Завораш

СМЕРТЬ — ЭТО СОН

Однажды Рашка поймал паука, посадил его в банку и принялся наблюдать. Некоторое время паук притворялся спящим, и это было даже интересно, поскольку Рашка решил посмотреть, сколько времени насекомое может сохранять абсолютную неподвижность. Затем паук сдался. Он принялся понемногу шевелиться, делая робкие попытки двигаться по дну банки. Все это время из-за стекла за ним наблюдали странные глаза Рашки. На первый взгляд это были совершенно обычные глаза — по крайней мере в этом, что касалось глазниц. Но так казалось только на первый взгляд. Если присмотреться, становилось видно, что в глазных впадинах помещалось восемь небольших глаз, по четыре в каждой. Они росли друг на друге, напоминая ягоды малины с их ячеистой формой. Каждый из восьми глаз двигался независимо от других, а вот век было всего два, и стоило закрыть их, лицо Рашки не казалось таким ужасным.

Время от времени Рашка тряс банку, и паук начинал бегать.

Не тревожься, говорил модификант.

Разглядывая пленника, он пытался уловить сходство между собой и этим насекомым, но единственное, что бросалось в глаза — это суетливость паука. В конце концов Рашка раздавил надоедливое насекомое. Тварь наскучила ему своей беготнёй, попытками притвориться мёртвой, нежеланием карабкаться по стенке банки… Всё это напоминало его самого.

Рано или поздно, рассуждал Рашка, большинство из нас оказываются в ловушке. Именно тогда он понял, что всю свою жизнь бежал. Даже когда лежал на том поле, наполовину погруженный в раскисшую вонючую жижу, лишённый ног, умирающий — он пытался сбежать. От себя самого, от того, кем был. Уже позже, находясь в лазарете, он точно так же пытался сбежать. Но на этот раз от того, кем стал. Затем последовало долгое бегство в образе галантерейщика, временная остановка в той лавке… И вот теперь он снова бежит.

Случай с пауком был достоин забвения, если бы не параллели с его нынешним положением. Сейчас Рашка напоминал того паука: раздавленного одним нажатием пальца кого-то более сильного.

Кого-то, кто был не тем, кем представлялся.

Иначе как объяснить то, что он с лёгкостью разделался с парой слуг, а затем и с самим модификантом?

По правде сказать, память Рашки не сохранила практически ничего. Почему-то запомнилась лишь улыбка проходимца, а затем — лёгкий толчок жилистой руки в грудь. И вот Рашка распростёрт на земле, шляпа откатилась в сторону, а паучьи ноги торчат из-под халата. Хороша маскировка! Счастье, хоть очки остались на носу.

А ещё эта улыбка! Мерзкая улыбка на сморщенном лице. Если бы Рашка мог, он бы сорвал её вместе с кожей… Но вместо этого он провалился в забытьё.

Когда он открыл глаза, странного дервиша рядом не оказалось. Двое его рабов лежали в пыли. Оба были мертвы. Это становилось понятным с первого взгляда на тела: серая кожа, широко распахнутые глаза. Казалось, они и поныне сохраняли выражение ужаса. Что такое им пришлось увидеть перед смертью? И оказалось ли это страшнее того, что проделал с несчастными невольниками Рашка?

Оглядевшись, он понял, что остался совершенно один.

Дорога была пустой. Солнце находилось у горизонта, и судя по всему, скоро должна была наступить ночь. При нём осталась лишь повозка, но без тех, кто готов был тянуть её, она была совершенно бесполезной. Самым удивительными являлось то, что вещи, которые в спешке взял с собой Рашка, также становились бесполезными, ведь ему пришлось бы нести их на себе. Ведь в итоге ему придётся двигаться в темноте, либо использовать повозку как укрытие на ночь. Последнее означало провести ночь внутри. За это время стражники легко могли настигнуть его.

Или же он мог попробовать скрыться. Бежать, оставив повозку со всеми вещами. Без провизии, по незнакомым дорогам. В точности так же, как это случилось множество лет назад. Похоже, он пришёл к тому, с чего начинал. Может, вновь обратиться к тележке? Однако Рашка отверг эту идею. Любой груз будет только задерживать его. Ночёвка в повозке также казалась не лучшим вариантом. Гораздо безопаснее выдвинуться прямо сейчас и идти настолько быстро, насколько это возможно.

Странное дело, но за столько лет он ни разу не вспоминал о своей жизни до того, как ему пришлось открыть глаза и осознать, что собственное тело ему больше не принадлежит. Будто и не было никакой жизни, как и самого Рашки.

В каком-то смысле это было недалеко от правды. Никакого Рашки не существовало. Никогда. Как его звали в прошлой жизни, паук не помнил. Он мог отчётливо вспомнить запах сырой земли, жжённого мяса и перегретого металла, вид бесконечных шеренг марширующих машин, текстуру оружия, цвет горизонта впереди и неба над головой… И ничего больше. Будто он родился на том поле, в грязи и крови. А сборщики — эти сгорбленные каракатицы, перемещающиеся от одного искалеченного тела к другому — стали ему роднёй. Рашка до сих пор помнил их фонарики, раскачивающиеся на гибких мачтах, торчащих высоко в небо. Свет этих фонариков был похож… на что же он был похож?

Уже почти стемнело. Рашка смотрел на дорогу, когда внезапно увидел вдалеке жёлтые огни. На таком расстоянии они выглядели как крохотные жёлтые точки, однако сомнений быть не могло: его преследовали. Судя по всему, небольшой конный отряд, не слишком озабоченный тем, чтобы оставаться незамеченным.

У Рашки было не так много времени, а потому вариантов существовало всего два: бежать или оставаться. И паук выбрал первый из них. В конце концов всегда имелся шанс, что он сумеет спрятаться где-нибудь на обочине, за камнем, в овраге или в тени большого куста. В то же время оставаться на месте было бы чистым самоубийством. Рашка не знал, какая скорость у преследователей, и далеко ли находились огни, но не сомневался, что очень скоро всадники будут здесь. Повозка непременно привлечёт вынимание, а значит, до того, как это случиться, Рашка обязан оказаться где-нибудь подальше. И он непременно окажется. Однако вначале следовало подготовиться.

***

— Кто здесь? Отзовитесь!

Только сейчас Ноктавидант понял, насколько глупо это звучит. Будто призываешь кого-то из тёмной комнаты, коридора или тоннеля. Этот «кто-то» упорно не желает показываться и не объявится, пока ты сам не войдёшь, не пошаришь в темноте и не схватишь его за край одежды. Внезапно все это стало напоминать детскую игру, которая должна закончиться смехом, разожжённым огнём свечи, камина или фонаря и обязательной передачей права «водить». Разница в том, что происходящее не было игрой или чьей-то шуткой, дотянутся он мог только до трупа у себя под ногами, а человек наверху явно не испытывал желания помогать ему.

Тем не менее свет вспыхнул.

Это было так неожиданно, что Ноктавидант отшатнулся от слепящего луча как от чего-то материального, не устоял на ногах и свалился на пол. При этом он оказался лицом к лицу с мертвецом, ощутил исходящий от него запах, почувствовал, как пальцы прилипают к холодной коже, слизкой и упругой как кожура гнилого фрукта. Ощущение прикосновения к чему-то нечистому не рассеялось, стоило убрать руку. К горлу подкатила тошнота, и клирику стоило неимоверных усилий проглотить комок горькой желчи, готовый извергнуться наружу… Впрочем, решил он, лучше бы это произошло. В таком случае из его горла не исторгся бы непроизвольный возглас.

Сверху на него смотрело лицо главы тайной службы. В руке у него была спичка, которая догорела и погасла.

Тьма вокруг казалась более плотной, словно наброшенное на плечи одеяло. Не уютный старый плед, с которым чувствуешь себя как дома, а тяжёлая и колкая будто стекловата холстина, только и годная, что пойти на саван для очередного безвестного трупа. Эта темнота выжимала из лёгких воздух, заставляя дыхание рваться наружу… И Ноктавидант понял, что как никогда близок к тому, чтобы закричать.

Вспыхнула вторая спичка. Тени затрепетали, заметались по каменным стенам колодца.

Только сейчас Ноктавидант понял, насколько колодец глубокий. Будто смотришь с одного конца трубы, а твой товарищ заглядывает в противоположный… Колодец был около шести локтей в ширину, с каменным полом, на котором не было ничего, кроме пыли (и тела, разумеется). Просто так до верхнего края не достать. Хотя, кто знает? Подскочи он и ухватись за протянутую руку, и возможно, у него появился бы шанс. При условии, что рука помощи будет, конечно.

Даже света спички хватало, что понять: такой руки не будет. Что-то подсказывало Ноктавиданту, что Дагал не торопится его вытаскивать.

Спичка погасла.

Ноктавидант услыхал доносящиеся сверху звуки возни. Он ожидал, что загорится третья спичка, но этого не произошло. Скрипнул песок на камнях, зашуршала одежда. Раздались чьи-то неторопливые шаги. Клирик был уверен, что Дагал специально ступал медленно, чтобы отчётливее был слышен звук удаляющихся шагов.

И они действительно удалялись.

Внезапно всё вокруг показалось Ноктавиданту сном. Словно произошедшее с ним с той минуты, как он ступил за кроваво-красную дверь крипты и до настоящего момента было не более чем иллюзией, навязчивым кошмаром, мороком, созданным искусством куратора. Конечно, поверить в это до конца он не мог. Не существует настолько подробных иллюзий, даже если они являются чьим-то воспоминаниями.

Наверху хлопнула дверь. Наверняка та самая, через которую Дагал попал в подвал, та самая, к которой ещё недавно стремился сам Ноктавидант. Какие ужасы скрывались за нею? Судя по обнаруженному в подвале, его могли ожидать куда более страшные находки.

Это и было убежищем неизвестного? Того самого таинственного наблюдателя? Интересно было бы разузнать каким именно образом он проник во дворец принципала, и главное — в крипту оракула. Наверняка это помогло бы пролить свет на другие вопросы. Например, куда бежал куратор.

Оставалось ждать. Внезапно Ноктавидант ощутил небывалое спокойствие, как будто не сидел в ловушке на дне колодца в полной темноте. Шаги Дагала теперь звучали далеко. Скрипнула дверь. Клирик испытал искушение позвать начальника тайной службы, но понимал, что от этого не будет никакого толку. Оставалось два варианта: либо Дагал отправился за помощью (например, позвать кого-то из солдат), либо он просто бросил его здесь. Ноктавидант откинулся на холодные камни колодца. Запах разложения пропитывал всё вокруг. Казалось, он пробирался ему в лёгкие, в желудок, в кишечник, наполняя тело удушливым смрадом.

Наверху хлопнула дверь. Дагал ушёл.