить так же, как тебе — свадьбу. Вот это будет праздник, представляешь?

— Ты не посмеешь… Тебя казнят…

— Плевать. Я и сам скоро умру.

— Они заставят… заставят твоего собственного ученика убить тебя!

— У меня нет учеников, — ответил Илай, имея в виду, конечно, приемников мастерства. Что же касается Ями… Они не могли приказать такого ребёнку, даже с учетом того, что только ей это под силу, пусть её уровень фехтования и оставлял желать лучшего.

— Тогда твоя смерть тоже выйдет в достаточной мере позорной! Самое то для отступника и отцеубийцы!

— И мне не будет стыдно за это. Это лучше, чем быть насильником детей. — Илай усилил давление клинка, замечая, что старик начинает терять сознания. — Ты не тронешь её. Никто её не тронет. Эта печать именно это и значит, но раз до тебя до сих пор не дошло, похоже стоит прикончить тебя.

— Нет… нет, я всё понял…

Пошатываясь, Маяр вошёл в дом, а потом раздался грохот: отец всё же свалился в обморок. Поднялся страшный переполох. Если Маяр всё-таки умрёт, это можно будет считать косвенным убийством. Зато спасение — самым настоящим. Так считал не Илай, а сама Ями, подслушавшая их разговор в саду. Выбежав из-за укрытия, она бросилась к нему, будто собираясь снова напасть, но в итоге обняла его, насколько хватило рук.

— Не умирай! Не снимай печать! Скажи всем то, что сказал дедушке, а лучше просто убей моих женихов!

Илай поднял руку, чтобы остановить и эту истерику привычным методом… Но передумал. Здесь и так было много воды: его рубашка намокала от её слёз.

Но успокаивать иначе он не умел. Утешение — понятие полностью противоположное его сущности. Стирать детские слёзы — и вовсе ювелирная работа. Он был в этом так же «силён», как и в причёсках.

Посмотрев на свою ладонь, Илай неловко опустил её на макушку Ями.