Завораш

ОДА ПОСТОЯНСТВУ

В такой темноте Телобан оказывается впервые. Мрак окутывает его со всех сторон словно старое уютное одеяло, и только впереди сохраняется узкое окно обзора. В него будто в настоящее окно, прорубленное в глухой стене, он наблюдает за тем, что происходит в мире.

Вот входят двое. Тело крылатого по-прежнему стоит на постаменте. Оно повёрнуто к вошедшим полубоком. Люди подходят ближе. Затем происходит нечто странное: идущий позади бьёт компаньона по голове. Раздаётся звук, словно кто-то с хрустом раскалывает орех. От того звука у Телобана, разум которого по-прежнему заперт на задворках захваченного сознания, болезненно сводит зубы.

Здесь он не один. Вокруг — тени и силуэты того, что он так старательно изгонял в дальние уголки разума всю свою жизнь. Они выпрямляются, подходят ближе. Некоторые ползут на четвереньках, принюхиваются, кряхтят.

Смутные страхи, тёмные желания, жуткие фантазии. Все они хорошо знакомы ему, поскольку он сам отправил их сюда. Некоторые провели здесь почти столько же, сколько было лет самому Телобану.

Одна из теней поблизости напоминает человека без ног. Телобан узнаёт его. Когда они были детьми, этот нищий жил на улице по соседству. Телобан помнил, как они с детьми боялись и избегали его. Он казался им чудовищем. Они даже сочинили историю, которую рассказывали тем, кто был младше. Будто ноги у него на самом деле есть, просто они погружены в иной мир, словно у сидящего на берегу реки — в воду. Что Бродяга (так они его называли, с большой буквы, словно это было именем), застрял между двумя мирами — потусторонним и нашим. История менялась в зависимости от того, как сильно хотелось кого-нибудь напугать: одна рассказывала, что Бродяга постепенно погружался в небытие — понемногу с каждым годом. Другая утверждала будто он, наоборот, пытается выбраться наружу. Они рассказывали эту историю друг другу и самим себе столько раз, что со временем сами стали в неё верить.

Теперь Бродяга тянул к нему из тьмы свои костлявые руки.

Был ещё мальчик. Он просто стоял и смотрел на Телобана. В отличие от Бродяги, мальчик был воспоминанием, задвинутым, как и все прочие, на задворки сознания.

Рядом с мальчиком Телобан заметил одного из архонтов… Его тело раздулось до неузнаваемости, кожа побледнела. Там, где он стоял, с его мантии натекла лужа воды. И в этой луже лежит нечто, смутно напоминающее груду сухих веток. Приглядевшись, Телобан понимает, что смотрит на завёрнутый в лохмотья человеческий скелет — всё, что осталось от другого тела, которое он бросил на крыше замковой башни.

Телобан закрыл глаза, отступил на шаг. Все эти … люди… они были не более реальны, чем воспоминания и мысли. Запрятанные глубоко, они ждали своего часа, чтобы… Чтобы что?

— Послушай, — раздался голос сзади.

Телобан повернулся и увидел перед собой третьего архонта. Его одежда пропитана кровью. Там, где её распороло лезвие бритвы, она и вовсе болталась лохмотьями, едва прикрывая обнажённую кожу.

Странно, но Телобан всегда симпатизировал этому человеку. Кажется, из всех учителей он единственный понял, что Телобан имел в виду, говоря о Хаосе.

Поэтому убийца не удивился, когда его жертва начала говорить. И первые слова оказались именно такими, какими он и хотел.

Первый удар куратор нанёс наотмашь, сверху вниз, и затем продолжил наносить короткие удары, целя в голову, шею и грудь оракулу. Инструмент в его руке был тупым и коротким, что позволяло лучше рассчитать место удара, но сила удара явно была недостаточной. И все же первым ударом куратор явно расколол оракулу череп. Кровь — та, что ещё осталась в теле крылатого, брызнула во все стороны. Несколько капель попало на Оша. Он растёр кровь между пальцами, понюхал, а затем сунул кончики пальцев в рот.

Голова крылатого практически исчезла под градом ударов, а куратор продолжал наносить один удар за другим. Ош не мог сказать, насколько долго это продолжалось. С первым ударом жидкости в трубках вскипели. Некоторые трубки опустели, в других жидкость помутнела. Многоцветный веер превратился в череду серого и черного.

Внезапно силы покинули куратора. До этого он наносил удары с точностью механизма, теперь в один момент его руки опустились, и сам он как будто стал меньше и ссутулился.

Возможно, именно сейчас настал момент, когда Ош мог бы напасть на него.

Затем куратор извлёк из складок одеяния некий предмет. Он был небольшим и с лёгкостью помещался в ладони. Сжимая его в руке, он подступил к оракулу.

К тому времени то, что некогда являлось телом Оша, было уже мертво. Крылатый стал пародией на самого себя: сломанный, разбитый сосуд. Крылья за его спиной безвольно повисли. Кожа стала серой, а в некоторых местах, там, где вены подходили близко к поверхности тела, начала напоминать покрытый чёрными прожилками мрамор.

От оракула исходил отчётливый запах смерти — крови, нечистот.

В руке у куратора оказался миниатюрный пузырёк. Стекло, из которого он был изготовлен, несколько раз сверкнуло в тусклом свете крипты. С такого расстояния было сложно утверждать наверняка, но Ошу показалось, будто сосуд изготовлен из стекла необычного фиолетового оттенка. Другой рукой куратор извлёк на свет крохотную воронку для жидкостей. Опустив её длинный конец в горлышко пузырька, куратор подставил широкий раструб под струйку крови, льющуюся из раны на голове оракула.

Ещё недавно эта голова была его собственной, подумал Ош.

Впрочем, он испытывал сожалений не больше, чем человек, которому пришлось сменить одежду.

Сосуд довольно быстро наполнился, а поток крови так и не иссяк. Закончив, куратор извлёк воронку и закупорил ёмкость. Похоже, на этом было всё. Ош-Телобан глубже втиснулся под тень механизмов, когда куратор обвёл взглядом зал.

Пока куратор оглядывался, Ош успел рассмотреть его в деталях. Лысеющая голова, ничем не примечательное лицо. Такое больше подошло бы мелкому торговцу. Трудно поверить, как заурядно порой выглядит смерть. В большинстве случаев она не похожа ни на карающий меч, ни на гром и молнию с разверстых небес. Чаще всего это чья-то предательская рука, капля яда или… Телобан разбирался в таких вещах. Внезапно Ош поймал себя на том, что слышит внутренний голос, который ему не принадлежит. Чувства были теми же самыми… Однако мысли… Было в них что-то не совсем правильное, как в запахе испорченной еды. Или во вкусе вина, в которое подмешали отраву. Жертва делает глоток и понимает: что-то не так. Затем, когда приходит тошнота и тело скручивают первые судороги, понимание переходит в уверенность, однако уже слишком поздно.

Это были не его мысли.

Они ему не принадлежали, как горсть мелочи, случайно обнаруженная в карманах ворованного пиджака. Сами по себе эти монеты не делали его кем-то другим, но могли помочь кем-то другим стать. Так внезапно разбогатевший нищий — уже не тот бедолага, что минуту назад скитался от одной мусорной кучи к другой.

Ош тряхнул головой.

Телобан тряхнул головой.

Ош смотрел на то, как куратор удаляется от места бойни.

Телобан смотрел на это глазами Оша.

Внезапно сверху, оттуда, где располагались слуховые окна, послышался какой-то звук, похожий на сдавленный всхлип. Ош поднял голову и увидел, как в одном из окон промелькнуло и исчезло чьё-то лицо. А затем раздался грохот.

Конечно, всё это слышал и куратор. Почти одновременно с Ошем он поднял голову, и наверняка увидел то же самое. Пузырёк с кровью исчез в складках одежды. Чем бы не являлась кровь для куратора, очевидно, что это был слишком ценный ресурс, и обращаться с ним нужно было соответственно. После этого в руке куратора вновь появилось оружие, с помощью которого он расправился с крылатым, и он поспешил к выходу из крипты.

Телобан узнавал и другие лица. Некоторые — полузабытые. Другие — слишком хорошо знакомые. Среди последних были те двое бродяг, что пытались напасть на него в катакомбах. Не всех Телобан убил собственноручно. Некоторые погибли на его глазах, и в их смерти убийца и шпион так или иначе винил себя. Всё верно. Как он уже догадался, здесь, в дальней части его разума, были спрятаны все секреты.

Среди фигур, которые стояли либо брели без цели в сером полумраке вокруг, выделялась фигура мальчишки. С ним Телобан первое время делил комнату в Замке.

На шее парня болталась верёвка, а с запястий стекали тонкие струйки крови, которая продолжала течь без остановки: прежде, чем повеситься, мальчишка перерезал себе вены, чтобы уж наверняка… Конечно, Телобан был первым, кто обнаружил тело. И, словно этого было недостаточно, должен был не только обрезать верёвку, но и снять её с шеи мальчишки. Последнее, как ни странно, оказалось делом куда более трудным, чем он себе представлял. Верёвка была слишком тонкой. Она фактически разрезала кожу и впилась в плоть настолько, что Телобану пришлось выковыривать её ногтями.

Но не это было самым страшным. Никто не стал хоронить того парня. Его тело пролежало в комнате сначала до утра, а затем и весь следующий день. Телобан просто не знал, что с ним делать. Старшие ученики и преподаватели лишь пожимали плечами, а архонты и прочие владыки были слишком заняты, чтобы беспокоить их такими пустяками. В конце концов это был «его» мертвец, ему и разбираться.

На второй день, когда от тела начал исходить запах разложения, Телобан обмотал его в несколько слоёв ткани (на это ушли простынь, пододеяльник и все наволочки, некогда принадлежавшие самоубийце). Затем Телобан перетянул свёрток остатками верёвки, в том числе пустив в ход и тот кусок, что снял с шеи мертвеца. Получилось что-то вроде кокона, перетянутого бечевой — лишь кое-где проступали бурые пятна крови. Кстати, бечева была точно такой же, как и на улицах Дымного квартала. Впоследствии Телобан много размышлял над этим, пытаясь найти скрытый смысл, какое-то послание, но так и не смог обнаружить ничего дельного.

Тело пролежало в комнате ещё два дня. Ткань потемнела, очертания свёртка, в которых раньше угадывалось что-то человеческое, стали расплывчатыми, деформировались. Пахло от него просто ужасно. Наконец Телобану стало казаться, что запах разложения пристал к нему если не навсегда, то очень надолго.

Жить в комнате с трупом? Это было странно и к тому же давало пищу для разговоров. Разговоры пошли уже на следующий день. Большинство других учеников просто перешёптывались в стороне, но нашлись и те, кто буквально жаждал посмотреть на мёртвое тело. Одного или двух из них пришлось выгонять из комнаты пинками.

Наконец, Телобан отыскал лопату и как-то ночью вынес тело соседа во внутренний двор. Он мог бы закопать его под усыпанной песком ареной, где они день за днём отрабатывали удары под руководством мастера боя на мечах. Мог бы похоронить его под травой у растоптанного сотней ног импровизированного поля, где они отрабатывали броски ножей и стрельбу из лука. Мог вырыть яму у конюшен, где ещё один холмик никому бы не помешал. Или у крохотного неприметного домика на самой окраине внутреннего двора — там они держали садовый инвентарь…

Телобан отыскал место у угла западной стены и копал всю ночь напролёт. Лопата была слишком маленькой, с короткой ручкой, такой только убить или вскопать, но никак не выкопать. Наконец он смог вырыть достаточно большое углубление в земле, чтобы туда поместился свёрток с телом. «Его» телом.